Страница 4 из 19
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Меня разбудили еще раньше, чем вчера. Слуга бесстрастным голосом сообщил, что пора завтракать и что сразу после завтрака начнется повествование, так что, если я не хочу его пропустить, лучше поторопиться. Я не стал уточнять, что именно "если я не хочу пропустить" - завтрак или повествование, - просто сполз с кровати и начал одеваться. Я не желал пропускать ни того ни другого. Спустившись в Большой зал, с некоторым удовольствием заметил, что за столом собрались не все. Вот Данкэна, например, нет. Мелочь, а приятно. Небось спит без задних ног после вчерашних откровений. Наверное, и напился еще, как сапожник. Я опустился на стул с львиными лапами вместо ножек и улыбнулся Карне: - Привет! Как спалось? Она мило сморщила носик: - Спасибо, не очень. В этих комнатах или слишком жарко, или слишком холодно. Вчера мерзла всю ночь под одеялами, а сегодня - наоборот. Почему-то кажется, что отчасти в этом виновато давешнее повествование. - Не исключено, - согласился я, накладывая себе салат. - Помните, как вчера сразу после него всем захотелось пить? - Точно. Я тогда еще удивилась, а потом забыла - столько было впечатлений. - Да, - кивнул я, - впечатлений предостаточно. Даже больше, чем хотелось бы. - Кстати, вы не видели Данкэна? Я покачал головой: - Нет. Мы расстались с ним вчера, и с тех пор - не имел чести. А что? - Да ничего в общем-то. Просто я подумала, что он - единственный, кого сегодня нет за столом. Странно, не так ли? - Ну, эта странность - ничто по сравнению с ним самим, - ответил я, немного злорадствуя. - Он ведь сам - одна большая ходячая странность. - Он не понравился вам, - констатировала Карна. - Почему? При этом она пытливо посмотрела на меня, словно хотела увидеть, когда я скажу неправду. - Данкэн говорит странные вещи, - осторожно произнес я. - Неприятные и непонятные вещи. Вчера мне показалось, что он немного не в себе. Психически неустойчивый человек. - Может быть, - задумчиво прошептала девушка. - Может быть, вы и правы. Но все-таки почему его нет с нами? Странно. Мы завершили завтрак в молчании, и я готов был побиться об заклад, что Карна все время думала об этом проклятом писаке. Подобные мысли раздражали, но я напомнил себе, что нахожусь здесь не затем, чтобы ухлестывать за молоденькими девушками. Даже если они демонически хороши. В конце концов, стоит мне закончить это дело, как отбою от них не будет. Тогда ничто не помешает отыскать Карну и попробовать продолжить все в совершенно другой обстановке. От этих мыслей меня оторвали - кто-то меня толкнул. Я обернулся, почти на сто процентов уверенный, что это появилась наконец наша пропажа растреклятый Данкэн. Но это был не он. Это была та самая толстуха с крашеными завитыми волосами - та, которую успокаивала вчера Карна. Видимо, дама чересчур увлеченно орудовала вилкой с ножом и не рассчитала силу замаха на тот искромсанный кусок мяса, что лежал в ее тарелке. Теперь женщина приложила к своей необъятной груди ладонь и начала извиняться. Я уверил ее, что все это сущие пустяки, и поспешил отвернуться. Паршивое настроение. Сегодня, похоже, решающий день. Нужно быть внимательным и собранным и не отвлекаться на мелочи... Где же этот Данкэн? Толстуха что-то лепетала у меня под ухом. Кое-кто стал даже оборачиваться, чтобы посмотреть, что происходит. Я взглянул на Мугида. Тот сидел прямой, словно наглотался шпаг, и бесстрастный, как скала. Казалось, он и не думал вести нас в ту комнатку. А толстуха все не переставала болтать. Когда мое терпение уже готово было подать в отставку, старик поднялся и попросил всех следовать за ним. Я вздохнул с заметным облегчением и чуть ли не бегом покинул зал. Карна, как это ни удивительно, осталась позади и даже поддержала беседу с той надоедливой теткой. Я велел себе не обращать внимания - есть цель поважнее. Внизу у гобеленов нас поджидал Данкэн - эту долговязую подвижную фигуру было трудно не узнать. Он выглядел так, словно его шарахнули по голове чем-то тяжелым. Другими словами, внешне начал наконец-то соответствовать своему поведению. Стоило ему заметить нас, журналист нервно