Страница 11 из 31
− Говорить не возбраняется, − сердито отрезал тот.
Странно, но задуманное черное дело играло с Силиваном дурную шутку – чем дальше он работал над своими замыслами, тем чаще обрушивалась на старика волна противоречивых чувств; смутного беспокойства, колкой злости, мучительных сомнений. Жадные до наживы южане уже почти в его кулаке, но родственники герцога Эртона знают слишком много, и беда, если захотят написать письмо ему. Хорошо, что ни кузену Фрэнсиса, ни его племянникам не хватило ума сделать это, да хранит Творец эти чудесные бестолковые головы…
Они оказались дома ранним вечером шестнадцатого дня месяца Осеннего Тепла.
− Хорошо, что Гай остался в столице, − вполголоса проговорила Вен, когда карета, наконец, остановилась у ворот родового поместья. – Городские веяния выудят из него внушенную тобой дурь.
− Опять? – спросил Ирвин устало, чувствуя то ли злость, то ли раздражение.
− Я и не прекращала выражать тебе свое мнение.
− Но это не помешало тебе отравить Мейсонов.
− Довольно! – Вен крепче сжала ручку клетки желтыми сморщенными пальцами и яростно посмотрела на мужа. – Я не желаю больше слышать о грехе, который, к слову сказать, взяла на свою душу лишь для того, мой дорогой, чтобы ты не повесил его на Гая! И продолжаю молить Творца о твоем вразумлении, хотя моя надежда тает с каждым днем, будто свечка.
Отчеканив эти злые хриплые слова, Вен Силиван удалилась в дом гордой поступью, а Ирвину совершенно не хотелось ее догонять. Пусть проведет некоторое время в своих покоях или в библиотеке, остудит свой пыл, и тогда они смогут поговорить и понять друг друга. С каждым годом это становилось все сложнее, но Ирвин хотя бы изредка пытался вникнуть в характер супруги. А она наотрез отказывалась его понимать, даже, несмотря на помощь с Мейсонами.
Сердце тревожно сжалось и кольнуло, когда он, отдав приказы слугам, отправился в пустую гостиную, а отвыкшие от ходьбы ноги неприятно заныли. И все же отдыхать нельзя, нужно написать в Вету о благополучном прибытии и о том, чтобы эти два неслуха, сын с внуком, не вздумали ничего делать без его, Ирвина, ведома. Хотя, учитывая, что Деметрий – не рыба и не мясо, изображающий из себя вечного страдальца, ничего не должен натворить. Если только южане уломают на какую-нибудь очаровательную подлость.
Пройдя мимо гостиной, Ирвин решительно шагнул в открытый кабинет и сразу сел за стол. Перо быстро легло в сухие пальцы, позабылась давящая усталость, все остальное, кроме необходимости отослать письмо поскорее, отошло как можно дальше. Он окунул конец пера в чернильницу и занес было его над белоснежным листом бумаги, когда гармонию, созданную постепенно ставшим благостным настроением, резко оборвала жена. Приближающийся стук каблуков за дверью, тонкий и злой, мгновенно навел на мысли о том, что все плохо. Совсем. Возможно, даже гвардейцы или солдаты Эртонов прибыли, чтобы арестовать заговорщика, и Ирвин, с досадой прерывисто вздохнув, опустил перо обратно. Откинулся на высокую спинку стула и скрестил руки на груди, мрачно глядя на распахнувшуюся от сильного толчка дверь.
Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.
Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?
− Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!
Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.
− Что это? – спросил он спокойно.
− Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».
Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.
− То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?
− И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.
− Мне не за что стыдиться, − пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.
Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.
− Чушь, − сказал Ирвин, откладывая письмо, и глухо засмеялся.
Пока не заколотил злой озноб, и не стало очевидным, что на короля напал один из заговорщиков, знающих про общий план. Как подло! И это после недавнего решения не нападать без предварительного сговора?! Скрипя зубами, граф схватил лист бумаги, снова выхватил перо и принялся писать послание, полное злобы и гнева, адресованное старшему сыну. А святому отцу Бенедикту вовсе не обязательно знать о делах семьи, членом которой он давно уже не является.
Если нападение совершил Холт, стремясь показать свое рвение, то все очень плохо.
А если Гай?
Старик усмехнулся нервно, сквозь зубы. Да быть того не может, мальчишка не смог отбиваться от ворвавшихся Шелтона и Аллена, и тем более не станет поднимать руку на короля. Слишком трусоват. Есть еще вероятность, причем самая низкая, что неудавшаяся убийца – королева. Все-таки кинжал, а не шпага.