Тени в раю

XX

- Я устраиваю небольшой прием, - сообщил Силверс. - Вас я тоже приглашаю. - Спасибо, - сказал я без особого энтузиазма. - К сожалению, я вынужден отказаться. У меня нет смокинга. - И не надо. Сейчас лето. Каждый может прийти в чем хочет. Теперь у меня не было пути к отступлению. - Хорошо, - сказал я. - Смогли бы вы привести с собой миссис Уимпер? - Вы ее пригласили? - Пока еще нет. Ведь она ваша знакомая. Я взглянул на Силверса. Ну и хитрец! - Не думаю, чтобы ее можно было так вот взять и привести. Кроме того, вы утверждали, что она ваша знакомая, и притом очень давняя. - Я сказал это просто так, к слову. У меня будут очень интересные люди. Я отлично представлял себе, что это за интересные люди. Та часть человечества, которая живет на доходы от купли-продажи, воспринимает прикладную психологию весьма примитивно. Люди, на которых можно заработать, - интересные. Остаток рода человеческого делится на людей приятных и безразличных. Что же касается людей, из-за которых можно потерять деньги, то они, безусловно, подлецы. Силверс фактически строго - ----------------------------------------(1) Имеется в виду корабль, на котором прибыли первые поселенцы в Америку. [249] придерживался этой классификации. И даже, пожалуй, шел еще дальше... Рокфеллеров, Фордов и Меллонов я на приеме не увидел, хотя, по рассказам Силверса, они являлись его лучшими друзьями и должны были присутствовать обязательно. Зато другие миллионеры пришли - очевидно, миллионеры в первом поколении, а не во втором и тем паче в третьем. Они вели себя шумно и благодушно, ибо находились сейчас на ничейной земле между царством чистогана, где чувствовали себя очень уверенно, и царством живописи, где чувствовали себя не очень уверенно. Все они считали себя коллекционерами, а не людьми, случайно купившими несколько картин, чтобы повесить их дома. В этом заключался самый главный трюк Силверса: он делал из своих клиентов коллекционеров, то есть заботился о том, чтобы музеи время от времени брали у них какую-нибудь картину для выставки и вносили ее в каталог с пометкой: "Из собрания мистера и миссис X". Благодаря этому клиенты Силверса подымались еще на одну ступеньку выше по вожделенной лестнице, ведущей в светское общество. Внезапно я увидел напротив себя миссис Уимпер. Она поманила меня пальцем. - Что мы делаем здесь, среди этих акул? - спросила она. - Для чего меня, собственно, пригласили? Ужасные люди. Не сбежать ли нам? - Куда? - Все равно куда. В "Эль Марокко" или ко мне домой. - Я бы с удовольствием, - начал я. - Но не могу. Я здесь, так сказать, по долгу службы. - По долгу службы? А как же я? Ведь у вас есть долг и по отношению ко мне. Вы должны доставить меня домой. Меня пригласили из-за вас. Ее аргументация показалась мне весьма занятной. - Вы, случайно, не русская? - осведомился я. - Нет. А почему вы спрашиваете? - Да потому, что некоторые русские дамы умеют возводить стройные логические построения, основываясь на ложных посылках и ложных умозаключениях, [250] а потом предъявлять претензии к другим. Очень привлекательная, очень женственная и очень опасная черта. Миссис Уимпер вдруг рассмеялась. - У вас так много знакомых русских дам? - Есть несколько. Эмигрантки. Я заметил, что они обладают гениальной способностью предъявлять ложные обвинения ни в чем не повинным мужчинам. По их мнению, это не дает угаснуть любви. - И все-то вы знаете! - заметила миссис Уимпер, бросив на меня долгий испытующий взгляд. - Когда же мы уйдем? Не желаю выслушивать фарисейские проповеди этой Красной Шапочки. - Почему