Страница 4 из 42
Глава 3. В гостях у воеводы.
Вдоль дорожки ведущей от ворот к крыльцу, выстроились ратники, в железных кольчугах, остроконечных шлемах и с красными щитами. По сравнению с этими богатырями, считавшие себя довольно крепкими телом Гильон и Банифаций Савойские, выглядели хрупкими, словно безусые юноши. Народу возле боярского терема скопилось видимо, не видимо. Киевский люд хотел знать, зачем это к их воеводе пожаловали иностранные гости.
-Прошу гости дорогие,- по обычаю поклонилась Любава,- проходите в горницу. Стол уже давно накрыт. Мы вас заждались…
- Где же ваша дочь?- поинтересовался Рош, пригубив вино из поднесенного ему кубка.
- Милана!- крикнул он,- сделай милость, спустись в горницу!
- Здравствуй батюшка, здравствуй матушка, здравствуйте люди добрые.
- Скажи же батюшка, что случилось?
Дмитрий указал на столпившихся друг против друга послов.
- Из английского,- ответил Гордеев.
- О,- изумился Рош,- вы прекрасно говорите на нашем языке. И позвольте заметить, что вы выглядите гораздо прекраснее, чем изображение на портрете.
- Портрете?- переспросила она,- но я никогда не позировала для рисовальщиков.
По знаку епископа, Гильон сдернул ткань, закрывающую один из двух холстов, установленных перед столом на треножниках. Это был портрет, тщательно скопированный придворным художником с рисунка барона Олдреда де Холонда.
- Признаться, я совсем обескуражена,- смутилась девушка,- неужели существует такой мастер, что по памяти может так точно изобразить лик человека.
- Что же благородный барон, сам не приехал?- Милана лукаво взглянула на посла.
- Как же я могу судить о нем?- поинтересовалась дочь воеводы.
Пьер Рош вновь кивнул. Гильон тут же снял ткань со второго портрета.
- Что с тобой?- увидев, как побледнело лицо дочери, Гордеев бросился к ней, обняв за плечи.
Уже совсем стемнело. Горящие свечи, медленно оплывали воском на серебряные чашечки светильников. От их света в горнице стало совсем жарко. Уже совсем упившиеся заморским вином и крепким русским медом, почтенные гости, расстегнув камзолы, осоловело поглядывали друг на друга.
Милана бережно взяла в руки изогнутый как лебединая шея инструмент, села на лавку и тронула пальцами серябрянные струны. Под ее плавными движениями полилась прекрасная музыка. Смущенно опустив глаза, Милана запела. Звонкий голос струился как ручеек, гипнотизируя и завораживая слушателей.
За час до полуночи, повинуясь знаку хозяина дома, Любава с дочерью поднялись из-за стола и покинули пиршество. Боярыня пошла вслед за Миланой, проводив ее до светелки.
Милана открыто взглянула в на мать. Она никогда не могла от нее хоть чего-нибудь скрыть. Матушка всегда сердцем чувствовала, вскрывая любой обман.
- Не обманывай меня,- Любава обняла дочь за плечи и прижала к себе,- я ведь заметила, как горит твое лицо. Расскажи мне. Поверь, твоя тайна останется между нами.