Гадкий гусёнок

– Как вы думаете, барон, – обыкновенно начинала мадам Шале, – вы часто бываете при дворе и наверное не откажете мне в разгадке тайны: кто же сейчас любовник герцогини Шеврез?

– Сдается мне, вы не допускаете, – тонко улыбался барон Валансе, – что эта женщина может вести добродетельную жизнь? Не забывайте, что у нее есть муж.

– Помнит ли об этом она?

– Конечно, вспоминает, когда король в очередной раз хочет выставить ее из Лувра на веки вечные – тут-то герцог Шеврез напоминает, что ни ему, как особе королевской крови, ни его жене нельзя отказать от двора.

– Говорят, ее любовник – это кардинал Ла Валетт, – прищуривалась графиня.

– Ну что вы, мадам, – всплескивал высохшими руками Валансе, – он тут совершенно не при чем! Его дарит своей благосклонностью принцесса Конде…

– Тогда кто же?

– Я слышал, графиня, – Валансе приблизился к самому уху своей собеседницы, но я все-таки расслышала его шепот: – Благосклонности Мари де Шеврез добивается другой кардинал…

Графиня отпрянула от него и подскочила в кресле:

– Неужели? Вы говорите о Ришелье?

– Именно, моя дорогая. Говорят, он делал ей авансы, но она возненавидела его еще при жизни своего первого мужа.

– Люинь в могиле уже четыре года. Его смерть при осаде Монтобана совершенно не связана с Ришелье.

– Может быть, вы правы, потому что те же языки говорят: Мари Шеврез дала понять, что сменит гнев на милость, если…

– Если что? – подалась к нему графиня.

– Если он принесет на алтарь любви некоторые жертвы…

– Что за жертвы?

– Например, станет появляться перед ней исключительно в красном, – важно произнес Валансе.

– Он же кардинал, помилуйте! Красный – это их естественный цвет!

– Не совсем так, графиня. Не в сутане. А в штатском – на последнем приеме, где была Шеврез, Ришелье вырядился в красный кавалерийский костюм с ботфортами – сущий Марс, а не духовное лицо.

– Как-то не верится. К тому же… – графиня понизила голос, – не забывайте о королеве-матери! Она отравит любого, кто покусится на ее сокровище.

– О да. Так кто же все-таки любовник герцогини де Шеврез?

– Говорят, в прошлом году ее часто видели с Холландом, английским посланником…

– Интересно, от кого же ее младшая дочь? От мужа или от Холланда?

– Неважно. Ее муж – человек кроткий и долготерпеливый… Которому очень не повезло с женой.

– А кто же станет женой принца Гастона? – утерев глаза платком, переменила тему графиня.

– Ему сватают мадмуазель Монпансье, – со значением сказал барон.

– О-о-о! Прекрасная партия! У нее больше денег и титулов, чем у королевы!

– Деньги, земли… – если мадемуазель Монпансье родит сына, именно ему может достаться корона Франции, кивнул барон. – Но принц Гастон не хочет жениться.

– Почему? Ведь его невеста богаче испанской инфанты и почти так же знатна!

– А Гастон хочет жениться именно на испанской инфанте! Или английской принцессе! Или на принцессе Савойской! Потому что хочет иметь тестя-короля, а не подданного старшего брата, как отец мадемуазель Монпансье.

– Другое государство, куда можно в случае чего сбежать и спастись от брата, вы хотите сказать?

– Гастон хочет независимости и запасной плацдарм. А Людовик, разумеется, хочет связать его по рукам и ногам.

– Помилуйте, но это логично. Представьте, что Гастон женится на инфанте испанской и у них родится сын. Которого от престола будет отделять только король – бездетный! Вы же понимаете, что с поддержкой Испании Людовик может и лишиться трона…

– Вот поэтому Гастона и женят на Монпансье! Хватит того, что он станет богаче брата!

– Принц Гастон сказал: «Я скорее умру, чем женюсь!» Королева-мать была в ярости, кандидатура невесты – ее рук дело.

– Ее и Ришелье. Я думаю, он стоит за всем, что происходит во Франции. Вы слышали, что мсье Баррада получил чин королевского берейтора?

– О да. Говорят, король слишком увлекается верховой ездой.

– Лучше бы его величество уделял больше внимания королеве  – уже год ноги его не было в ее спальне.