дернулся, замер в нерешительности, а потом шагнул навстречу всей честной компании. - Доброе утро, господин Данкэн, - поприветствовал его Мугид. - Вы решили сегодня не завтракать? - Да, - пробормотал тот, краснея. - Решил. Никогда бы не подумал, что этот хлыщ умеет краснеть, но не верить собственным глазам не было никакой причины. Все вошли в комнатку и разместились там же, где и вчера. Данкэн при этом сидел, отодвинувшись от меня настолько далеко, насколько смог, и бросая время от времени в мою сторону настороженные взгляды. Кажется, он окончательно сошел с ума. - Начнем, господа, - проговорил Мугид, усаживаясь в каменное кресло. Все ли чувствуют себя в состоянии внимать? Мы закивали, и он...
ПОВЕСТВОВАНИЕ ВТОРОЕ
- Он пришел уже давно, Пресветлый. Просто никто не решался вас будить. Талигхилл нетерпеливо вздохнул и покачал головой. Разумеется, они не решались его будить! Раф-аль-Мон уже давным-давно ждет его, а они не решались его будить! Принц энергично откинул край одеяла и начал одеваться. Слуги сунулись было помочь, но Пресветлый свирепо глянул, и те отошли в сторонку, больше на подобное не претендуя. В этой скучной жизни хотя бы привилегию одеваться самостоятельно Талигхилл оставлял за собой. Отец ворчал, что это блажь, но ему-то легко говорить. Руалниру было чем заняться, все-таки он правитель. Конечно, это означало прежде всего колоссальные заботы, но лучше заботы правителя, чем ничегонеделание наследного принца. Талигхилл считал именно так. И поэтому, даже торопясь, он одевался самостоятельно. Да и кто сказал, что слуги оденут вас быстрее? - Велите, чтобы накрывали на стол и пригласили господина Раф-аль-Мона позавтракать вместе со мной. Один из слуг низко поклонился и исчез за тихонько скрипнувшей дверью. Принц, щурясь от яркого света, залившего всю спальню, разбирался с шелковыми штанами. Черное пятнышко на них вызвало волну раздражения, но менять одежду уже не было времени. Талигхилл наконец попал ногами в штанины и прорычал: - Да задерните же хоть немного шторы, вы, изверги! Слуги бросились исполнять приказ и перестали на него пялиться так, словно за последние несколько лет одевающийся принц был для них самым впечатляющим зрелищем. В результате он справился с одеждой и сбежал по лестнице, на ходу запахивая халат и чувствуя, как под ложечкой посасывает от нетерпения. Махтас уже был где-то здесь, и принцу больше всего на свете хотелось сейчас же приступить к игре. Но, к сожалению, существовали еще такие условности, как необходимость позавтракать. В животе капризно заурчало, подтверждая то, что да, позавтракать было бы неплохо. Спускаясь, принц скользнул взглядом по фигурке Оаль-Зиира и недовольно скривился. "Боги"! Что Домаб понимает в Богах? Что вообще кто-либо из них, "верующих", на самом деле знает о предмете своей веры? Эти мысли настолько не соответствовали радостному и солнечному утру, что принц отпихнул их подальше и благополучно обо всем забыл. До урочного часа. В столовой - огромном гулком зале, как и гостиная, украшенном богато и со вкусом,- на столе уже дымились различные блюда. На месте Талигхилла сидел Раф-аль-Мон и заинтересованно принюхивался: супница была неплотно накрыта крышкой, и из-под нее наружу проникал завораживающий запах. Перед тем как войти, Пресветлый замедлил шаг и придал лицу соответствующее выражение. Не спеша приблизился к столу, лениво раздумывая, согнать ли сразу торговца со своего места или же приберечь сей сюрприз до конца завтрака и сообщить уже потом, когда менять что-либо будет поздно. То-то старик сконфузится! Решив, что все-таки подобный поступок был бы не к лицу Пресветлому, Талигхилл сел в кресло рядом с Раф-аль-Моном и знаком приказал слугам начинать. Те начали поднимать крышки с блюд, и букет аппетитных запахов наполнил всю столовую. Желудок принца снова заурчал - совсем не величественно. Раф-аль-Мон сделал вид, что ничего не заметил, и слабо улыбнулся. - Доброе утро, - сказал принц. - Надеюсь, вы приятно провели время, дожидаясь меня? Торговец поклонился: - Разумеется. Просто чудесно. Ваши слуги столь же обходительны, сколь и гостеприимны. - Да, - согласился Талигхилл. - Этого у них не