Все, что дозволено небесами

– Мне нравится твоя честность, но не нравится, что ты считаешь, что она должна быть вознаграждена.

– Я так считаю?

– Конечно. Разве ты не надеешься, что рано или поздно я пересмотрю свое отношение к происходящему, скажу себе «как бы то ни было, она поступила благородно, призналась, хотя могла промолчать» и удовлетворю твое желание.

– Наше обоюдное желание, – поправила Дина.

– Пусть так.

– Надеюсь, конечно. А ты на моем месте не надеялся бы?

– Мне трудно представить себя на твоем месте.

Они немного помолчали, разглядывая друг друга, как незнакомцы, случайно столкнувшиеся посреди улицы.

– Завидую твоей подруге. Как ей удалось добиться от тебя взаимности? Ты был свободен в то время?

– Давай сменим тему.

Прикусив губу, Дина отвернулась, минуту смотрела на море, потом застегнула рубашку и решительно двинулась в обратную сторону, к роще, где они оставили этюдник и рюкзак. Герман шел за ней.

Перед картиной оба остановились и, не сговариваясь, соприкоснулись руками. Как сообщники.

– Ты еще будешь работать над ним или он уже готов? – спросила Дина, глядя на портрет, а не на художника.

– К завтрашнему дню будет готов.

– Я смогу его увидеть? После того, как ты закончишь.

– Само собой.

– Где?

Он чуть помедлил.

– Я принесу его тебе в гостиницу.

– Принесешь? – Брови Дины поползли вверх. – Но…

– Есть возражения?

– Нет, но я хочу спросить. Что ты собираешься с ним делать дальше? Поставишь в уголок, накрыв газеткой? Ведь если ты повесишь его на стену, твоей подруге это вряд ли понравится.

– Вообще я собирался подарить его тебе.

– Мне? – ошеломленно пробормотала Дина. – О-о-о!.. На это я и надеяться не смела.

– Видишь оно как. Иногда происходят вещи, на которые даже не надеешься.

С этими словами Герман наклонился и поцеловал ее еще раз. Полноценным любовным поцелуем.

– Это обещание? – шепотом спросила Дина, когда вновь обрела способность говорить.

– Запомни, наживка: обещание – это то, что начинается со слова «обещаю». Все остальное – не обещание.

– Какой ты жестокий! Мог бы соврать.

– Зачем?

В кармане у него закурлыкал смартфон.

– Ага, – пробормотал Герман, взглянув на экран. – Меня уже разыскивают.

– Твоя подруга?

– Мое руководство. – Он коснулся пальцем экрана и поднес смартфон к уху. – Да, Борис Петрович. Буду через полчаса. Готово, конечно. Нет, я с ним не согласен. Обсудим при встрече.

Он убрал смартфон обратно в карман и посмотрел на Дину.

– Все понятно, – улыбнулась она непринужденной, чересчур непринужденной, улыбкой. – Сеанс окончен.

– Мне, как всякому порядочному человеку, нужно зарабатывать на жизнь.

– Смеешься!

– Вовсе нет.

Больше не обращая внимания на местные красоты, они продвигались быстрым шагом на запад, по грунтовой дороге, ведущей через лес к Святому озеру. Вперед, вперед – сквозь яркое сияние дня, процеженное через кроны деревьев, и тонкий аромат цветущих трав.

– Я слышала, твой друг очень богат.

– Он унаследовал состояние и бизнес своего отца. Но это не значит, что все остальные члены нашего славного семейства могут сидеть на его шее, свесив ножки.

– С такими деньгами он мог бы жить в Москве или вообще в Европе. Но живет здесь. Почему?

– Потому что здесь живу я.

– Это так важно для него? Жить рядом с тобой, вместе с тобой.

– Да, – просто ответил Герман. – И для него, и для меня.

– А рыжеволосая красотка? Жена твоего друга. Ей тоже нравится жить в такой глуши? На краю света.

– Ей нравится жить там, где живет Леонид.

– Как романтично!

Герман искоса посмотрел на нее.

– Ты находишь?

– Угу. – На ходу она сорвала растущую у обочины высокую травинку, прикусила зубами. – И завидую. На самом деле просто завидую. А ты почему живешь именно здесь? Как ты вообще оказался на Соловках? Ведь ты не местный, это очевидно.

