Страница 6 из 12
Тёща будет жить… Но он думал… Думал миллион отменит заказ полностью. Думал… Вот почему Ларису убили. Он отменил только одного.
Уже ни во что не веря, Олег стал набирать текст. Пальцы то и дело промахивались мимо клавиш и приходилось исправлять ошибки. Он написал: «Отмените Дашу. Пожалуйста.».
Отправил.
Где-то в комнате ожил мобильный и раздалась трель входящего сообщения, затем – скрипнула дверь на кухню, тяжёлые шаги тёщи, писк виртуальной клавиатуры. Олег моргнул и на почте уже висело новое письмо от адресата Последняя_помощь.
«Ты опоздал. Выбор сделан».
Олег поднялся со стула и отодвинул перегородку. Напротив стояла тёща. Её круглое, словно кастрюля, лицо светилось триумфом. Даши нигде не было, но прежде чем Олег сделал хоть шаг, ему в лоб уставилось дуло пистолета:
– Но-но, голубчик, не торопись. Ты же не хочешь навредить Дашуне? – Тёща мерзко улыбнулась. Передние зубы были вымазаны помадой – красной, словно кровь. – Думаешь, ты один устал жить в тесном свинарнике? А теперь тут так пусто, что даже немного грустно.
– Тварь, – выплюнул Олег. – Как ты могла.
– Я всего лишь отрабатывала гонорар, – усмехнулась женщина. – Не думала, что ты оплатишь все смерти, но не вини себя. Даже если бы ты перевёл хотя бы рубль, то принудительный бонус был бы тебе обеспечен. А Дашу я оставила напоследок не просто так. Она единственное, что у тебя за целую жизнь получилось хорошо. Ты всё ещё хочешь спасти дочурку? Я не против. Могу подсказать тебе как? – Она указала дулом на окно. – Со смертью заказчика заказ аннулируется. Мы подождем тебя с Дашенькой внизу, если не прилетишь через десять минут, боюсь, придётся забрать последнюю «голову».
– С чего я должен тебе верить?
– У тебя нет выбора, голубчик. Либо прыгнешь, и Даша будет жить, либо она умрёт, а тебя засадят в тюрьму. Или ты сомневаешься в моих силах? На крайней случай ещё остаётся твоя семья в Таганроге. – Она развернулась и пошла к выходу. – Десять минут, – напомнила тёща и захлопнула дверь.
ГОЛОВА 6
Олег сидел на подоконнике, свесив вниз ноги и плакал. Ему было горько и гадко за свою жизнь и за её бесславный конец. Поганая сука его обманула, лишила совести и надежды, а теперь лишит жизни. Ему не за что бороться, кроме мести. Он не хочет видеть, как умрёт его дочь, и жирная тварь будет смеяться над ним, но что ему делать? Может следующую жизнь получится прожить лучше?
За спиной зазвонил телефон. От страха свело горло. Неужели он сидит слишком долго? Олег оторвался от подоконника и упал вниз.
***
Сквозь красную пелену Олег видел бегущих людей, видел лица. Одно из них наклонилось к нему, и полный беспокойства голос… Ларисин голос произнёс:
– Олеженька! Олеженька, только не умирай! Зачем же ты так! Олеженька!
Лицо жены было свежим, а волосы раскидались по плечам золотым веером. Ни следа крови и уж точно никакой пробоины в черепе.
С другой стороны нависли совершенно живые тесть и пасынки. Все они наперебой голосили и причитали, да только лица их были полны злой усмешки.
Лариса вдруг улыбнулась, превратившись в привычную мегеру и прошептала, наклонившись ближе:
– Можешь же достать денег, когда захочешь, – потом отвернулась к кому-то и сказала вполголоса: – Этот раскололся быстрее Игоря. Я, кстати, уже двушку присмотрела, рядом отличный парк.
– Тихо-тихо, папаню сначала похорони, – проскрежетал Миша. – А то Леонид, помню, долго копытился. Когда уже нормального мужика присмотришь?
За спинами пасынков, словно знамя победы, маячило красное лицо тёщи.
Тут к Олегу подошли другие люди. Соседи и просто прохожие. Все они сокрушенно качали головами и утешали, уводили рыдающих детей и хлопали по плечу безутешную жену.
А Олег всё силился сквозь кровавую завесу, сквозь боль и спазмы крикнуть, объяснить какие это лжецы, и что они сделали с ним. Силился и не мог.
Силился и не мог.
Баллада о демоне бескрылом
Капли бьют по носу, разбиваются о язык, стекают по скулам. Я пью их, я голоден, я словно ребёнок глотаю холодную воду, дивясь ей безмерно. Дождь рождается в небе. В книгах написано – в тучах, но я им не верю. Слишком скучно, банально, избито. Намного приятнее думать, что это звёзды рыдают во тьме бесконечных пространств.