отнимешь, - (даже если очень постараться). - Ну что, приступим к трапезе? Раф-аль-Мон недоумевающе посмотрел на Пресветлого, и тот сообразил, что старик, как и каждый истинно верующий, перед тем, как принять пищу, возносит молитву Богам. - О, - усмехнулся принц. - Простите, не обращайте внимания. У меня свое отношение к тому, что называется религией. Молитесь, если вам так угодно меня это не смутит. Старик выглядел растерянным: - Но... Это не мне угодно, Пресветлый. Это угодно моим Богам. - Разумеется, - кивнул Талигхилл. - Разумеется, вашим Богам. Так молитесь им. Повторяю, меня вы этим не заденете. Раф-аль-Мон снова покосился на принца, но встал, вытянувшись в струнку и воздевши глаза к потолку. Принц негромко постукивал ложкой, выбирая из своей тарелки куски получше и вполуха слушая ту чепуху, которую бормотал торговец. Он не понимал, как можно верить в подобную чушь - "Боги". Сейчас Раф-аль-Мон очень напоминал ему того священника, что читал погребальную молитву над гробом матери,- точно так же свисала к земле и судорожно подергивалась при каждом слове белесая борода, точно так же подобострастно глядели в небо широко раскрытые глаза. И все вокруг маленького Талигхилла тоже смотрели в небо, а он - он один - смотрел на лицо мамы. Ее укусила - подумать только! - бешеная собака, неизвестно каким образом пробравшаяся в усадебный парк. Какая нелепая смерть! С тех пор, разумеется, ни одна тварь не могла приблизиться к усадьбе ближе чем на сотню шагов, не рискуя быть подстреленной из лука охранниками или же изрубленной ими в капусту. Но маму-то это не спасло. Не оживило. И о каких Богах - всемогущих и справедливых - могла идти речь в таком случае? Они не уберегли самую светлую и невинную душу во всем мире - его мать. У нее был удивительный для Пресветлых дар - она лечила болезни. Смертельные болезни. А вот себя вылечить не смогла. Отец, дар которого заключался в способности выигрывать в азартных играх, только кусал себе губы от бессилия, а Талигхилл... У Талигхилла как раз накануне ее смерти впервые был вещий сон. Но он не верил в Богов. Несмотря на сны, несмотря на все прочее, он все равно не верил в Богов. Нет их - всемогущих и справедливых, нет и не было. И никогда не будет. И поэтому, когда видел молящихся, принц чувствовал страшное раздражение против людей, таких слепых и ничего не понимающих в окружающей действительности. Им хотелось верить, и поэтому они верили. А на самом-то деле Богов, конечно, не существует. Наверное, Раф-аль-Мон почувствовал на себе тяжелый взгляд Талигхилла. А может, он уже дочитал свою молитву. Как бы там ни было, торговец тяжело опустился в свое кресло (если быть точным, то в кресло принца) и принялся за еду. На лице старика можно было прочесть замешательство и непонимание. В стране мало знали о неверии наследного принца в Богов, на этом старались не заострять внимания. - Вы привезли игру? - спросил Пресветлый, когда с первой и второй переменой блюд было покончено и завтракающие перенесли свое внимание на сладости. - Вне всякого сомнения, - невпопад ответил Раф-аль-Мон. Видимо, недавнее недоразумение все еще занимало его мысли. - Привез, Пресветлый, и готов преподать несколько уроков. Надеюсь, они пригодятся вам. - Я тоже на это надеюсь. Ну так что же, перейдем непосредственно к нашим занятиям? - Где прикажете установить игральное поле? - вежливо поинтересовался торговец, выбирая кусок пирога побольше. Он явно не рассчитывал на столь быстрое завершение пиршества, тем более что сладкое подали совсем недавно. - Наверное, в парке, - проговорил принц, задумчиво теребя кончики усов. Думаю, в беседке или на веранде. Что посоветуете, почтенный? - На веранде.- Раф-аль-Мон покосился на дальнюю чашу с фруктами. - Вне всякого сомнения, на веранде. - Тогда пойдемте, я отведу вас туда.- Талигхилл встал и подал слугам знак убирать со стола. - А где же игра? - Запакована. Носильщики, что прибыли со мной, сейчас, наверное, сидят в людской. Прикажите, чтобы их вместе с грузом проводили к веранде. Талигхилл повернулся к ближайшему слуге: - Выполняй. - Пойдемте, почтенный.