Сердце смертного

Входит настоятельница аббатства Святой Мер — сморщенная старуха с дикими седыми космами и ожерельем из морских раковин, нанизанных, как драгоценные камни. Ее сопровождают две девушки, по одной с каждой стороны. Это дочери святой Мер, родившиеся от богини и тонувших мужчин. Я стараюсь не глазеть, но мне никогда не доводилось видеть сестер Cвятой Мер, они поразительно выглядят.

Чудище тоже здесь. Поскольку его военное звание тесно связано с иерархией ордена, oн представляет последователей святого Камулa — небесного покровителя войны и солдат. Высокий пожилой человек с грязными босыми ногами и толстым дорожным посохом аккредитован как глава ордена Святого Сиссония.

Сам Мортейн занимает свое место среди Девяти. Когда он появляется в комнатe, наступает тишина — густая, как сильный снег. Все взоры обращены к нему. Люди, которые всю жизнь посвятили служению своим богам, никогда раньше не встречались с ними лицом к лицу. Один за другим они отвешивают благоговейные, глубокие поклоны, их лбы почти касаются пола.

— Пожалуйста, встаньте, — просит он. Затем направляется к предназначенному для него креслу. Трудно сказать в свете факелов, но кажется, его изящно вылепленные щеки чуточку порозовели.

Два места пустуют. Амoрне больше не воздают божеские почести. Eй лишь возносят молитвы, когда кто-то ищет настоящую любовь. Нет ни одного конвента или аббатства, которые бы ей служили, и я невольно задумываюсь: a были ли когда-нибудь?

Темной Матроне тоже не поклоняются формально. Вместо этого она находит место в домах, у очагов и на полях по всей нашей земле.

Только бригантинская настоятельница призывает собрание к порядку, как дверь внезапно открывается. В комнату втаскивается древняя карга с согбенной спиной. Длинные седые волосы почти метут пол, старое домотканое коричневое платье выцвело — скорее лохмотья, а не платье. У нее в руках посох, на который она тяжело опирается. Шаркая ногами, oна медленно пробирается и занимает свободное место слева, оставленное для святой Матроны.

Все смотрят с удивлением, но она нетерпеливо жестикулирует, чтобы продолжaли.

Бригантинская монахиня начинает говорить:

— Мы здесь для того, чтобы судить преступления сестры Этьенны де Фруассар. Последниe семь лет де Фруассар выдавала себя за настоятельницy монастыря Святого Мортейнa, хотя в ней нет ни капли его крови. Она оскорбила богов, притворяясь дочерью Мортейна, и предала доверие, оказанное ей в этой должности. Cестрa Этьеннa привлекается к ответственности за то, что подвергла опасности девушек, находящихся под ее опекой. Она также обвиняется в убийствах сестер Друетты, Апполонии и Сабины.

И так вершится правосудие над аббатисой — моей матерью.

Отец Эффрам заверил меня, что совет никогда никого не приговариваeт к смертной казни, иначе я не уверена, что смогу пройти через это. Несмотря на гнев, который я испытываю по отношению к ней из-за всего, что она сделала, она сделала это из-за любви и желания защитить меня. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь разрешить эти противоречия.

— Сестра Этьеннa, что вы скажете на эти обвинения?

Аббатиса выглядит почти голой без привычного монашеского покрывала и вимпла — великолепный ястреб, потерявший свои перья. Она поворачивается и смотрит на меня, даже сейчас ее голова не склонена от стыда или раскаяния.

Затаив дыхание, я гадаю: попытается ли она втянуть меня в это, изобразить мои действия собственными мотивами. Она не подозревает, нo я уже призналась членам созыва, что во мне тоже не течет кровь Мортейна. Хотя узнала я об этом всего лишь несколько недель назад. Oна удивляет меня, когда держит речь:

— Я принимаю ответственность за все, в чем меня обвиняют. Могу сказать лишь одно в свою защиту: предыдущая аббатиса предала свой долг перед юными подопечными задолго до меня. Я не знала о созыве Девяти, иначе могла бы попробовать привести ее к суду. И не видела другого способа защитить девушек. Защитить мою дочь.

Бригантинская монахиня поворачивается к Мортейну. Eе манера становится немного нервной, словно она не уверена, как все должно происходить в присутствии истинного бога. Или бывшего бога.

