Страница 8 из 9
– Ну, Жорик! Давай не тяни, говори скорей!
– …нажал на клавишу с буквой «S» и…
– И… что?
– И получил новое заглавие! Представьте себе, у меня было отпечатано: Операция «Ы»!
– А как такое приключиться-то могло? Это же прямо насмешка какая-то над нами! Сатира на наш серьезный труд!
– А случилось вполне обычное дело, такое часто бывает, когда приходится много печать: я забыл изменить язык ввода на компе! Давлю, понимаете ли на «S», а у меня выскакивает «Ы»! Признаюсь честно, друзья, я на какое-то мгновение подумал, что происходит что-то невероятное. В этом чувствовалась чья-то явная насмешка над всей нашей идеей! И тут ты абсолютно прав, Егор! Уже ничего не понимая, что происходит, я продолжал тыкать пальцем в латинскую «S»! Но каждый раз у меня вновь и вновь выходило…«Ы»! Ну, каково?! Смешно?
– Смешно, да не шибко! Вот оно – последствие авторского неуемного темперамента и несерьезного отношения к делу!
– Ну, полно вам, Егор Алексеевич! А ведь действительно получилось смешно и даже с неким ассоциативным подтекстом, друг журналист. Как я понимаю, разгадка фокуса оказалась весьма простой, не так ли?
– Ну, конечно, профессор! Ведь только потом я обратил внимание на то, что латинская «S» и русская «Ы» размещены на… одной клавише! А эту нашу легкомысленную букву мы с вами используем крайне редко. Поэтому-то я и был так удивлен странным преображением названия нашей книги!
– Надо было так оставить и не менять, Жора! Вот где смеху было бы! А теперь – отставить радоваться и живо включайся в серьезную работу!
Так вот, продолжаю…
Значит, со временем и с этой «Операцией "Ы"» они сладили. А вот вы мне разъясните такой… невнятный факт понимания…
– Всенепременнейше, Егорша! Не извольте сумлеваться! Эх ты, «невнятный факт понимания»!
– Не тебя спрашивают, а Сергеича!
– Прекратите, Георгий! Что за юношеская манера так грубо шутить?! Желание нашего «правдоруба и искателя истины» вполне оправданно. И уж если мы собрались сегодня окончательно рассеять весь кажущийся «туман» над сутью произведения Михаила Булгакова, то обязаны дать ответы на все вопросы!
– Так уж и все, Александр Сергеевич? Профессор, вы уверены в этом?
– Разумеется! Если только вы не пожелаете в сотый раз препарировать главы этого, как вы изволили выразиться…
– Мороженого, что ли?
– Вот-вот, именно! «Московского эскимо» – этого своеобразного балласта в нагрузку к главной сути повествования!
– А вот мне интересно было, Сергеич! Ловко они там все обделывали! Короче, смешно…
– Не умри со смеху, Егорша! Сказал тоже: смешно ему!
– Да кто же спорит мой друг? Конечно, главы эти тоже хороши. Но ведь мы уже давно дали оценку этим «художественным вставкам» гениального сценариста Булгакова! И возвращаться к этому вновь у меня нет ни малейшего желания.
– Добро! Ну, а про ту больницу для психов можно тебя попытать? Или и тут тебе тоже все ясно?
– А что? Что там в лечебнице мы оставили без нашего пристального изучения?
– Так вот, тогда не перебивайте меня, умники, и дайте задать вопрос, вашу… анафема… Пилата… душу!
– Да не горячитесь вы так!
– Короче, когда наш Мастер «преобразившийся» явился к Иванушке тому, к Понырёву…
– Продолжайте, мы вас слушаем.
– А ведь явился он к нему при расставании там в больнице совсем не писателем убогим да больничным, а при… плаще! Навроде как…Рыцарь какой! Как этот… как «избранный», что ли?!
– И что вам показалось тут странным?
– А вот вам всем и загадка… «детская»! Как же могло так случиться, что уже потом…после долгого времени, уж, когда этот Понырев бездомный стал философским профессором… то ему привиделся «призрак-видение»? Да еще какое!
– Егорша, какой еще призрак?
– Видение «чего» или «кого»?