- Принц взял Раф-аль-Мона за локоть и повел к выходу. Они перешли на веранду и удобно разместились в легких плетеных креслах. Вскоре появились носильщики с поклажей, и торговец попросил, чтобы ему выделили широкий устойчивый стол. Когда внесли стол, Раф-аль-Мон поднялся и стал сам распаковывать свертки, заявив, что не доверяет носильщикам - те могут случайно что-нибудь сломать. Появилась знакомая уже Талигхиллу игровая доска, расчерченная на правильные восьмиугольники, а на ней начали выстраиваться фигурки воинов, башен, боевых зверей и прочее. Принц завороженно следил за действиями старика, с нетерпением ожидая, когда же наконец начнется сама игра. Наконец все было расставлено, Раф-аль-Мон достал трубчатый футляр из мягкой кожи и принялся извлекать оттуда толстенный свиток - "Свод правил для игры в махтас". Талигхилла буквально переполняло желание поскорее приступить к игре. Он поплотнее запахнул халат на груди и в который уже раз поменял положение в кресле. Раф-аль-Мон неторопливо опустился на свое место, пролистал несколько страниц, пожевал губами и поднял задумчивый взгляд на Пресветлого: - Ну что же, начнем? Талигхилл кивнул - как он надеялся, не слишком порывисто. - Вне всякого сомнения, - сказал торговец, - наилучший способ обучения немного понаблюдать за тем, как буду играть я. - Один? - Я же говорил, что в махтас можно играть и в одиночку, - ответил старик. - Итак, приступим. /небольшое смещение во времени - словно перед глазами провели разноцветным пером; на мгновение на сетчатке (или что это там?) остается яркий след/ - Не изволят ли Пресветлый и его гость пообедать? - Потом, Домаб, потом. Чуть позже. Так что же делать, если тебя окружили, а подмога находится на расстоянии шести клеточек?.. /снова смещение, такое же неожиданное и яркоцветное/ Громкий стрекот цикад. Многочисленные свечи рассеивают тьму вокруг игрового поля и двух склонившихся над ним людей. Глаза у принца азартно сверкают, он что-то говорит, и старик кивает в ответ, передвигая фигурку боевого пса. У входа на веранду стоит Домаб и сокрушенно качает головой: - Уже скоро полночь, принц. Вы же не ели с самого утра. Талигхилл рассеянно поднимает на него взгляд: - Что? Ты прав, Домаб, не ел... Чуть позже, хорошо? Раф-аль-Мон мягко накрывает руку принца своей: - Вам нужно поесть, Пресветлый. И мне тоже. - ...Х-хорошо, - соглашается тот. - Хорошо, идем есть. Но мы ведь не закончили партию. - Закончим, - обещает Раф-аль-Мон. - Только чуть позже. Например, завтра утром. - Почему же завтра утром? - недовольно спрашивает Талигхилл. - Можно ведь и после ужина. - Вне всякого сомнения, - кланяется торговец, настойчиво подталкивая принца к выходу. - Вне всякого сомнения. Но, Пресветлый, я немного устал. - Устал? - поднимает кверху брови Талигхилл. - Что же, вот за ужином и отдохнешь. Раф-аль-Мон переглядывается с Домабом и за спиной принца беспомощно разводит руками. Управитель хмурится, но молчит. /яркоцветное перо перед глазами/ После ужина принц был вынужден поддаться на уговоры и позволить Раф-аль-Мону отправиться спать. Старику постелили в гостевой спальне, а слуг разместили в людской. Всем этим занимался Домаб, а Талигхилл, холодно пожелав торговцу спокойной ночи, вернулся на веранду и снова сел рядом с игральным полем. Кое-какие тонкости в правилах ускользнули от него, и Пресветлый желал уточнить некоторые детали. Он взял в руки свиток с правилами и начал читать, но света от свечей было недостаточно. Тогда Талигхилл отложил "Свод" в сторону и просто смотрел на фигурки махтаса. Ему казалось, что стоит только отвернуться, и они оживут: зазвенят маленькие клинки, вознесутся к небесам крики раненых и яростные вопли одерживающих победу, заревут боевые слоны и зарычат псы. - Завтра уезжает твой отец. Талигхилл обернулся. У входа на веранду возвышался Домаб. Управитель был в своем любимом халате с дикими вепрями: замер в дверном проеме и разглядывал игральное поле. - Да, - кивнул принц. - Хорошо, Домаб. Спасибо, что сказал. - Ты не поедешь в Гардгэн, чтобы проститься с родителем? - В голосе управителя проскользнула еле заметная нотка удивления. - Нет, разумеется, - раздраженно проговорил принц. - У меня же гость. Оправдываешься. Значит, чувствуешь