Страница 30 из 44
— Видишь, вон там? Вилла Бельведере. Хочу подняться на холм, чтоб снять ее на закате. Даже представить страшно, как здесь заходящее солнце смешивается с туманом.
— Туманы из-за дождя? — спросила я, стараясь ступать с Глебом в ногу.
Он заметил, что я не успеваю за его широкими шагами, и сбавил скорость.
— Отчасти из-за дождя, но тут еще горячие источники. Такая холодная парилка получается.
— А виноградники?
— Принадлежат хозяину виллы, я думаю. Здесь вся земля кому-то принадлежит.
— То есть мы нарушаем частные владения?
Москвин засмеялся.
— А что делать? Не переживай. Феодалы тут привыкшие. К тому же я договаривался о возможном ночлеге. Нас не погонят с ружьем через огороды. Наверно.
Я тихонько засмеялась, а Глеб сделал первую остановку, чтобы поснимать. Недолго. Наверно, он действительно был нацелен на вид сверху, хотя мне и внизу очень нравилось.
Дождь перестал, и ветра совсем не было. Воздух наполнился звенящим вечерним спокойствием.
Когда мы добрались до холма, я поняла, почему Глеб так упорно шел к этой точке. Обзор на долину был идеальный.
У меня захватило дух и подогнулись колени. Возможно, не только от полноты ощущений, но и от усталости. Мы замесили по грязи километров пять, наверно. Нормальный фитнес получился.
Я думала, что Глеб сразу бросится снимать, но он не спешил. Сбросив рюкзак, Москвин достал из него открытую бутылку вина, сыры, хлеб и хамон.
— Проголодалась? — улыбнулся он, видя, как я смотрю на яства голодными глазами. — Давай, не стесняйся, а то еще мне ногу отгрызешь.
Его добрые глаза и мягкая насмешка в голосе так разительно отличались от настроения утра. Я не могла не заметить. Эта перемена помогла мне расслабиться. Возможно, на нас влияло томное умиротворение долины. Здесь было сложно испытывать что-то кроме гармонии и счастья.
— Ты разве не хотел поснимать? — спросила я, запивая еду вином прямо из горлышка.
— Жду заката. Я был здесь уже днем и вечером, но так промок и устал, что удрал на виллу почти сразу. Хочу других красок сегодня. Благо, ноги сухие, и в животе тепло от вина.
Глеб сделал большой глоток и протянул мне бутылку.
— Споить меня пытаешься?
— Конечно. А потом завалю на траву и затрахаю до смерти. Будем барахтаться в грязи, как поросята. Романтика, а?
Я не могла сдержать смеха, толкнула Глеба в плечо. Он тоже хохотнул, но тут же взглянул на меня серьезно, почти сурово. Я сразу напряглась и ждала чего-то неприятного. Возможно, разговора о вчерашнем инциденте с Ником. Кажется, сейчас я даже был готова все объяснить, хотя и не считала нужным оправдываться.
Да кто он такой, в конце концов!
Глеб отвел глаза, так и не сказав ничего, лишь положил мне на брускетту слайс сыра.
Мы не разговаривали больше. Ничего важного и серьезного обсуждать не хотелось, а сотрясать воздух бестолковой болтовней казалось здесь преступлением. Тоскана была прекрасна без слов. Шелестом травы и запахом тумана.
Удивительно, но к концу дня тучи разошлись, показав нам тусклые лучи низкого солнца. Я залюбовалась начинающимся закатом, отхлебнув еще немного вина, подошла к древней изгороди. Или же она просто выглядела древней. Почему-то я была уверена, что каждый кусочек старины здесь неспроста идеально вписывался в живописную природу.
Изгородь действительно оказалась крепкой. Я облокотилась на нее, глядя вдаль. Не знаю, сколько прошло времени. Может, несколько минут, а может, и час. Очнулась я, только когда Глеб тихо приказал:
— Обернись.
Я тут же услышала, как защёлкал затвор камеры. Москвин снимал меня, стоя чуть поодаль.
Открыв рот, я уже собиралась наговорить ему кучу гадостей, но он только шикнул на меня.
— Бога ради, расслабь лицо. Зачем так хмурить лоб?
Наверно, сработало мое желание нравиться фотографам. Я вспомнила, что Глеб присутствовал на кастинге, наверно, иногда снимал для коммерции. Пусть командует. Это тоже опыт.
— Голову назад. Ногу на изгородь. Согни в колене. Да. Так. Замри. Глаза на небо. И вниз. На меня. Идеально, детка. Теперь отвернись и смотри на виллу.
