Страница 1 из 6
Игорь Масленников
Людмила
&
Руслан
(Побасёнки из костюмерной)
Отошедший от дел в новые времена писатель Влад Михайлик слывёт в деревне Стойлово среди дачников из Москвы, Твери, Петербурга и Новгорода записным рыбаком. Деревенька небольшая. Ютится между густыми сосновыми лесами и пашнями, медленно зарастающими иван-да-марьей, иван-чаем и одуванчиками. Нет в этих краях только борщевика – бог миловал! Некоторые избы пустуют, откровенно предлагая себя купить.
Литератор с берегов полноводной Невы в синей велюровой шляпе, коричневом плаще-болонье и резиновых зелёных сапогах сидит с бамбуковой удочкой на брёвнах развалившегося совхозного моста, по которому в недобрые советские годы ходили комбайны, жатки и сеялки. Теперь здесь тишина. Ничто не пугает снующих в мелкой, но быстрой и студёной речке Чугунихе гольцов, уклеек и пескарей. Есть в Чугунихе и бойкие серебристые голавли, но писатель не хочет тратить время на рыбацкие интриги и хитрости – кто кого.
Под косогором рядом с домом писателя после каждого весеннего разлива Чугунихи образуется старица. Рыба в ней не водится. А вот лягушек – видимо-невидимо. Полезные твари – питаются комариным мотылём. Синие стрекозы трепещут над старицей и тоже ловят комаров. Райские места!
Когда писатель с коромыслом и двумя вёдрами чистейшей воды поднимается от колодца возле старицы к своему дому и смотрит на окружающий мир, его «лошадиное» узкое породистое лицо выражает восхищение – действительно, рай!
Местные пацаны пользуются на Чугу нихе бреднем, но писателю это не нравится. Особенно слово «бред», ибо он относит себя к изобретённому им литературному стилю «делириум», то есть по-русски «бред».
«…Когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли…» Вот это слово из песни он и вынес в определение своего стиля – «чушизм». А слово «бредень» путает рыбу с литературой и выводит писателя из себя…
Чушь прекрасную нести! – это современно…
Влад коротает одиночество. Его семья – жена Наина – профессиональная портниха и их дочь модельерша Людмила – постоянно обретаются в Ленинграде-Петербурге. Модное ателье «KAFTAN» им не принадлежит, но доход приносит, что позволяет «папочке» жить в творческом одиночестве от снега до снега. Родственники – редкие гости в его аркадиях. Друзья тоже… Впрочем, за долгую жизнь писатель так друзьями и не обзавёлся. Мечты, планы, смелые проекты роятся в его седой продолговатой как тыква голове, но увы!.. То ли малокровие, то ли прыгающее атмосферное давление плохо влияют на творческий потенциал. Писать ему не хочется…
Влад заботится о своём обеде. Дура-мелочь в Чугунихе клюёт на славу. Одним червяком можно надёргать с десяток рыбёшек…
Потом он их чистит…
Потом жарит на постном масле…
Потом ест, запивая разливным кислым столовым вином, которое он еженедельно покупает в автолавке у весёлой продавщицы и шоферюги по кличке Гречка.
Места исторические. Вот, например, руины скотного двора, построенного перед войной на месте сгоревшей барской усадьбы (её спалили цыгане в знак протеста, когда советская власть попыталась сделать их оседлыми). Эти руины таили в недрах окаменевшего навоза и чернозёма следы прежней жизни – фарфоровые черепки чайных сервизов, осколки хрустальных бокалов и ваз, синие изразцы – фрагменты голландских печей… Писатель нашёл там однажды серебряную чайную ложку, потемневшую от времени и невзгод. Он её почистил зубным порошком, но пользоваться не стал – мало ли кто брал её в рот.
Живёт писатель в ладной небольшой избе, купленной у попадьи Ирины Фёдоровны Москвиной.
Атеист Никита Хрущёв на пути к коммунизму добрался и до здешней сельской церкви. Её заколотили. Священник отец Андрей был переведён епархией куда-то, но его жена никуда ехать не хотела, она увлекалась пчеловодством и предательски бросить пасеку с десятком пчелиных семей было выше её сил.
В заколоченную церковь повадилась районная молодёжь на мотоциклах. Среди дворянского праха времён давней Отечественной войны с Наполеоном, вскрывая саркофаги, ребята временами находили – кто золотой крестик, кто какую-нибудь медальку, а то и орденок. Кому-то досталась даже шпага в серебряных ножнах…
Попадья Ирина Фёдоровна торговала своим мёдом, лечила травами стойловских обывателей от мелких болезней, гадала – кому на картах вдали от икон, кому на кофейной гуще, и, наконец, увы, состарилась. Нищета перестроечных времён заставила её продать избу и уехать в районный приют. Дом с опустевшими ульями и баней по-чёрному достался писателю Михайлику по дешёвке.
Получил он в прибавку и огромного рыжего в полоску кота, конечно – Леопольда, которого он звал на польский манер Лёдей – большого охотника на мышей. Мелких, как редиска мышат Лёдя съедал сам – целиком, с лапками и хвостами, а крупных складывал перед новым хозяином – ровными штабелями. Простонародную серую рыбу из Чугунихи Лёдя не ел.
Рыбу ел Владислав Евгеньевич…
Временами он садился перед своим бюро, которое он устроил на чердаке между слуховым окном и кирпичным белёным «боровом» – дымоходом, важной деталью русской печи.
Когда писатель стал пенсионером, убогие гроши настроили его против нынешней капиталистической системы. Он стал иногда писать сатирические стихи, но не публиковал. Например:
Он переводил с польского стихи, сочинял страшные сказки для взрослых – подражания американским комиксам. Фантомас, Бэтмен, Человек-паук присутствовали в его сочинениях под славянскими именами. Иногда он переиначивал свои старые новеллы в злободневные повестушки в стиле «чушизма», рассылал их по журналам. Увы, потом всё копилось здесь – на чердаке, складывалось штабелями под «боровом»…
Местное население, конечно, его книг не читало, но все знали – их сосед и теперь земляк – известный писатель.
Пытался он заняться садоводством. Польская кровь в жилах подсказала ему – что именно надо иметь от сада – яблоки. Саженцы сортов «Чемпион» и «Гала-рояль» были присланы ему дальним родственником по переписке из-под Гданьска. То ли польская, то ли немецкая рассада-выводок.
И первая же ветреная вьюжная зима, которую он пережидал в тёплом сыром Петербурге, свела на нет всю эту «самодеятельность».
Прижились только ёлочки вдоль забора, которые Владислав Евгеньевич нарыл в ближнем лесу.
…Всё шло своим чередом. Рыба, рыжики на полянке перед развалившейся церковью с опустошёнными склепами, крапива, бузина, калина и черноплодная рябина, треск кузнечиков, роса, туманы, баня по-чёрному, уютный деревенский погост, на котором агностик Влад мечтает когда-нибудь, но не скоро, упокоиться…
Как вдруг весной, в середине апреля, когда всё вокруг решительно зазеленело!..
Влад видит в бинокль из окна своей избы, как посреди заросшего бурьяном широкого поля, на фоне порушенного временем и местными умельцами совхозного скотного двора и руин барской старорежимной конюшни появляется тягач. К тягачу прицеплен зелёный вагончик-бытовка строительного типа с оконцами и дверью, с телевизионной антенной в центре крыши, на четырёх твёрдой резины колёсах.
Влад, бросив жареную рыбу, бежит наперерез захватчикам.
– Бог в помощь… – интеллигентным голосом обратился Влад к вылезшему из тягача мужику. – Чем могу помочь?