Страница 75 из 98
Высказанное вслух опасение — весьма непрочная преграда, но именно она помогает Шраму справиться с собой, сбивая вожделение до уровня контролируемого.
— Да брось! — спокойно, но твердо возражает он. Берет первый попавшийся ствол, передергивает затвор. — В конце концов, я ведь не совсем чудовище. Здесь и сейчас ничего не мешает мне сотворить с тобой что угодно. Но я ведь ничего не делаю. Видишь! — с дьявольской изворотливостью прибавляет он.
— Все равно не верится, — доносится еле уловимо.
Ответ прилетает легким почти презрительным смешком.
— Мужчины всегда говорят правду. Женщины предпочитают не слышать ее. Решайся уже!
Призыв к доверию девушка выслушивает с напряженным вниманием. Она явно колеблется. Отрицай, не отрицай, но в груди полыхает костер, разожженный им. Сопротивляясь себе, она все же понимает, что верит в безумную мечту, в ту, где Карлос проявит себя лучшим образом в данной неоднозначной ситуации с желаниями, случись ей проиграть.
«Страх всегда стоял между мной и жизнью!» — мысленно упрекает девушка сама себя, бледнея от волнения. — «И, в конце концов, я хочу добиться его уважения или нет?»
— Хорошо. Я поверю тебе. Поверю, что ты не пожелаешь ничего такого, о чем я могла бы сильно пожалеть. Играем! — облизнув пересохшие губы, она решительно кивает. — Стреляем с ружей. На равных. Без поблажек. Только давай зачетной серией из десяти выстрелов.
— Ух! Словно объявила войну! — сияет Шрам.
Пока она, сосредотачиваясь, кусает губы, он довольный откладывает пистолет, уходя за вторым ружьем и патронами.
— Тебе нужна пристрелка?
— Да, конечно. Стрельба ведь намечается пулевая, я правильно понимаю?
Он кивает и подначивает ее:
— Я думал, ты не согласишься, испугаешься, струсишь, убежишь. Откажешься как обычно.
— И в том не было бы ничего постыдного, — отвечает девушка, подмечая ироничный намек. — Все потому, что я не мужчина, не воин. Путь мой — не путь воина. Необязательно каждый раз принимать вызов, во чтобы то ни стало держать удар.
— Разве? А кто собирается выступать викингом на фестивалях? — насмешливо напоминает Шрам о работе.
— Там другое, — простодушно оправдывается она. — Ты и сам сказал, что с оружием я только играюсь.
— Вся жизнь — своеобразное поле битвы, — серьезно возражает Шрам. — А в битве главное победа.
Девушка застывает на позиции, невесело усмехаясь.
— Что же остается проигравшим? — сиротливо оглядываясь в поисках невидимой поддержки, вздыхает она. Некстати вспоминается Таро. С каким молчаливым согласием принимал музыкант ее влюбленность в себя... и с каким молчаливым равнодушием позволил улететь сразу после того, как все случилось...
— Что остается? Умение достойно принять поражение, — объясняет Шрам.
Она сдержанно кивает.
— Угу! Занятие не из легких. Тяжелей всего «сохранить лицо», умудриться не потерять уважения к себе, даже когда пал в глазах окружающих.
Затаив дыхание, Шрам восхищенно блестит влажным взором. Сама того не подозревая, она говорит об очень важных ему вещах.
Возвращаясь к стремлению непременно выиграть, девушка наполняется уверенностью и сосредоточенностью на выполнении задачи. После пристрелки объявляет о своей готовности.
— А еще проигрыш — это временная неудача. Он только подстегивает азарт, — с чувством произносит Шрам. Сдержанно улыбаясь, жестом приглашает продолжить.
Будто слыша, о чем люди говорят и думают, меч одобрительно скрипит в ножнах. Разящие в едином молчаливом согласии взирают со стен. Вторично звучит грохот двойного выстрела, и счет по-прежнему равный.
На время стрельбы разговор прекращается. Перезаряжая ружье, Шрам мысленно взвешивает две жизни: ее и свою собственную загубленную, брошенную под откос ради одного — перегрызть глотку Лютого, уничтожить все, что тот создал. На изуродованном лице мелькает что-то обреченное. Результат не утешает. Он спешит вернуться к своим насущным и более досягаемым целям.
По итогу с хорошим отрывом лидирует девушка. Она с видимым облегчением ослабевает хватку ружья, опускает стволы, упирая их в носок обуви. Выигрывать приятно. Напряжение быстро спадает, она успокаивается, расслабленно улыбается, в то время как взгляд Шрама наполняется огнем зловещей иронии.
— Ну? — медленно кивает он. Говори, чего мне еще нельзя? Или ты все-таки имеешь отвлеченное желание?
Девушка перестает улыбаться и смотрит доверчиво, позволяя себе тонуть в его темном взоре. Она ищет в людях глубину. Постоянно. Безнадежно. Безответно. Такая глубина есть в Шраме, присутствует, влечет неудержимо вопреки здравому смыслу, тянет обжечься, сгореть, но изведать.
— Не знаю, как попросить это у тебя, — рассеянно полуприсев на подлокотник дивана, она запускает руки в карманы джинсов, закладывая одну ногу на другую.
«Неужели цену набивает? В таком случае она совершает ошибку, типичную для всех остальных», — подмечает Шрам про себя. Смутные мысли о чем-то большем, расшатывающие закостенелую холостяцкую позицию, отбрасываются далеко назад.