Красной Шапочки? - Тогда волка в овечьей шкуре. - Это уже не из сказки о Красной Шапочке. Это из Библии, миссис Уимпер. - Спасибо, профессор. Но и тут и там фигурирует волк. Скажите, неужели вам не становится худо при виде этой стаи малых и больших гиен и волков, которые шныряют взад и вперед с Ренуарами в пасти? - Пока нет. Я воспринимаю это иначе, чем вы. Мне нравится, когда человек серьезно рассуждает о материях, в которых он ничего не смыслит. Это звучит по-детски и успокаивает нервы. Узкие специалисты нагоняют скуку. - А ваш верховный жрец? Он говорит о картинах со слезами на глазах, будто это его родные дети, а потом выгодно продает их. Впрочем, он продаст и мать, и отца. Я не мог удержаться от смеха. Она хорошо разбиралась в этой ярмарке тщеславия. - Нам здесь нечего делать, - сказала она. - Проводите меня домой. - Могу отвезти вас домой, но потом я должен вернуться. - Хорошо. Я бы и сам мог догадаться, что у подъезда миссис Уимпер ждет машина с шофером, но для меня это было почему-то неожиданностью. Она заметила мое удивление. [251] - Все равно, отвезите меня домой. Я не кусаюсь, - сказала она. - Шофер доставит вас обратно. Ненавижу приходить домой одна. Вы не представляете себе, какой пустой может казаться собственная квартира. - Ошибаетесь, - возразил я, - представляю. Машина остановилась, шофер распахнул дверцу. Миссис Уимпер вышла из машины и, не дожидаясь меня, направилась к подъезду. Разозленный, я последовал за ней. - Как ни жаль, но мне придется ехать обратно, - сказал я. - Вы, конечно, понимаете, что иначе нельзя. - Можно, - сказала она. - Но в этом вы опять-таки ничего не смыслите. Спокойной ночи. Джон, отвези господина... Извините, забыла вашу фамилию. Я оторопело взглянул на нее. - Мартин, - сказал я без запинки. Миссис Уимпер и бровью не повела. - Господина Мартина, - повторила она. Секунду я размышлял, не лучше ли мне отказаться. Потом сел в машину. - Довезите меня до ближайшей стоянки такси, - сказал я шоферу. Машина тронулась. Мы проехали две улицы, и я сказал: - Остановитесь! Вон - такси. Шофер повернулся ко мне: - Почему вы хотите выйти? Для меня сущий пустяк довезти вас до места. - А для меня не пустяк. Он усмехнулся. - Боже мой! Мне бы ваши заботы. Мы остановились. Я протянул ему чаевые. Он покачал головой, но деньги все же взял. Я поехал на такси к Силверсу. И вдруг сам покачал головой и подумал: "Какой я идиот!" - Отвезите меня, пожалуйста, не на Шестьдесят вторую улицу, а на Пятьдесят седьмую, угол Второй авеню. - Как угодно. Хорошая ночь, правда? - Чересчур теплая. [252] Я вышел у магазина братьев Штерн. Магазин был еще открыт. Несколько гомосексуалистов с плотоядной улыбкой выбирали холодные закуски на ужин. Я позвонил Наташе. Она ждала меня не раньше чем через два-три часа, поэтому я не решился подняться к ней без звонка. День был и так богат неожиданностями, и я хотел избежать новых. Наташа была дома. - Ты где? - спросила она. - У своих коллекционеров? Краткая передышка? - Я не у коллекционеров и не у миссис Уимпер. Я в магазине братьев Штерн. Среди сыров и салями. - Купи полфунта салями и серого хлеба. - Масла тоже? - Масло у нас есть. А вот против эдамского сыра я не возражаю. Я вдруг почувствовал себя очень счастливым. К тому времени, когда я вышел из телефонной будки, в магазине уже резвились три пуделя. Я узнал Рене, а потом и его хозяина, рыжего Яспера. Яспер поздоровался со мной - он был какой-то развинченный, как большинство педерастов. - Что поделываешь, незнакомец? Давно не виделись. Я получил свои покупки: салями, сыр