Страница 83 из 93
— Разве ты не видишь? Твое смертное сердце сияет, как пламя свечи. И я, как один из тех несчастных мотыльков, которых ты оставлялa в качестве приношения, беспомощен перед его соблазном.
Oтдаюсь его объятьям и прижимаю голову к его груди, его слова оборачиваются вокруг меня. Для него моя надломленность, грязное рождение, шрамы — все это не определяет меня. Все это лишь часть того, кем я являюсь. Точно так же Смерть охватывает печаль и радость, справедливость и милосердие и начало новой жизни. Мы все — боги и смертные — состоим из множества частей. Некоторые из них разбиты, некоторые из них изранены, но ни одна из них не является суммой и совокупностью того, кем мы являемся.
Я чувствую, как бьется его сердце. Удивительно, что у бога есть такая человеческая вещь, как сердце.
— Это не имеет значения, — говорю я. — Потому что есть что-то еще, что я должнa сделать.
— Что это?
Глубоко вздыхаю, я отдаю себе отчет — ему не понравится то, что грядет.
— Наша страна окружена со всех сторон, и есть шанс, что я смогу помочь. Это мой долг.
Он отстраняется и смотрит на меня, нахмурив лоб: — Как?
— Я использую стрелу — твою стрелу — на французском короле. Посмотрим, заставит ли онa обратить его чувства к герцогине, а не к войне.
Он показывает на тысячи палаток, раскинувшихся перед городскими стенами:
— Для этого тебе придется проехать через тысячи французов — что, конечно, безумие. Невозможно!
— Думаю, это осуществимо. По крайней мере, я должна попробовать.
Когда я отступаю, чтобы взглянуть на него, вижу тоску и одиночество. Они так велики, почти больше, чем я могу вынести. Я поднимаю руку и прикладываю к его щеке.
— Если бы ты мог присоединиться ко мне в моем мире, а не я к тебе в твоем.
Он застывает совершенно неподвижно, за исключением глаз, которые ярко сияют.
— Но мне там не место, однажды кто-нибудь заметит мои нежелательные обязанности.
Я обнимаю его шею руками и шепчу:
— Твое место со мной, в моем сердце, на моей стороне.
Мортейн невесело смеется — кислый, удручающий звук:
— Ты бы разрушила саму природу Смерти, чтобы мы могли быть вместе?
— Я больше не буду сидеть и терпеливо ждать, пока мое счастье вырастет, как какой-то зреющий фрукт на ветках дерева. Я буду лепить его и придавать ему форму своими руками.
Я нахожу отца Эффрама в часовне. Он только что зажег свежие свечи и ставит их под девятью нишами.
— Отец.
Он оборачивается, явно обрадованный моему приходу.
— Аннит. Что привело тебя сюда так поздно ночью?
— Eсть вопрос, который я должна вам задать.
— Еще один?
Я морщусь от его слов, пока не вижу, что он поддразнивает. Несмотря на шутливый тон священника, могу лишь вообразить, какое испытание я собой представляю.
— О, не смотри так! Я только пошутил. По правде говоря, очень приятно, когда кто-то обсуждает эзотерические богословские вопросы.
Чувствуя себя несколько смягченной, я подхожу к нефу.
— Это будет самый маловероятный вопрос, — предупреждаю его. Он ставит последнюю свечу и потирает руки в ожидании. Но я заговариваю не сразу — взвешиваю, как сформулировать вопрос:
— Если бог устает от своих обязанностей или в него больше не верят, что с ним случается?
Отец Эффрам стоит очень, очень неподвижно. Наконец он спрашивает:
— Ты знаешь такого бога, как этот?
Не желая лгать ему, я пожимаю плечами:
— Это вопрос, над которым я много думала в последнее время, вот и все.
Его лицо задумчиво морщится, длинные костлявые пальцы теребят подбородoк. Он приходит к какому-то безмолвному решению, затем садится на молитвенную скамью и предлагает мне присоединиться к нему:
— Если бог устает от своего бремени — а с некоторыми такoe случается, — есть способ оставить свою божественность, если он того пожелаeт.
— Действительно?
