Ворон

Это не было ложным утешением умирающему. Каждое слово, которое я произнес в те последние мгновения его жизни, было обещанием ему. И он будет мной гордиться. Я проследую по его стопам даже к вратам ада, если потребуется, чтобы сдержать данное ему слово.

Человеку, который меня воспитал. Человеку, который дал мне абсолютно все.

Под тихие слова католической молитвы цветок из моих рук падает на глянцевую поверхность отполированного гроба, после чего его опускают в землю. Найл и я осеняем себя крестным знамением, читая слова кодекса Каррика, которого он придерживался в течение последних тридцати лет и который мы все соблюдаем.

‒ Семья, верность, честь и кровь. Это единственное, что настоящее.

Найл дает мне еще одно последнее мгновение, чтобы попрощаться, а затем склоняет голову, как бы приглашая:

‒ Давай немного пройдемся.

Кладбище ‒ мрачное место, где всюду витает смерть и чье-то горе. Трава под нашими ногами усеяна умирающими осенними листьями. Но в моем сердце нет места для печали. Я давно заключил перемирие со смертью. Человек приходит в эту жизнь отнюдь не с надеждой на бессмертие. Каррик удостоился бы чести отдать свою жизнь за Синдикат. Как и я.

Но сейчас не стоит об этом. Позже, я поразмыслю обо всем этом позже, а пока покорно следую за Найлом вверх по каменным ступеням церкви Святой Марчеллины. Внушительные дубовые двери с легкостью раскрываются. Деревянные скамейки стоят рядами вдоль прохода, а воздух внутри пропитан ароматом вина и людского покаяния. У алтаря я преклоняю колени и читаю молитву за почившего.

Я не считаю себя праведником. Как и любого католика, бремя совершенных грехов зачастую тяготит мою совесть. Но это нисколько не меняет того, кто я есть на самом деле. Когда я был восьмилетним мальчишкой, помню, матушка сказала мне, что нельзя походить на своего отца. Вот именно поэтому с тех пор я грезил о такой жизни в своих мечтах. Мой путь был предопределен, и я бы выбрал его снова. Наша банда придерживается понятий верности, чести и семьи, что я больше всего ценю и уважаю. В глазах общественности мы занимаемся сколькими делишками, но у нас все еще есть принципы. Если злодеяние запятнает мою душу, то оно будет совершенно ради одного из своих. Мы присматриваем друг за другом. Защищаем друг друга. Если ад ‒ это цена, которую я должен заплатить за свои грехи на земле, пусть будет так.

Эта семья ‒ единственное, что у меня осталось.

Немного погодя Найл садится рядом со мной и достает фляжку из недр своего пиджака. Его никогда не бескопокили формальности или религиозные убеждения. Этот человек давно отказался от Бога. Только из уважения к Каррику он сегодня молился.

Он протягивает мне фляжку, и я делаю глоток отменного портвейна. У Найла всегда найдется хорошая выпивка.

Наши глаза устремленены на алтарь, пока мы сидим в молчании. Как раз это качество я ценю в нем. Непрошибаемый характер Найла, выступающего нашим лидером, нагоняет страху куда больше, чем какой-нибудь недоумок, любящий поорать.

Он лезет в карман и достает оттуда принадлежавший моему деду медальон Святого Антония, который свисает у него с руки в кожаной перчатке.

‒ Он бы хотел, чтобы медальон был у тебя, сынок.

Поглаживая пальцами выгравированное золото, во мне нарастает незнакомая боль. Он мог выбрать любого Святого, но остановился именно на этом. Каррик никогда не опасался смерти, он боялся потерять свою душу.

‒ Знаю, тебе больно, Лаклэн, ‒ говорит Найл. ‒ Ты провел с ним не так уж много времени.

‒ Нет. Не много.

И пятнадцати лет не хватило, чтобы узнать такого человека, каким был мой дед. Не думаю, что это можно было бы сделать и за пятьдесят лет, учитывая, какими были наши отношения. Он был тихим человеком. Сильным и гордым, но всегда тихим. Он никогда не знал, как это быть кому-то отцом. По крайней мере, не представлял себя в такой роли, пока я не появился на его пороге в шестнадцать лет, и тем не менее принял меня.

Он совсем не донимал меня. Мой дед был из другого поколения, которое верило в крепкие родственные узы. Я был только рад пойти по его стопам. В возрасте шестнадцати лет я стал частью Синдиката Маккены. То был самый счастливый день в моей жизни ‒ в тот день я поклялся на крови в верности Синдикату. Он никогда не говорил мне об этом, но Каррик тогда очень этим гордился.

Начал он все по старинке: грабежи бронированных грузовиков и банков, наркотики и азартные игры. Он занимался тем, что хорошо знал. Единственным, что он знал. Он привел меня в стаю, но именно человек, сидящий рядом со мной, сделал меня тем, кто я есть сейчас. Он был моим наставником на протяжении последних десяти лет, приняв на себя роль, которую не смог взять Каррик.

Вместе мы перенесли Синдикат на новый уровень. И Каррик всячески препятсвовал этому. Синдикат в том виде, в котором он существует теперь, не имеет ничего общего с мафией моего деда. Найл считал, что чистка ‒ единственный способ, который позволит нам процветать. В конце концов, Каррик понял это и присоединился к нам.

Но теперь это уже неважно. Его больше нет. Медальон Святого Антония горит в моей ладони. Мой род прервался. Мы как никогда близки к союзу с русскими, но потеряли одного из наших. Это несправедливая жертва.

Теперь все изменится. Между мной и Найлом уже витает этот тяжкий груз ответственности. Необходимость подтверждения моей верности человеку, что сидит рядом со мной, и вместе с тем моей безоговорочной преданности Синдикату. Не так-то легко будет заменить Каррика, но никто сильнее меня не жаждет занять его место. Найл не отдаст мне его так легко. Да и Шон бросит мне вызов. По праву рождения у него больше прав стать преемником Найла, чем у меня когда-либо будет. Но я хочу это место и привкус моего безудержного желания ощущается на губах.

‒ Считаешь, ты готов к тому, что будет дальше? ‒ спрашивает Найл.

‒ Да.

Кровь будет пролита. Головы полетят. А в будущем прозвучат свадебные колокола. Это единственная часть, с которой мне трудно согласиться. Но если Найл выберет меня, то готов на это. Ради Синдиката я пойду на что угодно. Чтобы скрепить этот союз и отдать дань уважения Каррику, я возьму в жены русскую невесту вместе с моим законным местом в качестве правой руки Найла.

Ничто и никто не встанет у меня на пути.

‒ Я бы хотел возглавить набег, ‒ говорю я Найлу.

Пронизывающий взгляд его темных глаз искрится уважением. В Найле все ‒ от кончиков волос до черт его характера ‒ темное. Мужики съеживаются и заискивают в его присутствии. С ним тяжело, но он все равно справедливый. Вот почему я уверен, что он ответит согласием на мою просьбу.

‒ На меньшее я и не рассчитывал.

Мы замолкаем, пока он переваривает услышанное.

‒ Сделаешь это завтра.

‒ Сегодня вечером, ‒ настаиваю я.