Страница 7 из 26
Отблески солнечного света на волнах.
Аромат кедровой доски, распиленной по волокну.
Форма буквы «Р».
Найти свое точное положение на карте.
Сбавить шаг перед приближением к бордюру.
Ходить по дому: через стены проходить нельзя, в двери – можно.
Сохранять вертикальное положение. Равновесие. Стоять на одной ноге.
Пузырьки на дне кастрюли, когда вода вот-вот закипит.
Аппетит.
Уложиться тютелька в тютельку.
Первые такты Comfortably Numb[4].
Это что касается поэтических сторон его натуры; ИТ-магнат тем временем праздно размышлял, сколько же вычислительной мощности тратит мозг, даже в самые праздные мгновения, просто воспринимая квалиа и составляя из них связную историю о мире и своем в нем месте.
Он поймал особо яркий красный кленовый лист прямо из воздуха – тот мокрым пластом прилип к ладони – и принялся разглядывать, как мальчишкой мог разглядывать такой же лист на айовской ферме. Издалека можно было подумать, будто Ричард смотрит в свой телефон. Было что-то почти жуткое в этой симметрии, далеко не совершенной, но все же очевидной и неоспоримой. Темные жилки ветвились от черенка. С задней стороны они выступали, как балки под потолком. С передней каждая жилка была бороздкой, врезанной в алую плоть, дренирующая ее, словно система ручьев и рек, либо питающая, словно капилляры – орган. Это было маленькое торжество пространственной организации, подобно штату Айова, воспроизведенное на протяжении Черри-стрит миллионы раз и обреченное сгнить в канаве. Ричард решил спасти лист от такого унижения и сунул в сумку, чтобы потом показать Софии.
Он почувствовал, что на него смотрят. Мальчик лет двенадцати, идущий по Черри-стрит, заметил Ричарда и теперь направлялся в его сторону, к легкому ужасу сопровождающего взрослого – вероятно, отца. На левой руке у мальчика была новомодная пластмассовая лангета, в которой человек выглядит не калекой, а бионическим супервоином. И впрямь, под музыку «Помпезус Бомбазус» последний отрезок его приближения к Ричарду казался триумфальным вступлением героя в Валгаллу. Здоровой рукой мальчик доставал телефон. Он хотел сделать и запостить селфи с Ричардом, чтобы таким образом достичь, по крайней мере на несколько часов, той славы, что в Миазме служит эквивалентом Валгаллы. Ричард снял наушники и оставил их на шее. Он пожал мальчику руку, что получилось неловко из-за лангеты и телефона. В сопровождении взрослого, шагавшего на уместном расстоянии, они прошли вместе полквартала. Мальчик оказался фанатом «Т’Эрры». Он был приятный, умненький, с продуманными, вполне разумными идеями, как сделать игру еще лучше. Они остановились у входа в клинику. Мальчик продолжал свой монолог, Ричард внимательно слушал и кивал, пока отец, сообразив, зачем Ричард здесь, не вмешался и не велел сыну закругляться. Мальчик за время разговора настроил телефон на селфи и теперь приступил к съемке. При этом он говорил в камеру, и Додж сообразил, что снимается не фото, а видео: его подделать труднее, а значит, и веры ему больше. Додж еще раз пожал мальчику руку и обменялся кивками с отцом, мол, возвращаю его вам. У мальчика было слегка испуганное выражение; он решил, что Ричард Фортраст заболел.
Для детей медицина – точечный ответ на болезнь. С возрастом понимаешь, что она скорее как чистка зубов – система продвинутых стратегий упреждения неприятностей, которые могут случиться в отсутствие превентивных мер. Ричарду отчасти хотелось объяснить это мальчику, чтобы унять его беспокойство, но разговор был без того долгий и уже закончился. Ричард вошел в здание, дивясь чудной роли, которую выбрало для него общество: чувака, создавшего или поручившего другим создать воображаемый мир.