– Четыре года назад я привез на ферму доктора Шадрина одного парня в ломке, ну и… задержался на некоторое время. Потом уехал. А год назад приехал опять.

– Ферма доктора Шадрина – это клиника для бывших наркоманов на севере острова?

– Вроде того.

– Что же заставило тебя вернуться? Год назад.

– Привез другого парня в ломке, – ответил он после паузы.

– И это был…

– Леонид.

– А тот прежний парень куда подевался?

– Он умер.

– Ох… Извини.

– Он умер тогда же, на ферме. Можно сказать, у Аркадия на руках. Аркадий до сих пор мне этого не простил.

– Чего «этого»? – подавлено спросила Дина.

Оба невольно замедлили шаг.

– Я привез человека, которого он не смог спасти. – Худое лицо Германа с тонкими резкими чертами казалось лицом короля лесных эльфов в зеленоватой тени деревьев. – Только и всего.

– Но разве ты виноват?

– Не думаю, что он рассуждал в таком ключе: виноват, не виноват… Наше знакомство состоялось при дерьмовых обстоятельствах, и это первое впечатление застряло у него в мозгу.

Они шли молча до тех пор, пока впереди не показались первые деревянные дома, стоящие на улице Ивана Сивко.

– И все же. После того, как Леонид выздоровел, почему вы остались на острове?

Герман поправил ремень этюдника, висящего на левом плече. На его выразительном лице появилась легкая гримаска.

– Потому что я дал слово Аркадию. У Леонида, помимо наркотиков, были другие проблемы, серьезные проблемы, и Аркадий сказал, что готов помочь, но с одним условием. Я останусь на острове, независимо от того, останется ли здесь Леонид. Ну, и я согласился. Правда, я пообещал, что останусь на ферме… – Он слегка усмехнулся. – Но по ряду причин это оказалось невозможным.

– А зачем ему было нужно, чтобы ты остался? На ферме или на острове.

– Мы являем собой прекрасный пример заклятых друзей. Вместе плохо, но врозь еще хуже.

– Забавно. Никогда не наблюдала такого в реальной жизни. Только в кино.

Он не стал развивать эту тему. Еще раз поправил этюдник и, глядя Дине в глаза, проворчал:

– Ладно, наживка, до завтра.

– Ты позвонишь?

– Да. Вечером закончу твой портрет и завтра принесу его тебе.

– Что, прямо в коттедж?

– Да.

– С ума сойти! А ты не боишься, что я тебя соблазню?

С глубоким вздохом он повернулся и зашагал по дороге вдоль берега.

Когда он работал в своей мастерской на втором этаже, к нему входили на цыпочках, предварительно постучавшись. Никаких требований и ультиматумов, просто так сложилось. Согнутым указательным пальцем Нора стукнула три раза по дверному полотну и, услышав невнятное бормотание, в котором не было ни малейшего недовольства, только безмерная усталость, вошла.

То, что она увидела, напомнило ей кадры из фильма «Модильяни» Майкла Дэвиса. Темноволосый художник с изможденным лицом и безумным взглядом, стоящий перед мольбертом с палитрой в одной руке и кистью в другой, в финальном приступе творческой одержимости наносящий на холст резкие, нервные мазки. На столе – опустошенная на две трети бутылка красного вина. Запах масляной краски, смешанный с запахом дыма от выкуренных сигарет. Воздух, раскаленный от страсти.

– Можно? – спросила Нора, глядя на картину.

Спросила и услышала в своем голосе дрожь. Нельзя сказать, что она чувствовала себя нормально.

– Да, конечно, – откликнулся Герман. – Я как раз закончил.

На нем были старые синие джинсы, застиранные до голубизны, в которых он всегда работал дома, и черная футболка с коротким рукавом. Нора любила эти джинсы. Они великолепно сидели на стройных бедрах Германа, великолепно даже без ремня. Немного забрызганы краской…

– Что скажешь? – спросил он, поворачиваясь.

– Потрясающе. – Нора кашлянула. Облизнула губы. У нее внезапно пересохло во рту. – Тебе повезло с моделью. А ей, очевидно, повезло с художником. Словом, вы нашли друг друга.

Герман смотрел на нее, не отрываясь, и в конце концов ее прорвало.