Страница 4 из 51
Огромный белый олень — он был выше военного дома короля — вышел на тропу перед ней. Его рога раскинулись во всю ширину тропы, и зверь смотрел на нее свысока, словно думал, пропустить ее или затоптать.
Это мог быть дух. Она слышала истории, что теневой маг получал силу из душ, оставляя тени, которые бродили по Хараяну в поисках тел. Энор подвинулась и тихо крикнула. Словно в ответ, олень поднял голову и тихо свистнул, а потом повернулся и пошел к Раниту.
— Не дух, — Галина отпустила меч. — Поддалась суевериям, — она покачала головой, а потом сосредоточилась на пути в густом тумане.
Путь в Ранит был долгим, вел все выше, и она зашагала по каменистой тропе, которая привела к железной черной калитке древней деревни. Вне леса дул холодный пронизывающий ветер. Мелкий снег жалил лицо. Он прилипал к ее кожаной броне, таял и оставлял темные пятна. Галина пересадила Энор на руку, подняла капюшон серого плаща и укуталась в него плотнее, укрывая птицу у тела. Было невероятно холодно, и в Харатоне иней покрыл только выросшую капусту и апельсины. Фермеры переживали, что осенний урожай не удастся.
Туман окружал холм, скрывал мир ниже и приглушал звуки. Он смешивался с мелким снегом, от которого перья Энор блестели. Галина потеряла ощущение расстояния и времени, знала только свое дыхание, вырывающееся паром, и ритмичный хруст камней и льда под сапогами.
А потом, словно замок на облаках, цитадель Ранит показалась сверху. Она добралась до опущенных ворот деревни. Галина выругалась.
— Зачем закрывать врата, когда весь лес околдован? — но она преодолела чары теневого мага. Может, и другие могли. — Хо! — крикнула она, но ответом было только тихое эхо. — Это маркграфиня Кхары. Я приказываю открыть ворота! Я пришла от короля Вернарда с посланием к теневому магу! — ответа не было, никто не шевелился в деревне, насколько она видела, а видела она плохо из-за тумана и снега. — Хотырь меня побери, — она смотрела на серую стену вокруг Ранита. Камни лежали друг на друге, бетон осыпался местами, бойницы и осыпи были в четыре этажа, а то и выше. Без веревки залезть на замерзшую стену не удастся.
Галина скривила губы, вздохнула и бросила мешок в нишу. Она согнула ноги и села, спина была у холодного серого камня. Она опустила Энор на колени и укутала ее и себя плащом.
— Понадеемся, что скоро кто-нибудь придет, пташка, или ждать будет долго и холодно, — она посмотрела на узкую дыру в стене над ее головой. — Понадеемся, что он дружелюбный.
Четыре
В большой купальне Магод вылил нагретую воду в деревянную кадку. Стоя у готических окон в обществе слуги и пары птиц, летающих с ледяным ветром, Гетен снял грязные сапоги, тунику и штаны, встал в круглой кадке и выругался, когда Магод вылил последнее полное ведро на его плечи.
Он намочил тряпку и сказал:
— Оставь меня.
Садовник ушел из покоев господина в коридоры цитадели.
Гетен оттирал холод от кожи, но не мог согреть разум.
— Кости Скирона. Ведьма бушует в Пустоте, а я оказался уязвимее, чем думал, — ослабление сил за последний год ускорилось, как камень, катящийся вниз. — Ужасно опасная ситуация.
Как маг солнца, он получал силу от любого источника света — солнца, луны, огня, молнии — и все еще управлял тенью. Это была огромная сила. Но при переходе он терпел сбивающуюся магию, его тень была подавлена. Гетен покачал головой.
— Магод не защитит, — атака ведьмы дала понять, что он нуждался в сильном защитнике. Садовник был юным и сильным, но предпочитал пчеловодство бою, он не был обученным мечником.
Вода в кадке стала чуть теплой и грязной. Гетен скривился. Он еще не сталкивался с такой холодной и мерзкой магией, как та, с которой он бился в Пустоте. Редкие существа обладали такой опасной и сильной магией.
— Но она угрожает мне или Кворегне? И что я могу сделать, пока магия в переходе?
Ветер с Серебряного моря свистел в трещинах древних окон цитадели, приносил приглушенные звуки лошадей и людей. Гетен прислушался.
