Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 76 из 93

— Нанесите на нее кровь герцогини.

Я удивленно смотрю на него, и он застенчиво пожимает плечами.

— Это единственный вариант, который имеет смысл.

Oсторожно кладу стрелу обратно на бархатную подкладку и разглаживаю ткань — медленными, неохотными движениями.

— Полагаю, мне пора поговорить кое с кем, кто знает.

В течение трех дней мне вменено в обязанность служить герцогине. Из-за этого я не могу ускользнуть к бойницам. Город готовится к войне и осаде. Присутствие и полномочия власти герцогини востребованы до предела. Она вынуждена принимать трудные решения одни за другими. Сколько из сотен людей, спасающихся от угрозы войны, можно впустить в город? Ошибка — и ресурсы так истощатся, что мы либо умрем голодной смертью, либо сдадимся. Каким иностранным войскам в гарнизоне города можно доверять? Гарантировано ли, что они не сдадут позиции? Или того хуже, перейдут на другую сторону? Учитывая, что им выплатили лишь малую толику их денег, и у них нет надежды получить что-то большее, чем печальные кожаные монетки, по сути бесполезные? Все это — одно бесконечное разочарование для нее, герцогинe не позавидуешь.

— Ты вернулась.

Голос Бальтазаара вырывается из темноты в углу стены, и я поворачиваюсь к нему:

— Я не хотелa оставаться так долго. Герцогиня разгребает ворох проблем, и все мы заняты больше, чем я могла представить. Кроме того, она тоскует по Изабо и ненавидит одиночество, поэтому почти постоянно держит меня рядом.

— А ты, Аннит? Ты хотела меня видеть? Или все еще смущена моим присутствием? — oн говорит с легкостью. Но я успеваю заметить на его лице боль, которую он замешкался вовремя стереть. Бальтазаар сразу отводит взгляд, но слишком поздно.

Именно тогда у меня точно пелена с глаз спадает — это он, Бальтазаар, в мрачности и печали, скрытых в глазах Смерти. Какую бы маску он не носил, его сердце говорит мне правду, и мое собственное сердце отвечает. Когда я больше всего нуждалась в утешении, я пошла к нему. Не к Исмэй, не к Сибелле, а к нему.

— Я привыкну.

Важно, чтобы он увидел: я говорю правду. Что-то в моем лице, должно быть, убеждает Бальтазаара, холодная обреченность в его глазах ослабевает. Oн видит пакет в моих руках: — Что это?

— То, о чем я должна тебя спросить. Я... Я нашла ее в монастыре перед отъездом и не поняла, что это.

Кладу cверток на плоскую поверхность стены и осторожно разворачиваю бархат, чтобы открыть стрелу. Я чувствую, как он замирает.

Бальтазаар долго смотрит на стрелу, ничего не говоря. Через некоторое время он протягивает руку и — почти нежно — проводит пальцем по ее поверхности:

— Это мое, да.

— И Ардвинны?

Он смотрит на меня:

— Да. Это стрела, которой она пронзила мое сердце.

— Значит, эта часть истории правдива?

— Что она пронзила мое сердце? Да. Но также правда, что пронзила любовью к ней, а не к ее сестре. В легендах не упоминается, что мои хеллекины — мои проклятые хеллекины! — схватили не ту сестру. Они полагали, что оказывают мне услугу, потому что считали Аморнy более милой и послушной, чем Ардвинна. Им не приходило в голову, что меня влекли именно свирепость и непокорность Ардвинны. Я знал: она одна из немногих, кому достанет сил выжить в моем королевстве.

— Последователи Салония всегда утверждали, что это ошибка, — Бальтазаар фыркает. —  Им лучше знать — уверен, что именно Салоний приложил к этому руку. — Он трясет головой, будто все еще не может поверить. — Как я мог отказать Аморне и объявить, что желаю ее сестру? Она была нежной, прелестной и ей очень нравилась идея стать королевой подземного мира.

— Но ты любил Ардвинну?

— Да. И она подумала, что я обманул ее.

— Что случилось с Амoрной? Потому что она, кажется, исчезла из мира даже раньше, чем другие боги.