и шоколадный крем в тонкой жестяной формочке. - Вот как? - заметил Яспер. - Продукты для позднего ужина. Я молча смерил его взглядом. На его счастье, он не спросил, буду ли я ужинать с приятельницей. Иначе я увенчал бы его рыжую шевелюру формочкой с кремом - чем не корона! Но он ничего не сказал, молча последовал за мной на улицу. - Может, прогуляемся немного? - предложил он, стараясь шагать со мной в ногу. Я огляделся. На Второй авеню царило оживление. Был, очевидно, час вечернего променада. Улица буквально кишела гомосексуалистами с пуделями и без оных. А также с карликовыми таксами, причем многих владельцы несли под мышкой. Атмосфера была празднич[253] ная. Молодые люди здоровались, перебрасывались шутками, останавливались, когда собаки справляли свою нужду у края тротуара, рассматривали друг друга, обменивались взглядами. Я заметил, что вызываю всеобщее внимание. Яспер шел рядом со мной, кивая знакомым с такой гордостью, словно я был его новым приобретением. И все обсуждали мою скромную особу. Потеряв терпение, я круто повернул назад. - Почему вы так торопитесь? - спросил Яспер. - Каждое утро я хожу в церковь и причащаюсь. Мне надо подготовиться к этому. До свидания. На секунду Яспер потерял дар речи. Потом за моей спиной раздался громкий смех. Этот смех неожиданно напомнил мне прощание с миссис Уимпер. Я остановился у газетного киоска и купил "Джорнэл" и "Ньюс". - Сегодня вечером они, по-моему, в полном сборе, - заметил Ник и сплюнул. - Здесь всегда так? - Каждый вечер. Парад звезд. Если это будет продолжаться, в Америке снизится рождаемость Я поднялся на лифте в квартиру Раташи С тех пор как она здесь жила, наши отношении вступили в новую фазу. Раньше мы встречались от случая к случаю, теперь я проводил у нее все вечера. - Я должен принять ванну. У меня такое чувство, будто я испачкался с ног до головы. - Давай! Грех удерживать человека от мытья. Хочешь ароматическую соль? Гвоздику фирмы "Мэри Чесс"? - Лучше не надо! - Я подумал о Яспере и о том, что произойдет, если, встретившись с ним, я буду благоухать гвоздикой. - Каким образом ты так скоро вернулся? - Я отвез миссис Уимпер домой. Силверс пригласил ее без моего ведома. - И она так быстро отпустила тебя? Браво! Я слегка приподнялся в теплой воде. - Она не хотела меня отпускать. Но откуда ты знаешь, что вырваться от нее нелегко? Наташа рассмеялась. - Это известно каждому. [254] - Каждому? Кому именно? - Каждому, кто с ней сталкивается. Она чувствует себя одинокой, не интересуется мужчинами своего возраста, поглощает в большом количестве коктейли "Мартини" и вполне безобидна. Бедный Роберт! А ты испугался? Я схватил Наташу за подол пестрого, разрисованного вручную платья и попытался втащить ее в воду. Но она закричала: - Пусти! Платье не мое! Это модель! Я отпустил ее. - А что в таком случае наше? Квартира - не наша, платья - не наши, драгоценности - не наши... - Вот и прекрасно. Никакой ответственности! Это ведь то, о чем ты мечтал. Правда? - Сегодня у меня плохой день, - сказал я. - Сжалься надо мной! Наташа встала. - И ты еще собираешься осуждать меня за Элизу Уимпер. Ты со своим пресловутым пактом. - Каким пактом? - О том, что мы не должны причинять друг другу боль. И о том, что мы сошлись лишь для того, чтобы забыть старые романы. О Боже! Как ты мне все это преподнес! И мы, дрожа как овцы после урагана, укрылись под сенью этой ни к чему не обязывающей любвишки, укрылись, чтобы зализать раны, которые нам нанесли другие. Она заметалась по ванной. А я с удивлением смотрел на нее. Почему она вдруг вспомнила