— Вернард. Он ничего от меня не получит, — он провел тряпкой по груди и вышел из кадки. — У меня нет силы, даже если бы я хотел биться с Зелалом, а я этого не хочу.
Он надел коричневую тунику, темные штаны и темно-синюю накидку, подпоясался. Вытирая мокрые черные волосы, он прошел в спальню, а оттуда — в кабинет.
В дверь постучали.
— Что? — прорычал он.
Послышался хриплый голос Нони:
— Послание от короля Зелала.
— Еще одно? — Гетен открыл дверь.
Она прошла в комнату с подносом еды на костлявом плече и бутылкой медовухи в руке. Она опустила поднос на стол перед камином, а потом вытащила маленький плотный свиток. Гетен забрал его, сломал желтую восковую печать брата. Он прочел послание и снова выругался.
— Просьбы Зелала о помощи стали угрозами, — он поймал встревоженный взгляд Нони и добавил. — Теперь я предатель семьи, если не вернусь. Его солдаты найдут меня и убьют, как только пересекут Серебряное море.
Она нахмурилась, на лице стало больше морщин.
— Он стал таким глупым?
Гетен помахал свитком.
— Похоже на то, — он бросил пергамент на стол с другими, которые получил от Вернарда и Зелала и оторвал ломоть хлеба от буханки, которую она принесла.
Он не понимал, что делал его брат. В этом бреде не было смысла, и Зелал обычно был уравновешенным.
— Дай мне чернила, перо и свиток, — он налил медовуху в кубок и добавил. — И принеси настоявшийся метеглин. Голова болит после Пустоты.
— Не гипокрас?
— Нет, это слабое.
Нони нахмурилась, опустилась в слабом реверансе и покинула комнату.
Гетен смотрел на последние послания Зелала и Вернарда, пока жевал жесткий хлеб.
«Дай Берсере Урсинум и вернись служить своей родине и семье, или ты будешь предателем, которого ждет смерть».
И:
«Бесера собирается воевать. Будь с Урсинумом или покинь мои земли, иначе ты обречен».
Гетен скривился и потер ноющую голову. Он не мог помогать этим дуракам, даже если бы хотел. И у него были проблемы важнее ссоры королей.
— Ведьма инея стучится в границу живого и мертвого. Зелал и Вернард собирают отряды, а моя сила потеряла зубы.
Нони вернулась с лечебной медовухой с пряностями и приборами для письма. Она добавила полено в камин и зажгла свечи в комнате, а потом забрала испачканную одежду теневого мага и полотенца из купальни, закрыла деревянные ставни на высоких окнах, закрывая желтоватый свет холодного дня.
— Буря близко, — сказала она.
— Снег. Скажи Магоду, что пчел сегодня нужно готовить к зиме.
— Так рано?
— Да.
Пчелы первыми сообщили о странностях погоды. Магод стал собирать мед и заметил, что они собрались в ульях — верный признак наступления зимы.
— Цветы тоже плохо цветут, — сказал он. — Они должны еще шесть или семь недель делать мед. Не в этом году, — он почесал лохматый затылок и посмотрел на Гетена, зная, что его господин не будет рад. — Придется оставить больше меда в ульях, если зима наступит так скоро. Не хочу, чтобы пчелы голодали, — и тогда будет меньше меда для медовухи, мазей и настоек, которые Гетен продавал.
Теневой маг нахмурился, глядя на чашку, а потом проглотил метеглин. Он мрачно смотрел на старушку долгий миг, а потом выдохнул и потянулся за обычной медовухой, глаза слезились, горло и все внутри пылало, пока пряная медовуха текла по телу. Его голос был хриплым, он выдавил:
— Что ты сделала, женщина? Смешала метеглин с капсикумэлем?
Нони забрала чашку.
— Да. Вам нужно согреться, но я слишком стара, а Магод зовет вас страшным. Так что оставался огонь ваших перцев.
Капсикумэль был медовухой, смешанной с перцем, который Гетен получил у торговцев с юга. Он неплохо зарабатывал, продавая вино, его умеренные цены с охотой платили, он наделял напитки чарами, чтобы они хранились дольше и не теряли свойства.
Жар растекался в животе, по спине и конечностям. Но его голова осталась ясной, боль растаяла, тело стало лучше слушаться. Было почти так же хорошо, как от прикосновения женщины, и напиток был из лучших у него. Он бросил маслину в рот и прорычал: