Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 4

***

- Успех - единственный непростительный грех по отношению к своему близкому.

***

- Спутник славы - одиночество.

***

- Одиночество как состояние не поддается лечению.

***

- Когда у попрыгуньи болят ноги, она прыгает сидя.

***

- Оптимизм - это недостаток информации.

***

Подводя итоги, Раневская говорила: - Я родилась недоношенной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо...

***

- У меня хватило ума прожить жизнь глупо.

***

- Жизнь моя... Прожила около, все не удавалось. Как рыжий у ковра.

***

- Всю свою жизнь я проплавала в унитазе стилем баттерфляй.

***

- Ничего, кроме отчаянья от невозможности что-либо изменить в моей судьбе.

Глава II

Коллеги, или Творческая коммуналка

"Мне попадаются не лица, а личное оскорбление!" (Раневская)

Раневская жила в большой коммуналке - в мире искусства - так, как лишь и можно там выжить: ворча,огрызаясь, руками и ногами вцепившись в дверь собственной комнатушки.

***

Для меня всегда было загадкой - как великие актеры могли играть с артистами, от которых нечем заразиться, даже насморком. Как бы растолковать бездари: никто к вам не придет, потому что от вас нечего взять. Понятна моя мысль неглубокая? (Раневская, из зап. книжки)

***

Раневская говорила: - Птицы ругаются, как актрисы из-за ролей. Я видела, как воробушек явно говорил колкости другому, крохотному и немощному, и в результате ткнул его клювом в голову. Все, как у людей.

***

- Я не признаю слова "играть". Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно.

***

Это не театр, а дачный сортир. В нынешний театр я хожу так, как в молодости шла на аборт, а в старости рвать зубы. Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому.





***

О новой актрисе, принятой в Моссовет: - И что только не делает с человеком природа!

***

- У нее не лицо, а копыто, - говорила об одной актрисе Раневская. - Смесь степного колокольчика с гремучей змеей, - говорила она о другой.

***

Главный художник "Моссовета" Александр Васильев характеризовался Раневской так: "Человек с уксусным голосом".

***

О коллегах-артистах: - У этой актрисы жопа висит и болтается, как сумка у гусара.

***

- У него голос - будто в цинковое ведро ссыт.

***

Об одном режиссере: - Он умрет от расширения фантазии. - Пипи в трамвае - все, что он сделал в искусстве.

***

Раневская о проходящей даме: "Такая задница называется "жопа-игрунья". А о другой: "С такой жопой надо сидеть дома!"

***

Обсуждая только что умершую подругу-актрису: - Хотелось бы мне иметь ее ноги - у нее были прелестные ноги! Жалко теперь пропадут...

***

Однажды Раневская участвовала в заседании приемной комиссии в театральном институте. Час, два, три... Последней абитуриентке, в качестве дополнительного вопроса, достается задание: - Девушка, изобразите нам что-нибудь очень эротическое, с крутым обломом в конце... Через секунду приемная комиссия слышит нежный стон: - А... аа... ааа... Аа-а-а-пчхи!!!

***

Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: - Тот слепой, которому ты подала монетку, не притвора, он действительно не видит. - Почему ты так решила? - Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"

***

Встречаются Раневская и Марлен Дитрих. - Скажите, спрашивает Раневская, - вот почему вы все такие худенькие да стройненькие, а мы - большие и толстые? - Просто диета у нас особенная: утром - кекс, вечером - секс. - Ну, а если не помогает? - Тогда мучное исключить.

***

- Критекессы - амазонки в климаксе.

***

- Когда нужно пойти на собрание труппы, такое чувство, что сейчас предстоит дегустация меда с касторкой.

***

-Деляги, авантюристы и всякие мелкие жулики пера! Торгуют душой, как пуговицами.

***

Режиссера Варпаховского предупреждали: будьте бдительны. Будьте настороже. Она скажет вам, что родилась в недрах МХАТа. - Очень хорошо, я и сам так считаю. - Да, но после этого добавит, что вас бы не взяли во МХАТ даже гардеробщиком. - С какой стати? - Этого не знает никто. Она все может сказать. - Я тоже кое-что могу. - Не делайте ей замечаний. - Как, вообще?! - Говорите, что мечтаете о точном психологическом рисунке. - И все? - Все. Впрочем, этого тоже не говорите. - Но так же нельзя работать! - Будьте бдительны. Варпаховский начал издалека. Причем в буквальном смысле: на некотором расстоянии от театра. Репетиции происходили наедине с Раневской, на одной из скамеек Сретенского бульвара. Ей это показалось забавным: заодно и воздухом можно дышать. - Фаина Георгиевна, произносите текст таким образом, чтобы на вас не оборачивались. - Это ваше режиссерское кредо? - Да, пока оно таково. - Не изменяйте ему как можно дольше. Очень мило с вашей стороны иметь такое приятное кредо. Сегодня дивная погода. Весной у меня обычно болит жопа, ой, простите, я хотела сказать спинной хрэбэт, но теперь я чувствую себя как институтка после экзамена... Посмотрите, собака! Псина моя бедная! Ее, наверно, бросили! Иди ко мне, иди... погладьте ее немедленно. Иначе я не смогу репетировать. Это мое актерское кредо. Пусть она думает, что ее любят. Знаете, почему у меня не сложилась личная жизнь и карьера? Потому что меня никто не любил. Если тебя не любят, нельзя ни репетировать, ни жить. Погладьте еще, пожалуйста... Когда перебрались в театр и отвлекаться стало не на что, Раневская взяла свое. Она репетировала только с теми актерами, с которыми хотела. Ее собирался бить один из артистов, которому она сделала грубое замечание насчет несвоевременного выхода, - реплику Раневская действительно подала очень тихо. - А вы говорите громче, тогда я услышу, - сказал бедняга, и без того уязвленный эпизодической ролью санитара, которую вынужден был исполнять. - Что?! Кто это?! Я впервые вижу вас в театре. Это рабочий сцены? Я не работаю с любителями! Скажите, чтобы меня немедленно заменили. Ее, конечно, никто не собирался менять. Это она отменяла мизансцены, переставляла отдельные фразы, куски текста и даже мебель на сцене и за кулисами. Внезапно ее раздражил огромный диван, на котором в перерыве отдыхали актеры, и она приказала его уничтожить. Узнавший об этом Михаил Погоржельский пришел в ярость и выговорил Раневской многое из того, что думал по этому и другим поводам. Обескураженная открытым и справедливым напором, Раневская промолчала и через несколько минут перестала вдруг слышать реплики, подаваемые Погоржельским по ходу репетиции. Постоянными придирками она довела до слез Ию Саввину. Потом звонила с извинениями, которые потрясали величественной откровенностью: "Я так одинока, все друзья мои умерли, вся моя жизнь - работа... Я вдруг позавидовала вам. Позавидовала той легкости, с какой вы работаете, и на мгновение возненавидела вас. А я работаю трудно, меня преследует страх перед сценой, будущей публикой, даже перед партнерами. Я не капризничаю, девочка, я боюсь. Это не от гордыни. Не провала, не неуспеха я боюсь, а как вам объяснить?- это ведь моя жизнь, и как страшно неправильно распорядиться ею". Терпели все. Терпели всё. Потому что видели, что могло получиться из этого хаоса, сора, скандала и склок. Как и ожидалось, то и дело возникала мхатовская тематика. - Вы очень торопитесь, - говорила она Варпаховскому, - у вас, наверно, много работы на стороне, как теперь принято выражаться. Вы халтурщик, а я мхатовка, могу репетировать с утра до ночи. Я вас возненавижу, бедный! С ужасом ждали появления декораций. И не напрасно. - Где первый ряд? - Вот он, Фаина Георгиевна. - Этого не будет! - Но почему? - Я убегу, я боюсь публики. Я вам аплодирую, но я не буду играть. Если бы у меня было лицо, как у Тарасовой... У меня ужасный нос... Макет великолепный, фантазия богатая, рояль надо купить коричневый... - говоря это, Фаина Георгиевна отодвигала стулья метра на два в глубину сцены. - Скажите Фаине Георгиевне, - обращался Варпаховский к помощнику режиссера Нелли Молчадской, - скажите ей, пусть выходит вот так, как есть, с зачесанными волосами, с хвостом. Он все еще имел наивность думать, что кто-то способен влиять на Раневскую. Памятую советы осторожных, он тщательно подбирал слова после прогона: - Все, что вы делаете, изумительно, Фаина Георгиевна. Буквально одно замечание. Во втором акте есть место, - я попросил бы, если вы, разумеется, согласитесь... Следовала нижайшая просьба. Вечером звонок Раневской: - Нелочка, дайте мне слово, что будете говорить со мной искренне. - Даю слово, Фаина Георгиевна. - Скажите мне, я не самая паршивая актриса? - Господи, Фаина Георгиевна, о чем вы говорите! Вы удивительная! Вы прекрасно репетируете. - Да? Тогда ответьте мне: как я могу работать с режиссером, который сказал, что я говно?!