– А то самое – плаксивое, убогое и несчастное! А еще – не бритое и не прибранное! Писатель-Мастер – вот кто! Что, позабыли? Как же так получилось, что прощался он, Мастер, с Иванушкою этаким франтом, князем-гордецом, а после явился оборванцем, бомжом нездоровым?! Неувязка классическая! И вот выходит, что в таком неопрятном виде, он писатель (!) обретался все это время в «мире покоя»? С «цветочками» в кадках да в домишке сказочном? И вот теперь, сами думайте, литературоведы вы клинические, чем же вся история-то кончилась на самом деле?
– Браво, Егор Алексеевич!
– Молодец, Егорша, «ущучил»! Ухватил главное!
– Ну, так объясняй, журналист, за что я там ухватил!
– А может… это сделает Александр Сергеевич? Профессор, вы как?
– Простите, друзья мои, но этот «парадокс» в романе я, кажется, действительно упустил из виду. У кого-либо из вас есть свое мнение на этот счет? Может быть, у вас, Ванюша?
– Давай, поэтическая личность, не робей! Сказывай!
– Да, кажется, я понял, почему у нас рождаются такие естественные сомнения в ясном понимании картин происходящего в этих последних главах романа. В том числе и там, где сказано про… непреходящую вечную ипохондрию «ученика» Ивана Бездомного-Понырёва и его «видение» Мастера.
– Мы все – внимание! Это уже даже интересно, коллеги!
– Как мы уже выяснили ранее, последние главы романа Мастера о Пилате могли быть написаны только лишь… при жизни самого пациента палаты номер сто восемнадцать, так?
– А может быть, вовсе даже и не написаны, а лишь рассказаны другому пациенту, случайному соседу… так сказать. Вы не подумали о такой версии, Иван?
– Да не пытай ты нашего поэта, Жорка! Продолжай, Ваньша! Чай, и сам-то Булгаков – мужик вменяемый, просужий! При ясной памяти и в рассудке…
– А раз так, то герой Мастер и явился тогда там, в лечебнице, в ту свою последнюю встречу с соседом в своем обычном и не вполне презентабельном больничном виде! И тут совсем уже не важно, каким он представлялся сам себе в своем рассказе в те последние, страшные и трагические минуты прозрения и, может, даже…
– Успокойтесь, мой друг, попейте воды!
– …в последние часы своей жизни! В плаще или со шпагой, с волшебным перстнем или на сказочном коне! Главное – в другом…
– В чем главное, Ванюша? В чем?
– В том, что в эти последние встречи… Мастер и рассказал соседу нечто главное! То, как он… завершит свой роман и всю историю о Пилате!
– Ну, конечно же, коллеги! Как же я сам не догадался об этом! Я полагаю, что это и есть наиболее вероятная версия того, как развивались на самом деле события последних дней и встреч наших героев там, в клинике.
– А я тебе что говорил?! И все ж выходит так, что Мастер явился Понырёву точь-в-точь в том же самом виде, каким был тогда… ну, при прощаниях-расставаниях в больнице! Обычным, короче, – как всегда!
– Усталым, болезненным…
– Обросшим пациентом нездоровым – вот кем! Кем и был! Вы сами-то подумайте хорошенько! Допустим, что закончили вы, скажем, школу? И годков двадцать корешей своих, одноклассников, не видели? Так… скажите мне тогда, знатоки, в каком растаком внешнем виде смогут они вам привидеться? Хоть с похмелья, а хоть и во сне, допустим? Правильно, в том же самом, в каком и расставались тогда, на выпускном, а может, и ранее! Но ни в коем разе не позже, умники! Рожи-то их постаревшие вы же не могли видеть никоим образом! Вот оно, чем все и закончилось! И точка!
– Друзья мои, так значит ли это, что, повторяя известную фразу Михаила Булгакова, мы вправе вслед за растерянным и поникшим Мастером утвердительно заявить: «Этим все и кончилось, мой ученик!»? То есть… ничем?!
– Да, профессор, по-видимому, этим действительно и закончилась трудная работа восприимчивого, как антенна, Мастера-горемыки. Иванушка Бездомный оказался на самом деле единственным, кто услышал содержание завершающих страниц романа о Пилате и о том, как представлял себе свое возможное будущее больной пациент палаты сто восемнадцать…
– И судьбу своего ангела-хранителя… Маргариты?
– Что же, тогда вселенская тоска нашего персонажа, профессора Понырёва становится, увы, понятной и весьма оправданной…