Уйму денег вбухали в то, чтобы вестибюль не выглядел больничным. Вместо традиционного материального указателя, какой врач принимает в каком кабинете, поставили сенсорный экран. Додж с его помощью освежил в памяти, на каком этаже у него процедура. Каталог выглядел полным электронным собранием болезней. Приятно было листать его и думать, скольких телесных и душевных недугов он пока избежал. Это казалось таким же чудом, как и то, сколькими способами жизнь может оборваться или хотя бы превратиться в ад. И для каждой болезни имелась своя, чрезвычайно высокоразвитая подотрасль медицины. Ричард почувствовал себя почти виноватым, что подводит эту колоссальную индустрию отсутствием сколько-нибудь интересных заболеваний. Сегодняшняя его процедура была самая банальная, такая, какую делают тысячу раз на дню. Он нашел на экране нужный кабинет и двинулся к правильному лифтовому холлу, поглядывая на выход с парковки на случай, если Си-плюс уже приехал. Си-плюса не было, так что поначалу Ричард оказался в кабине один. Его отделение было на верхнем этаже. На других этажах входили и выходили люди с различными патологиями – то ли заблудились, то ли дружественные субспециалисты обменивались ими между собой. По большей части пациенты выглядели неожиданно жизнерадостными, а вовсе не убитыми. За какой-то чертой остается лишь дергаться из последних сил.
На стойке регистратуры стояла заметная табличка: «ПЕРЕД ПРОЦЕДУРОЙ НИЧЕГО НЕ ЕСТЬ И НЕ ПИТЬ». Однако там не говорилось, что делать, если ты уже ел и пил, так что Ричард мысленно зашвырнул предупреждение в ту же корзину для мусора, куда отправлял надписи о риске возникновения рака, размещенные на каждой плоской поверхности в штате Калифорния. Регистраторша спросила, отвезет ли его кто-нибудь домой. Ричард вытащил телефон (Корваллис Кавасаки прислал уже несколько сообщений с жалобами на пробки) и предъявил в качестве официальной гарантии, что помощник приедет сильно раньше конца процедуры. Регистраторша надела ему на руку пластиковый браслет, затем отвела его в отдельную комнатку, чтобы он переоблачился в больничный халат. Последовала какая-то неприлично долгая суета вокруг его мобильного, бумажника и прочих ценных вещей (от Ричарда требовалось уяснить, что клиника за них ответственности не несет). На него вновь повеяло характерным запашком юристов, у которых навалом времени. За дверью раздался голос Си-плюса; Додж подумал было его окликнуть и поздороваться, но не захотел показываться или даже общаться в больничном халате и браслете, из-за которых ощущал себя больным, что было неправдой. Скорость приготовлений росла почти экспоненциально. Очевидно, время процедурного врача было настолько дорого, что его график составлялся, как расписание «Боинга». И следующая очередь была Доджа. Его пригласили лечь на каталку и доставили в процедурную. Воткнули в руку иголку капельницы. Прилепили датчики на кончики пальцев и закрепили липучкой на бицепсе; аппараты вокруг ожили и начали показывать его жизненные показатели. Ричард знал, что происходит: сейчас его усыпят чудо-препаратом. Через минуту Атропа перережет нить его сознания, и он, в практическом смысле, умрет. Однако, когда процедура закончится, Клото вновь начнет прясть его нить, и он вернется к жизни, как будто ничего и не было. Всё это мистическая заумь из древнейшего слоя мифов – определенно не то, о чем можно будет рассказать Софии, когда он придет к ней с книгами.
Вошел человек, надо думать, врач, поскольку не представился и вроде бы рассчитывал, что Ричард знает, кто он. Врач сказал, что у него есть персонаж в «Т’Эрре», и начал задавать вопросы по какой-то технической частности в правилах игры. Ричард уже немного «плыл», но было понятно, что это не настоящий разговор. Врач просто хотел видеть, когда пациент отключится. Видимо, наркоз ввели через капельницу. Новые квалиа: маска на лице, в ноздри втекает холодный сухой газ, шипение. Атропа перерезала его нить.
Корваллис, смешно сказать, с удовольствием предвкушал сегодняшнее дело, или, вернее, безделье. Ему предстояло явиться в определенную клинику, дождаться, когда выйдет Додж, весь такой заторможенный, и отвезти его на ланч и в кино. По сравнению с тем, чем Корваллис обычно зарабатывал на хлеб, задача была простой. Физическая работа. Не в той же мере, что у сварщика, но все же более физическая, чем его основная: двигать пиксели по экранам неким способом, нацеленным на получение больших денег.
4
«Приятное оцепенение», песня «Пинк Флойд» с альбома The Wall (1979).