Чьё-то горе, возможно – горе разбитого сердца, но для нас – лишь дождь, оставляющий мокрые пятна на джинсах. Зонтик в руки, и дальше бежим, ведь приятнее верить газетам и книжкам умным, в которых учёные, которых и не видел никто, говорят сознательно: «Это лишь тучи».
С волос стекает вода, подбираясь к воротнику. Трясу головой словно пёс, губы облизываю, улыбаюсь чему-то неясному. Стою у дороги, рука вытянута, голосую вот уже час, но хоть бы одна тварь откликнулась. Нет, проезжают мимо, грязью окатывая. Рычат моторы озлобленно, водители сквозь стёкла скалятся, никому нет дела до меня мокрого. Никому нет дела до своей погибели…
Небо ночное беснуется, завывает ветрами зловещими. Но разве кто-то к нему прислушается? Разве кто-нибудь поднимет голову? Опускаю руку уставшую, и бреду вдоль дороги, что вдаль тянется. Чёрная тень безликая – вот кем видят меня автомобилисты чёртовы.
Фонари у обочин столпились. Смотрят глазами зоркими. Жёлтое око мигает, ему не терпится поскорее машину увидеть новую. А быть может фонари эти старые, эти палки железные, горбатые желают чего-то иного? Быть может любовь свою ищут?
Чем ближе подхожу я к городу, тем яснее вокруг становится. Больше света проникает сквозь слёзы проклятые, бесконечными потоками с небес на голову сыплющимися. А вот и первое здание, колонка бензином пропахшая. Тут же стоит не стесняясь, ноги стройные на показ выставляя, женщина особой профессии. Стоит, облокотившись на здание, курит нервно и несколько скованно. За спиной тряпками безжизненно крылья болтаются. Глаза блёклые. Ресницы тяжёлые. Тени золотые, румяна, ногти красные. Меж губ дым проскальзывает серым облаком. Вот и меня заметила, смотрит оценивающе. Крыльями дёргает – зазвать старается.
Дурно накрашенная барышня, с глубокими ямами нАсердце – неужели думаешь, что интересны мне твои прелести? Крылья твои иссушены. Неспособны и тебя поднять они, а меня – бескрылого демона, и подавно этим тряпкам не выдержать… Нет, придётся искать дурака другого. Того, кто готов будет тело терзать твоё, из собственной непонятной мне прихоти, и платить за это гроши бестолковые. Но не волнуйся. Уже скоро придёт за тобой мой дальний, но любимый родственник. Прижмёт к груди, укачает, споёт песенку, а после – унесёт в царство тёмное, где станешь ты ему прислуживать…
Что, не нравится? Не хочется? Или ты по иной причине кривишься? Ах да, ты разглядела, наконец, что в обноски одет я грязные. Что стекает вода с волос нестриженных. Что лицо моё, давно бритвы не видело. Крылья опустила, губами причмокнула, и вновь сигарету ко рту приставила. Никотин уже не пьянит, но тебе всё равно, просто хочется. Привычка дурная, ненужная, от которой и надо бы, но не выходит избавиться. Обещаешь себе, что с понедельника… с понедельника всё изменится. И ты права, ох права ты, деточка. Всё изменится, и курить бросишь ты. В царстве тёмном сигарет не водится…
За спиной твоей горит красным вывеска, приглашая зайти покупателей. Гудит двигатель, и к нам заворачивает гость ночной на роллс ровере. Тормозит возле входа, дверь нервно распахивает, и уверенным шагом к магазину движется. Крылья за его спиной чёрные, словно ваксой для ботинок измазаны. Перья тонкие, ровные, острые. Он и сам иногда об них колется. Взгляд безразлично-брезгливый, губы в линию сжаты ровную. Руки в перчатках, пальто модное, брелок на ключах из золота. Пара секунд, и в магазине чудак скрывается…
Под взглядом пожёванной женщины, неспешно к машине двигаюсь. С интересом гляжу в окна матовые, провожу пальцами пОстеклу, ботинками по шинам стукаю. А джентльмен уже возвращается. Замечает меня и сразу гавкает, словно псина злая дворовая. Рычит сквозь зубы озлобленно, на улыбку мою душевную. Перья на крыльях вздыбливает. Защищает своё имущество. Но мимо летят ругательства, мимо цели слова проносятся, улыбка моя только ширится, настолько мне это нравится. Шагаю вперёд заворожено, руками его крылья захватываю. Они испуганно дёргаются, почувствовав кто их касается.