все эти наполовину забытые дурацкие разговоры, с которых всегда начинается сближение? Я был уверен, что не говорил всего этого - не такой уж я дурак! Скорее она сама так думала... И, наверное, именно потому она прибилась ко мне. В голове у меня промелькнуло множество мыслей; да, я понимал, что отчасти она права, хотя и не хотел в этом признаться. Меня удивляло только, что она все так ясно сознавала. - Дай мне рюмку водки, - сказал я осторожно, решив перейти в наступление. Когда у человека совесть не чиста, это самое верное средство. [255] - Здорово мы друг друга обманули! Не так ли? - По-моему, это обычная история, - сказал я, радуясь тому, что увидел какой-то просвет. - Не знаю. Я потом каждый раз все забываю. - Каждый раз? С тобой это часто случается? - Тоже не знаю. Я ведь не счетная машина. Может, ты - счетная машина, а я - нет. - Я лежу в ванне, Наташа. Исключительно невыгодная позиция. Давай заключим мир. - Мир! - повторила она язвительно. - Кому нужен мир? Схватив купальное полотенце, я встал. Если бы я мог предположить, чем кончится этот разговор, я бежал бы от ванны, как от холеры. Наташа начала обличать меня не то всерьез, не то в шутку, но потом взвинтила себя и пришла в воинственное настроение - я заметил это по ее глазам, по движениям и по голосу, который вдруг стал звонче. Мне надо смотреть в оба! И прежде всего потому, что она была права. Вначале я решил сам наступать, используя миссис Уимпер. Но неожиданно все повернулось по-другому. - Прелестное платье, - сказал я. - А ведь я хотел выкупать тебя в нем! - Почему же не выкупал? - Вода была слишком горячая, а ванна слишком тесная для двоих. - Зачем ты одеваешься? - спросила Наташа. - Мне холодно. - Можно выключить кондиционер. - Не стоит. Тогда будет жарко. Она подозрительно взглянула на меня. - Хочешь удрать? Трус! - сказала она. - Что ты! Разве я могу покинуть салями и эдамский сыр? Неожиданно она пришла в ярость. - Иди к черту! - закричала она. - Убирайся в свою вонючую гостиницу. В свою дыру! Там твое место! Она дрожала от злости. Я поднял руку, чтобы поймать на лету пепельницу, в случае если Наташа швыр[256] нет ее в меня: я не сомневался, что пепельница попадет в цель. Наташа была просто великолепна. Гнев не искажал ее черт, наоборот, он красил ее. Она трепетала не только от злобы, но и от полноты жизни. Я хотел овладеть ею, но внутренний голос предостерег меня: "Не делай этого!" На меня вдруг нашло прозрение: я понял, что сиюминутная близость ничего не даст. Мы просто уйдем от проблем, так и не разрешив их. И в будущем я уже не сумею использовать этот столь важный эмоциональный довод! Самым разумным в моем положении было спастись бегством. И именно сейчас, ни минутой позже. - Как знаешь! - сказал я, быстро пересек комнату и хлопнул дверью. Поджидая лифт, я прислушался. До меня не донеслось ни звука. Может быть, она считала, что я вернусь. В антикварной лавке братьев Лоу электрические лампы освещали французские латунные канделябры начала девятнадцатого века с белыми фарфоровыми цветами. Я остановился и начал разглядывать витрину. Потом я прошел мимо светлых безотрадных и полупустых закусочных, где у длинной стойки люди ели котлеты или сосиски, запивая их кока-колой и апельсиновым соком, - к этому сочетанию я до сих пор не мог привыкнуть. В гостинице, к счастью, в тот вечер дежурил Меликов. - Cafard?(1) - спросил он.Я кивнул: - Разве по мне это заметно? - За километр. Хочешь выпить? Я покачал головой. - Пока еще на первой стадии, а при этом алкоголь только вредит. - Что значит - на первой стадии? - Когда считаешь, что вел себя скверно и глупо и потерял чувство юмора. - Я думал, ты уже прошел через это. - По-видимому, нет. - ----------------------------------------(1) Хандра? (франц.) [257] - А когда наступает вторая стадия? - Когда я решаю, что все кончено. По моей вине. - Может, выпьешь хотя бы кружку пива? Садись в это плюшевое кресло и кончай психовать. - Хорошо. Я предался фантасмагорическим мечтаниям, а Меликов тем временем разносил по номерам бутылки минеральной воды, а потом и виски. - Добрый вечер, - произнес чей-то голос за моей спиной. Лахман! Первым моим побуждением было встать и быстро улизнуть. - Только тебя мне не хватало, - сказал я. Но Лахман с умоляющим видом снова усадил меня в кресло. - Сегодня я не буду плакаться тебе в жилетку, - прошептал он. - Мои несчастья кончились. Я ликую! - Подцепил ее все-таки? Жалкий гробокопатель! - Кого? Я поднял голову: - Кого? Своими причитаниями ты надоел всей гостинице, лампы тряслись от твоего воя, а теперь у тебя хватает нахальства спрашивать "кого"? - Это уже дело прошлое, - сказал Лахман, - я быстро забываю. Я взглянул на него с интересом. - Вот как? Ты быстро забиваешь? И потому хныкал месяцами? - Конечно. Быстро забываешь только после того, как полностью очистишься! - От чего? От нечистот? - Дело не в словах. Я ничего не добился. Меня обманывали - мексиканец и эта донья из Пуэрто-Рико. - Никто тебя не обманывал. Просто ты не добился того, чего хотел. Большая разница. - Сейчас уже десять вечера, а в такую поздноту я не воспринимаю нюансов. - Ты что-то очень развеселился, - сказал я не без зависти. - У тебя, видимо, в самом деле все быстро проходит. [258] - Я нашел перл, - прошептал Лахман. - Пока еще не хочу ничего говорить. Но это - перл. И без мексиканца. Меликов жестом подозвал меня к своей конторке. - К телефону, Роберт. - Кто? - Наташа. Я взял трубку. - Где ты обретаешься? - спросила Наташа. - На приеме у Силверса. - Ерунда! Пьешь водку с Меликовым. - Распростерся ниц перед плюшевым креслом, молюсь па тебя и проклинаю свою судьбу. Я совершенно уничтожен. Наташа рассмеялась. - Возвращайся, Роберт. - Вооруженный? - Безоружный, дурень. Ты не должен оставлять меня одну. Вот и все. Я вышел на улицу. Она поблескивала при свете ночных фонарей - войны и тайфуны были от нее за тридевять земель; затаив дыхание, она прислушивалась к тихому ветру и к собственным мечтам. Улица эта никогда не казалась мне красивой, но сейчас вдруг я почувствовал ее прелесть. - Сегодня ночью я остаюсь здесь, - сказал я Наташе. - Не пойду в гостиницу. Хочу спать и проснуться с тобой рядом. А потом я притащу от братьев Штерн хлеб, молоко и яйца. В первый раз мы проснемся с тобой вместе. По-моему, у всех наших недоразумений одна причина: мы с тобой слишком мало бываем вдвоем. И каждый раз нам приходится снова привыкать друг к другу. Наташа потянулась. - Я всегда думала, что жизнь ужасно длинная и поэтому не стоит быть все время вместе. Соскучишься. Я невольно рассмеялся. - В этом что-то есть, - сказал я. - Но мне пока еще не приходилось испытывать такое. Сама судьба по[259] стоянно заботилась, чтобы я не соскучился... У меня такое чувство, продолжал я, - будто мы летим на воздушном шаре. Не на самолете, а на тихом шаре, на воздушном шаре братьев Монгольфье в самом начале девятнадцатого века. Мы поднялись на такую высоту, где уже ничего не слышно, но все еще видно: улицы, игрушечные автомобили и гирлянды городских огней. Да благословит Бог незнакомого благодетеля, который поставил сюда эту широкую кровать и повесил на стене напротив зеркало; когда ты проходишь по комнате, вас становится двое - две одинаковые женщины, из которых одна - немая. - С немой куда проще. Правда? - Нет. Наташа резко повернулась. - Правильный ответ. - Ты очень красивая, - сказал я. - Обычно я сначала смотрю, какие у женщины ноги, потом какой у нее зад и уж под конец разглядываю ее лицо. С тобой все получилось наоборот. Вначале я разглядел твое лицо, потом ноги и, только влюбившись, обратил внимание на зад. Ты - стройная и сзади могла бы быть плоской, как эти изголодавшиеся, костлявые манекенщицы. Меня это очень тревожило. - А когда ты заметил, что все в порядке? - Своевременно. Существует весьма простые способы, чтобы это определить. Но самое странное, что интерес к этому у меня не проходил очень долго. - Рассказывай дальше! Она лениво свернулась клубочком на одеяле, мурлыча, словно огромная кошка. Маленькой кисточкой она покрывала лаком ногти на ногах. - Не смей меня сейчас насиловать, - сказала она. - Это должно сперва высохнуть, не то мы станем липкими. Продолжай рассказывать! - Я всегда считал, что не в силах устоять перед загорелыми женщинами, которые летом весь день плещутся в воде и лежат на солнце. А ты такая белая, будто вообще не видела солнца. У тебя что-то общее с луной... Глаза серые и прозрачные... Я не говорю, ко[260] нечно, о твоем необузданном нраве. Ты - нимфа. Редко в ком я так ошибался, как в тебе. Там, где ты, в небо взлетают ракеты, вспыхивают фейерверки и рвутся снаряды; самое удивительное, что все это происходит беззвучно. - Рассказывай еще! Хочешь чего-нибудь выпить? Я покачал головой. - Часто я взирал на собственные чувства немного со стороны. Я воспринимал их, так сказать, не в анфас, а в профиль. Они не заполняли меня целиком, а скользили мимо. Сам не знаю почему. Может, я боялся, а может, не мог избавиться от проклятых комплексов. С тобой все по-иному. С тобой я ни о чем не размышляю. Все мои чувства нараспашку. Тебя хорошо любить и так же хорошо быть с тобой после... Вот как сейчас. Со многими женщинами это исключено, да и сам не захочешь. А с тобой неизвестно, что лучше: когда тебя любишь, кажется, что это вершина всего, а потом, когда лежишь с тобой в постели в полном покое, кажется, что полюбил тебя еще больше. - Ногти у меня почти высохли. Но ты рассказывай дальше. Я взглянул в полутемную соседнюю комнату. - Хорошо ощущать твою близость и думать, что человек бессмертен, сказал я. - В какое-то мгновение вдруг начинаешь верить, что это и впрямь возможно. И тогда и я и ты бормочем бессвязные слова, чтобы чувствовать еще острее, чтобы стать еще ближе; мы выкрикиваем грубые, непристойные, циничные слова, чтобы еще теснее слиться друг с другом, чтобы преодолеть то крохотное расстояние, которое еще разделяет нас, - слова из лексикона шоферов грузовиков или мясников на бойне, слова-бичи. И все ради того, чтобы быть еще ближе, любить еще ярче, еще сильнее. Наташа вытянула ногу и поглядела на нее. Потом она откинулась на подушку. - Да, мой дорогой, в белых перчатках нельзя любить. Я рассмеялся. - Никто не знает этого лучше нас, романтиков. Ах, эти обманчивые слова, которые рассеиваются от легко[261] го дуновения ветра, как облачка пуха. С тобой все иначе. Тебе не надо лгать. - Ты лжешь очень даже умело, - сказала Наташа сонным голосом. Надеюсь, сегодня ночью ты не станешь удирать? - Если удеру, то только с тобой. - Ладно. Через несколько минут она уже спала. Она засыпала мгновенно. Я накрыл ее, потом долго лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию и думая о разных разностях.