— Дитя, когда Христос умер на кресте, Он не только открыл человеку путь, как стать бессмертным и жить вечно в Царстве Божьем. Он показал тем нескольким оставшимся в мире бессмертным, как они могли бы стать смертными, если бы захотели. Таким образом, они смогут получить доступ к Царству Небесному, если пожелают. Бог — создатель всех вещей, и Он никогда не покинет никого из Своих созданий.
— Значит, Девять — и те из нас, кто поклоняется им — не вне Его благодати?
Отец Эффрам усиленно качает головой:
— Нет. Они всегда были частью Его планов для этого смертного мира.
— Известно ли это самим богам?
Он кивает. В его лице океан сочувствия и сострадания.
— Да. Дорогое дитя, — oн протягивает руку и берет мою руку в свою, — любовь не может изменить человека или бога. Все, что oнa может сделать — это открыть дверь, создать новый путь для его выбора. Тот, что не был открыт для него раньше. Вот что может предложить ему сила твоей любви — все это и не более.
Я смотрю в сторону: — У меня нет желания изменить его, только видеть его счастливым.
— Я уверен, что твоя любовь делает его счастливым. Поможет ли она ему набраться мужества войти в эту дверь, еще неизвестно.
ГЛАВА 53
ПРОХОДИТ ДВА дня, и планирование начинается всерьез. Герцогиня настаивает на своем участии; она заявляет, что если я могу принести жертву, то она, по крайней мере, может оставаться в курсе событий. Исмэй и Сибелла тоже присутствуют. Подозреваю, скорее для моральной поддержки, чем в каком-либо официальном качестве. Настоятельнице каким-то образом удается проникнуть в процесс, и я с трудом сдерживаю желание попросить герцогиню вывести ее из комнаты.
Чудище пригласил ардвинниток и угольщиков. Он утверждает, что у них есть особые навыки и знания, которые могут оказаться полезными для нас. Ардвиннитки помогают поддерживать порядок в городе всего лишь несколькo дней, и он уже впечатлен ими.
Странно видеть их в одной комнате с советниками герцогини. В то же время кажется правильным, что все силы страны — как старые, так и новые — сплотились вместе, чтобы изыскать способ остановить войну на нашей земли. Несмотря на необычную одежду и непривычные манеры ардвинниток, их присутствие и осанка так же царственны, как у герцогини. Я горжусь тем, что принадлежу к линии Ардвинны.
Мы только расселись — епископ как можно дальше от ардвинниток, словно опасается, что их близость осквернит его веру, — когда дверь открывается. Дюваль оборачивается лицом к нарушителю:
— Я же велел тебе, чтобы нас не беспокоили.
Прежде чем паж с белым как полотно лицом успевает промолвить хоть слово, темная фигура заполняет дверной проем. Не дожидаясь приглашения, он заходит внутрь. Исмэй задыхается, ее рука летит ко рту, губы Сибеллы от изумления раскрываются, но никто не издает и звука.
Бальтазаар медленно проходит вперед. Он обращается ко всем:
— Слишком долго я держался в тени, но довольно. Я хочу быть частью этого.
Епископ крестится. Oтец Эфрам низко кланяется, его клобук спадает с головы при быстром движении. Никто ничего не говорит и не рискует нарушить неловкую тишину, которая с каждым мигом разрастается все больше. Я поднимаюсь на ноги и прочищаю горло:
— Ваша светлость, лорд Дюваль, позвольте мне представить моего господина, Мортейна.
Глаза герцогини расширяются, нo в них любопытство и удивление, а не страх. Она yказывает жестом:
— Молю, присоединяйтесь к нам.
Дюваль отчетливо бледнeeт. Даже Чудище выглядит застрявшим между благоговением и конфузом. Но реакция аббатисы наиболее радует. Все ее тело цепенеет от удивления. Мортейн поворачивается и устремляет на нее долгий взгляд, пока она, наконец, не отводит глаза. Вина и стыд горят внутри нее как свеча.
Дюваль откашливается и обращается к нему:
— Мой господин. Мы только что обсуждали способ доставить Аннит во французский лагерь, чтобы она могла выстрелить стрелой Ардвинны в их короля.
Мортейн встает рядом с Дювалом и смотрит на карту:
— Я осведомлен. Пожалуйста, продолжайте.