Мне нравилось с ним работать. Или мы просто баловались? Он ведь снимал для себя. Просто так. Как бы то ни было, но позировать Глебу оказалось очень просто и приятно.
Вино это было или наше тесное знакомство, но обычная скованность, которая была моим спутником на кастингах, куда-то улетучилась. Я чувствовала себя красивой и легкой, желанной и вдохновляющей.
Пусть на мне был толстый свитер и резиновые сапоги, но никогда еще мне не было так кайфово от самой себя.
— Много одежды, — проговорил Глеб и направился ко мне.
Я не сопротивлялась, когда он стащил с меня куртку, а потом и свитер. Только охнула, но Москвин тут же вернул мне на плечи косуху.
— Не застегивай, — велел он, снова отходя на пару шагов. — Здорово, что ты лифчик не носишь.
Я видела, что он покручивает настройки объектива, снимая меня то близко, то общим планом. Возможно, менял резкость и фокус. Мне уже не терпелось увидеть фото. И уж точно я не жалела, что оказалась в объективе Глеба Москвина.
Мне было плевать, что при движении видна грудь. Это точно будет красиво, раз Глеб велел позировать без свитера.
— Не замерзла? — спросил он, подойдя ко мне снова.
Я отрицательно помотала головой, не противясь его рукам, что легли мне на талию и прошлись до груди. Глеб потер соски большими пальцами, и я простонала, опуская голову.
— Горячая, красивая девочка, — зашептал Москвин, окончательно зомбируя меня. — Хочу больше тебя. Пожалуйста.
Я закивала, давая согласие на все. Сейчас мой демон превратился в волшебника, который умудрялся одновременно исполнять и его, и свои тайные сокровенные желания.
— Джинсы придется снять. Надень мою рубашку.
— Нет, нельзя, — тут же взбунтовалась я. — Ты же замерзнешь.
Глеб хохотнул.
— Вряд ли, маленькая. А вот ты — да, но немного. Я постараюсь недолго тебя мучить. — Москвин расстегивал мои джинсы, продолжая уговаривать. — Скажи «да», Лесь. Пожалуйста. Сделай это.
— Да, — согласилась я, окончательно теряя разум.
Глеб поцеловал меня в губы, празднуя победу, и сам снял с меня джинсы, но вернул сапоги. Он тут же стащил с себя рубашку и заменил ею мою куртку.
— Покажи мне всю себя, детка. Давай. Двигайся, — сказал он, отошел назад, снова взялся за камеру.
Я не чувствовала холода. Мне было тепло, даже жарко от его слов. Я медленно меняла позы, поворачиваясь то спиной, то боком, трясла головой, поднимала волосы наверх, облокачивалась на изгородь, смотрела то вдаль, то прямо в камеру, на Глеба.
Он, кажется, слишком быстро закончил или просто прервался, подошел, завязал полы рубашки узлом у меня под грудью, сделал несколько кадров, а потом бросил мою и свою куртки на землю и уложил меня на них.
— Красивая, какая же ты красивая, Леська, — бормотал Глеб, целуя меня горячими губами. — Не могу удержаться. Хочу тебя. Всю. Сожрать. Выпить до капли.
Я ничего не могла ответить на это. Лишь выгибалась и хныкала, подставляя ему свое тело и ликуя от поцелуев, которые были похожи на укусы.
Мой демон.
Вцепившись в его волосы, я извивалась, бессовестно раздвигая ноги, чтобы Глеб мог утроиться между них. Он целовал меня все ниже и ниже. Истерзав соски легкими укусами, Москвин провел языком от солнечного сплетения до пупка, покружил и снова прикусил кожу чуть ниже на животе. Я вскрикнула, приподнимая бедра.
Возбуждение плескалось во мне, искало выхода, грозило разорвать, прикончить.
Глеб не стал снимать с меня трусики. Он лишь отодвинул их в сторону, и я ощутила его ласковые мягкие губы на клиторе. Казалось, это будет, как вчера. Быстро и беспощадно. Обстоятельства и прохлада весьма оправдывали сейчас такой сценарий. Но Москвин не спешил. Он посасывал меня мягко, водил языком по кругу, а потом потирал чуть жестче. И я поднимала бедра, напрягалась и зажмуривалась, почти кончая, но снова упуская разрядку. Потому что Глеб прикусывал мой клитор, гася возбуждение, и снова принимался томно и долго изводить губами.