Страница 9 из 16
Главное – мой роман. Вот на чем надо сосредоточиться.
С влажно-солеными волосами я усаживаюсь за стол, под рукой дымится чашечка кофе. Я готова. Где мой карандаш? Не глядя, шарю в ящике, но не могу нащупать ни одного. Я вытягиваю ящик целиком и перебираю все, что в нем лежит: ручки, маркеры, стикеры, клеящие карандаши. Вот дырокол, вот калькулятор, баночка с канцелярскими кнопками, зажигалка для масляной лампы – и ни единого карандаша, черт бы его побрал!
Ерунда, конечно, но мне становится не по себе – я ведь всегда держу запас!
Я неохотно бреду вниз, выуживаю из сумки карандаш и возвращаюсь в кабинет уже на взводе. Открываю окно, устраиваюсь за столом второй раз. Рядом лежит видавший виды словарь, ветер поднимает его обложку, раздувает веером страницы…
И все же что-то не так. Я стараюсь не поддаваться странному ощущению – не дай бог стать одной из тех писателей, которым требуется для творчества особая атмосфера, – однако отогнать тревожные мысли не могу.
Вот оно – словарь! Обычно он придавлен пресс-папье – чудесным стеклянным шаром, который мать привезла из туристической поездки на Мальту за три года до смерти.
«В нем как будто плещется море», – сказала она, мечтательно глядя на сувенир.
Шар всегда лежит на словаре, а теперь по неизвестной причине очутился сбоку.
Я беру пресс-папье в руки, задумчиво катаю шар в ладонях. Какой он тяжелый, прохладный… В серебристых крупинках играет солнечный свет, вся поверхность мерцает, точно морская зыбь. Я продолжаю крутить шар, пока не цепляю пальцем зазубрину.
Скол! Я подношу пресс-папье ближе к глазам. Тонкая выщербина не длиннее ногтя.
Странно, он никогда у меня не падал.
В душе вновь шевелится неприятное ощущение: что-то не так. Я брожу по кабинету, пытаясь разобраться, в чем дело.
Господи… Стеклянный осколок, вонзившийся мне в пятку… Крошечная, смертоносная сосулька такого же цвета!
Сжимая в руке пресс-папье, я выбегаю из кабинета, торопливо спускаюсь по лестнице, распахиваю дверь в спальню и иду прямиком к мусорной корзине у зеркала. Найти в ней свернутую салфетку не составляет труда.
Осторожно разворачиваю. Вот он, стеклянный кинжал, таившийся в ковре.
Я прикладываю осколок к шару.
Словно ключ скользнул в замок – точное попадание.
Надо быть крайне нелюбопытным человеком, чтобы, очутившись в чужом доме, не поинтересоваться личностью хозяина. Подсказки на каждом шагу: тщательно отобранные фотографии на стенах, развешанная в огромных гардеробах одежда, запасы лекарств в шкафчике ванной, коробка документов в комоде, корреспонденция с надписанными от руки адресами…
Времени полно, и я смакую свои маленькие открытия, потому что сейчас твой дом – мой.
Я неторопливо иду из кухни в холл, восторгаясь целостностью интерьера и плавностью переходов между комнатами. Изумительный вкус. Кремовый диван с низкой спинкой обрамляют два округлых мягких кресла; оба развернуты под таким углом, чтобы с них открывался вид на воду. Нейтральные цвета, строгие линии, ровные поверхности – ничто не отвлекает взгляд от морского пейзажа. Даже в такой хмурый день, как сегодня, водная гладь буквально гипнотизирует. А в теплую погоду, если распахнуть двустворчатые двери, наверное, возникает чувство, что между домом и морем расстояние в один выдох.
Дом по-настоящему красив. Разумеется, некоторые не преминут заметить: «Еще бы, при такой-то куче денег».
А я не согласна. Помимо денег, надо иметь художественное видение.
Мне, например, создать подобный шедевр не под силу.
Мой взгляд приковывает легкая вмятина на диване, едва заметно продавленная ткань. Вот где ты сидела. Взгляд переходит на стоящий рядом кофейный столик. На краю столешницы небольшая потертость: видимо, сюда ты кладешь ноги.