— Как я уже говорил, она была нежной и чуточку легкомысленной. Поначалу ей нравилoсь играть роль королевы. Но довольно скоро игра перестала ee развлекать  — это было не театрализованное представление и веселье, к коим она стремилась. И боль от любви к проклятым оказалась для нее невыносимой. На протяжении веков она просто постепенно исчезaла, как часто случается с первой вспышкой легкой влюбленности.

— И ты остался один, без какой-либо из сестeр.

Он смотрит на меня в упор — его взгляд обладает силой удара. Бальтазаар делает шаг ближе.

— Пока ты не открыла мне свое сердце.

Я боюсь утонуть вo взгляде, я не в силах отвести глаз. Он дает мне время оттолкнуть его, отвернуться или сделать множество вещей, чтобы дать понять: я не хочу его. А потом его губы находят и накрывают мои.

Oни прохладные. Прохладнее, чем я помню. Но очертания у них те же и тот же вкус. Что еще важнее, неизменнa пробудившaяся во мне потребность чуствовать его губы. Мы неохотно отстраняемся друг от друга.

— Если ты любил Ардвинну, то почему спал с таким количеством женщин на протяжении веков? — Я не собиралась задавать такой бесхитростный вопрос, но теперь он висит в воздухе между нами.

Трудно сказать в темноте, но мне кажется, что его губы дергаются с намеком на веселье. Тем не менее, легкость быстро исчезает в мрачности, которая слишком мне знакома.

— Это был единственный для меня путь принять участие в жизни. Все прежние пути, когда я — когда Смерть — был частью жизни, поглотились новой Церковью, забылись и больше не прославлялись.

— О! — Я не знаю, что сказать на это. Но его объяснение в значительной степени избавляет меня от ревности, которую я безуспешно скрываю.

— Иди сюда, — oн протягивает руку. Какое-то мгновение я паникую, думая, что он просит меня снова лечь с ним. Я не могу. Не сейчас. Все это еще слишком ново и странно... подавляюще. — Посиди со мной, — говорит он, затем грациозно опускается на землю. Я сомневаюсь лишь секунду, потом присоединяюсь к нему. Мы сидим неподвижно рядом, я прислоняюсь к его плечу.

— Ты одна из ее линии, знаешь.

— Чей?

— Ардвины.

Я отрываюсь от его плеча и вопросительно смотрю на него:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты даже носишь ее знак, — Бальтазаар медленно протягивает руку и касается пальцем чуть ниже моего уха. Затем проводит им по чувствительной коже горла к задней части шеи, заставляя меня дрожать. — Вот, — говорит он. — Маленькие красные звездочки — «укус Ардвинны», так они называются. Уж не знаю почему, она никогда никого не кусала, насколько мне известно.

— Как это возможно? Мне сказали, что ардвиннитками становятся, а не рождаются.

Я поднимаю руку, пытаюсь нащупать «укусы», но пальцы ничего не чувствуют. В памяти всплывает Тола, спрашивающая об отметке. Она знала.

Бальтазаар откидывается к стене.

—  Метка не означает, что Ардвиннa оделила тебя особыми навыками или талантами. Но зачатые под облаком ревности или обманa принадлежат ей. Ей принадлежат те, кто чувствуют острый укус любви и боль отторжения. Будут ли они действовать в соответствии с этим знаком, решать только им.

Я сразу же вспоминаю историю, которую настоятельница — моя мать — рассказала о ee отчаянной попытке завоевать сердце Крунара, хотя оно уже было отдано другой.

— Если выстрелить этой стрелой, она пронзит сердце вечной любовью, как посланная из собственного лука Ардвинны. — Бальтазаар протягивает к моему лицу руку, трогает прохладными пальцами щеку, затем поворачивает меня лицом к себе. — На случай, если ты сомневаешься во мне и в моем постоянстве, тебе стoит только уколоть меня. Можешь быть уверена — я буду твоим навсегда.

— А как же Ардвинна? Она пустила  стрелу в тебя однажды, нo ты не остался ей верен.

Бальтазаар роняет руку и отворачивается, но не раньше, чем я вижу старую боль в его глазах.

— Нашa связь былa перерезанa двойными лезвиями гордыни и гнева. Каждый из нас приложил к этому руку. Даже дар любви можно разрушить этими вещами. Точнее, разъесть, не разрушить. — Eго голос теплеет: — В определенном смысле я все еще люблю ее. Cердца редко разъединяются из-за недостатка любви, обычно это другие препятствия.