– Ну, при Люине он сделал Анне Австрийской ребенка. Эта ужасная история, когда королева поскользнулась на паркете и скинула плод… Ужасно.

– Бегала она вместе с герцогиней Шеврез, это она ее подбила.

– И вот мы опять вернулись к герцогине Шеврез. Так кто там сейчас ее любовник?

Придворные сплетни…

Словно мухи, они лезли в уши, как я ни пыталась отвлечься чтением, но высокий дребезжащий голос мсье Валансе не давал мне сосредоточиться на приключениях Ласарильо, к моей досаде. Никогда я не увижу ни короля, ни знаменитую герцогиню де Шеврез – к чему забивать этим голову?

Ее светлость очень ждала сына к Пасхе – но увы, он прислал второпях нацарапанное извинение за то, что не сможет приехать в Светлое Воскресенье. Как я хотела прижать к сердцу этот кусок бумаги, покрытый крупными, сильно кренящимися вправо буквами!

Глядя в окно, где под сильным ветром раскачивались тонкие ветви тополей, графиня наконец выпустила из рук драгоценную бумагу и обратилась ко мне с вопросом:

– Николь, дорогая моя, вы-то останетесь со мной?

Я ответила согласием, хотя и сама получила из дому весточку с приглашением. Тетя Люсиль писала, что очень ждет меня на праздничный обед.

Так что домой я попала только на третий день после праздника. Кучер как всегда привез меня на улицу Бон-Пуа и отправился пропустить кружечку-другую в «Свинью и желудь», сказав, что заберет меня, когда Сен-Шапель отобьет шесть пополудни. Сосед-булочник учтиво поприветствовал кучера, высоко приподняв белый колпак. Мне тоже досталось приветствие, хотя обычно он не баловал меня вниманием. К нему присоединилась его необъятная жена и сосед из дома напротив – пуговичник Жакоб. Остановившись у двери пуговичника, они втроем принялись что-то с жаром обсуждать, поглядывая то на меня, то на карету.

Нечасто на нашей улице видели экипаж с гербами, так что желание полюбопытствовать было понятно. Внезапно я подумала: а если мне вовсе не возвращаться в особняк? Остаться дома, видеть родных, жить с родными, засыпать на своей узкой коечке – без балдахина, без позолоченного канделябра, читать при огарке, каждый день брать у мсье Паскаля новые книги?.. Улица Бон-Пуа и весь двухэтажный, чуть покосившийся угловой домик, казалось, дружелюбно подмигивал мне окошками. Интересно, по-прежнему ли видно ли по утрам звезду? Не сожрала ли ее горгулья с соседней крыши?

Какие глупости лезли в голову. Помотав головой, я заторопилась войти.

– Ягненочек, у меня новости! – тетя Люсиль необыкновенно похорошела, новое синее платье тонкой шерсти шло ей необыкновенно. Его украшал широкий отложной воротник, украшенный по краю тонкой полоской кружева. После смерти мсье Дюранже я ни разу не видела ее такой нарядной.

– Что случилось, тетя? – обнимая ее, я увидела в дверях кухни Серпентину. Поймав мой взгляд, она принялась делать какие-то знаки, но я ничего не поняла из ее жестикуляции.

– Пойдем-ка за стол, – проворковала тетя, увлекая меня в столовую. Сердце перевернулось и ушло в пятки – во главе стола я увидела стряпчего Лене. Больше всего он напоминал угря – длинное узкое тело и маленькая голова, всегда тщательно причесанная.

– Приветствую! – приветствовал он меня с раскатистым провансальским «р». – Моя новая родственница!

Я с ужасом повернулась к тете. Застенчиво потупившись, она подтвердила мою догадку:

– Да, Николь, мы с Эмилем поженились, – не ее впалых щеках геранью расцвел румянец.

Меня только и хватило на вопрос:

– Когда?

– Вчера! – сообщил мой новоявленный родственник. – Церемония была скромная.

– Мы решили не отвлекать тебя от работы, – пояснила тетя, усаживаясь напротив мужа. Раньше там сидела я, а теперь пришлось сесть рядом с тетей. Отодвигая стул, я едва не сбила с ног Серпентину – она споткнулась о ножку и едва удержала в руках супницу.

– Осторожно, Николь! – поморщилась тетя. – У графини ты стульями не грохочешь?