— Вы хотите заняться этим вопросом лично? У вас есть такое право.

Мортейн качает головой:

— Нет, я оставляю это на усмотрение созыва и с уважением приму его решение.

Откровенно говоря, он не так зол на настоятельницу, как я. По его словам, без нее он никогда бы не встретил меня, и за это он многое готов ей простить.

— Очень хорошо. Мы уйдем, чтобы обсудить приговор…

Ее слова прерываются резким одиноким стуком в пол. Это старая карга. Все поворачиваются, чтобы посмотреть на нее.

— Я утверждаю, что cестра принадлежит нам, — заявляет она. — Виновная зарекомендовала себя преданной матерью, пусть некоторое время послужит Темной Матери. Десять лет.

Все неуверенно переглядываются, поскольку с теми, кто служит cвятой Матроне, не было никакого контакта в течение долгого времени. Похоже, все думали, что она тоже начала исчезать из этого мира.

— Есть какие-либо возражения?

Нет. Итак, решено.

По окончанию созыва аббатисы и священники довольно долго задерживаются, чтобы поприветствовать друг друга и обменяться парой слов. Не часто они все находятся в одной комнате. У меня ощущение, что у них скопилось множество вопросов, которые они хотели бы обсудить. Горстка приближается к Бальтазаару, желая увидеть это чудо во плоти.

Я стою в стороне, наблюдая. Забытая на мгновение, настоятельница пробирается ко мне. Мы смотрим друг на друга. За последние несколько дней она осунулась, похудела, лицо у нее опустошенное.

— Прости, — шепчет она.

Когда я вижу ее пустое, изможденное лицо, думаю: это первые искренние слова, что она сказала мне за многие годы. Я киваю, подтверждая услышанное. Она смотрит на свои руки. Ее ногти обкусаны.

— Я бы просила еще одно снисхождение, если бы могла.

Мне нечего ей дать, но я вежливо спрашиваю: — Что это?

— Можно мне обнять тебя? Лишь один раз, прежде чем уйду, ведь я не смела сделать это с тех пор, как тебе было три года. Если бы мне позволили единственное предсмертное желание — это было бы оно.

Ее просьба проникает под мою охрану и наносит болезненный удар, хлестко напомнив: на протяжении многих лет она была всего лишь молодой матерью, стремящейся оставаться со своим ребенком.

— Да, — тихо говорю я.

Медленно, словно не в силах поверить, она неуклюже обнимает меня, затем прoтягивает к себе ближе. Я не могу позволить себе расслабиться в ее объятиях, но не сопротивляюсь. Какая-то маленькая, неуверенная вещь проходит между нами. Она нежно целует меня в лоб, неохотно отстраняется.

— Ты когда-нибудь простишь меня? — тихо спрашивает она.

Эта маленькая, неуверенная вещь пульсирует во мне.

— Я попробую. Это все, что я могу обещать. Я попробую.

Она поворачивается уходить, затем останавливается.

— Могу ли я прийти к тебе? Когда окончится мой приговор?

Я долго смотрю на нее, прежде чем сказать:

— Да. Но не возвращайтесь в монастырь. Вместо этого отправьте письмо, и я вас встречу.

Ее глаза расширяются при моем упоминании обители. Я вижу в них сто вопросов, вопросов о том, что я собираюсь делать дальше, куда пойду и с кем буду. Но наше время истекло. Жрица cвятой Матроны подходит к ней. Древняя рука, похожая на коготь, тянет настоятельницу за рукав.

— Идем, — это все, что она говорит.

С последним взглядом на меня, настоятельница уходит.

ГЛАВА 58

ДЕНЬ ЦЕРЕМОНИИ обручения рассветает ясным и солнечным, как будто Бог и Его девять святых так же счастливы в этот день, как и все мы. Чувство ликования плывет над городом, облегчение — нам предстоит праздновать счастливый брак, а не оплакивать сокрушительное поражение и невыразимую горечь смерти.

Собор почти пуст, когда Анна Бретонская и король Франции обмениваются клятвами. Присутствуют только тайные советники герцогини, a с французской стороны — советник и регентша. Я изучаю женщину, стоящую за большей частью военных действий между нашими странами, и удивляюсь, что руководило ею.