за собой вину. - Но... - Домаб, отец ведь едет не на войну, - покачал головой Талигхилл. - Он просто отправляется в Хуминдар, потому что там поменялась власть. Так сказать, дипломатический визит - не опаснее, чем лесная прогулка на добром коне. А у меня гость. - И махтас, - чуть слышно добавил управитель. - И махтас, - согласился принц. - Ты видишь в этом нечто позорное либо недостойное для меня? Сам он мысленно поморщился - слишком уж вызывающе прозвучал вопрос. Но отступать Талигхилл не привык. Я уже взрослый человек, а этот мужчина говорит со мной так, словно я нашаливший малец. Пора пересмотреть свое отношение к нему. Ведь я решил так еще вчера, верно?.. - Нет, - прошептал Домаб. - Я не вижу. Моя беда как раз в том, что я не вижу, но чувствую. Этот холод. Он не к добру. - Какой еще холод? - изумился Талигхилл. - Мухи вязнут в воздухе от жары. Какой холод, Домаб? - Мой, - ответил тот. - Мой личный холод. Он предвещает что-то - что-то нехорошее. Но я не знаю что. Скажи, Талигхилл, тебе не снилось чего-нибудь... такого? - Не нужно начинать все сызнова.- В голосе принца зазвенела сталь... или лед. - Я думал, мы вчера обо всем договорились. Мне-не-снится-ничего-"такого"! - Да, - медленно кивнул управитель. - Прости. Как же я запамятовал? Пресветлому постелить прямо на веранде? - Не стоит, - молвил Талигхилл. - Я предпочитаю ночевать в собственной спальне. Домаб снова кивнул и ушел. Принц проводил его взглядом, в котором посторонний наблюдатель не заметил бы и капли какого-либо чувства. Бесстрастность статуи - вот что было в его глазах. Вот и хорошо. В конце концов, я ведь не маленький мальчик. И у меня есть своя собственная голова на плечах. /только достаточно ли ее тебе?/ Последняя мысль была чужой, словно кто-то невидимый сидел внутри и ехидно нашептывал Талигхиллу всякие гадости. Принц криво усмехнулся. Пускай. Пускай шепчет, что ему угодно. А он все равно не позволит чему бы то ни было вмешиваться в свою жизнь! Эта мысль тоже не совсем понравилась ему. Было в ней что-то отступническое, словно он признавал существование своих пророческих снов или даже Богов. Но, разумеется, все это чепуха. Лепестки. Тебе ведь сегодня ночью опять снились черные лепестки под ногами. Именно поэтому ты так увлечен махтасом. Игра позволяет тебе забыть. И именно поэтому ты сидишь здесь и не решаешься подняться в спальню. Потому что знаешь: там тебя ждут сны с черными лепестками. Что за бред?! Талигхилл встал и сделал шаг к двери. Он ничего не боится и докажет это. Самому себе докажет. А завтра выиграет у проклятого старика, обязательно выиграет! Принц вошел в дом, но прежде, чем идти спать, заглянул в столовую и взял со стола горстку печенья. Он проголодался за день - в этом можно было признаться, хотя бы самому себе. Перекусив, Талигхилл вышел в гостиную. Уже почти без раздражения взглянул на фигурку Оаль-Зиира и подумал, что в конце концов пусть Домаб ставит ее куда угодно - это его дело. Но вывести Талигхилла из себя отныне будет не так просто. Еще подумал, что нужно обязательно приказать, чтобы привели наложницу - попышнее да поопытнее. Но это завтра, потому что сегодня он чересчур устал и больше всего на свете хочет /спать без снов/ просто поспать. Проходя мимо комнаты матери, остановился. Как могут люди быть настолько глупыми, чтобы верить в Богов? Вспомнился Раф-аль-Мон за завтраком, его молитва. Есть все-таки что-то неприятное в этом старике. Но он учит меня игре - и потому полезен. В большей степени, чем постоянно пытающийся управлять мною Домаб. Зашел к себе, закрыл дверь и плотно задернул шторы, наученный утренним опытом. Потом опустился на кровать и взглядом скользнул по туфлям. Снова! Принц со смешанным чувством гадливости и ужаса отлепил от матерчатой туфли черный листок и отшвырнул прочь, как ядовитую гадину. Погасил свечи и лег, но никак не мог заснуть. Мысль о том, что где-то рядом, на ковре, лежит эта черная гадина, не давала покоя. Пришлось вставать, на ощупь зажигать свет и искать черный листок. Когда принц нашел его, он раздвинул шторы и вышвырнул в приоткрытое окно проклятый /знак/ листок. Лишь после этого он смог наконец уснуть.