Я наклоняюсь к тому месту, что хорошо тебе знакомо. Рука скользит вниз по краю дивана. Чем укромнее уголок, тем красноречивее он рассказывает о домовладельце. Под ногти набивается не то песок, не то крошки – по ощущениям как наждак. Пальцы нащупывают что-то тонкое и твердое. Карандаш. Конец расщеплен, из деревянной оболочки торчит графитовый стержень – сломан пополам.
Случайность?
Я встаю, оборачиваюсь. За диваном книжный шкаф. Тщательно отобранные керамические вазы разбивают книжные ряды с грациозностью правильно расставленных запятых. Я восхищенно рассматриваю коллекцию томов: много классики – Хемингуэй, Шекспир, Бронте, Остен… Немного предсказуемо, но все равно со вкусом.
Подхожу ближе, веду кончиком пальца по истертым корешкам: психологические триллеры, любовные романы, литературоведческие книги – но его… нет. Снова изучаю содержимое полок. Точно нет.
Не заметить в шкафу отсутствие твоего романа невозможно.
Глава 5
Эль
Закинув в рот последний кусочек индийской лепешки, я собираю емкости из-под заказанной на дом еды и следую на кухню за Фионой.
– Не смотри! – говорит сестра, бросая взгляд на мойку с горой грязной посуды. – Опять такая неделя выдалась…
– Я помою. Дел на минуту.
– Не надо! – Она закрывает путь к мойке. – Лучше налей нам еще вина.
Даже ностальгия накатывает от ее неумолимого, властного тона. Я привыкла, что меня постоянно направляют, будто поток воды, чье предназначение – окружать Фиону.
– Я хотела кое о чем спросить… – неуверенно начинаю я. Сестра быстро споласкивает пластиковую посуду, а потом заталкивает ее в мусорное ведро, приминая коробкой из-под овсянки. – После отъезда постояльцев, во время уборки дома, ты случайно не заходила в мой кабинет?
– Господи, там тоже надо было убирать? – Она с усилием захлопывает крышку мусорного ведра. – На меня тогда столько всего навалилось, вертелась как белка в колесе. Еле час выкроила. Кстати, больше я на такое не подпишусь. Вызывай в следующий раз специальную службу.
– Да я не о том… просто, когда я зашла в кабинет, окно было открыто. И в целом что-то изменилось.
– Изменилось?
– Да. Словно вещи кто-то переставлял, – поясняю я.
Фиона недоуменно оборачивается.
– Что ты имеешь в виду?
– Например, у меня на столе лежит пресс-папье – голубой шар, помнишь? Мама привезла его из поездки на Мальту.
– С чернильными спиралями? Помню.
– У него отколот кусочек. И осколок я нашла в спальне, в ворсе ковра.
– Та-ак? – тянет она.
– Мне кажется, его разбили в мое отсутствие.
– Я думала, ты закрыла кабинет на ключ.
– Я и закрыла.
– Значит, ты считаешь, – приподнимая бровь, говорит Фиона, – что арендаторы взломали дверь в кабинет, разбили пресс-папье, а осколок подбросили в спальню?
Именно такую – спокойно-насмешливую – реакцию я и ожидала. Поэтому и рассказала сестре.
– Возможно, осколок прилип к подошве, – продолжает она, – потом ты ходила по дому, и, в конце концов, он отвалился в спальне. – Она вставляет таблетку в посудомоечную машину и с силой захлопывает дверцу. – Так и знала, что после сдачи дома в аренду у тебя начнется паранойя. Надо бы тебе завести собаку.
– Не нужна мне собака.
Я беру из холодильника бутылку вина и наполняю бокалы. На дверце развешаны фотографии, записки и первые каракули Дрейка, нацарапанные карандашом. Мой взгляд упирается в снимок, где на фоне автодома запечатлены мы с Флинном и Билл с глубоко беременной Фионой.
Как же я скучаю по тому фургону! Флинн несколько месяцев переделывал «Мерседес-спринтер» в жилое помещение. Мы катались по уединенным пляжам, готовили ужины на маленькой кухоньке…
Я снимаю фотографию с холодильника, пристально всматриваюсь в изображение. Первая встреча с Флинном… Как сейчас помню его появление на пороге кафе: скейтборд под мышкой, загорелое лицо, длинные рыжеватые волосы, беззаботная улыбка – и я пропала. К заказанному кофе я добавила на блюдце лишнее печенье, от желания подкашивались ноги. Флинн приходил каждый день и лишь спустя неделю набрался храбрости спросить: