Круги на земле

7

Человек сидел к ним спиной и подниматься не стал, даже когда компания подошла к незнакомцу вплотную. И головы не повернул. Сперва Юрий Николаевич решил, что это чертячник явился наконец /за тем, что принадлежит ему по праву/ чтобы поговорить. Но разглядев редкую поросль рыжих волос, понял: не чертячник. "Хотя такой же старый и зловредный сукин сын!" "Старый и зловредный сукин сын", словно услышав его мысли, хохотнул и похлопал рукой по земле рядом с собой: - Сядайце, пагаворым. Обернулся, взглянул сурово: - Ну, каму кажу: сядайце! Ци баицёся, чэцвера таких маладцоу, аднаго драхлага хрыча? Журский не отвечал - его внимание привлекло то, как испуганно уставился на одноногого Макс. "Видимо, они уже раньше встречались. Вот черт! Небось, успел здорово запугать пацана". - Да тога ж, мы не прадстаулены, - продолжал Серебряк. - Хто гэта, Карасёк? - Журналист из Минска, приехал, чтобы написать материал про круги на полях. Слышали, небось, о таких, а, Иван Петрович? - "Иван Петрович"? - переспросил Игорь. - А што, вы, малады чалавек, ужо наслуханы пра мяне? - изумленно заломил бровь Серебряк. - Вельми прыемна. И вельми цикава... Но закончить реплику Журский ему не позволил. Указав на небо, он кивнул Остаповичу: - Солнце. Тебе ведь нужно нормальное освещение, чтобы сделать снимки, так? Тогда рекомендую поторопиться. Похоже, собирается к дождю. На это одноногий только засмеялся: - Лоука, Карасёк, лоука - ничога не скажыш. Не скажыш жа, так? А шкада, Карасёк, шкада, - вздохнул он, кое-как поднимаясь с земли. Опершись на свою палку, Серебряк некоторое время стоял, словно не замечая остальных, потом сокрушенно покачал головой и побрел куда-то в сторону леса. Сделав пару шагов, обернулся: - Ты, Карасёк, помни, аб чым мы з табою размауляли. И вы, хлопчыки, не забывайце аднаногага хрыча, Иван Пятро-вича! - зарифмовал он. Журский глядел ему вслед и все-таки не выдержал: - Эй! Иван Петрович! Вы б не ходили к лесу-то, а? Тот, поворотясь всем телом, похлопал себя свободной рукой по карману и заговорщически подмигнул Юрию Николаевичу: - Ничога! Как-нибудзь... Провожая взглядом эту вдруг показавшуюся ему беззащитной фигурку, Журский вспомнил, каким был Серебряк когда-то. А именно - тогда, когда буквально ворвался к ним в хату, пару дней спустя после похорон старого отшельника. С поля как раз пришла череда, так что мать была занята - доила корову. Отец с работы еще не приехал, а Семёнка убежал куда-то со взрослыми мальчишками, управившись со своей частью работ по дому. Юрась тоже сделал все, что было нужно, и теперь занимался на скрипке. Наверное, поэтому и не сразу услышал, что во дворе кто-то посторонний. А когда оборвал мелодию, гость уже возвышался в дверном проеме, свирепо топорща рыжие усы. - Играу на Амасавых пахаранах? - обвиняюще бросил с порога. - Кажы, играу?! - На яких пахаранах? - сначала Юрась даже не понял о чем речь. Потом сообразил и мысленно порадовался, что не ляпнул сдуру чего-нибудь непоправимого. А Серебряк уже сатанел: - "На яких"?! Ты што, нада мною смеяцца задумау, хлопец? Дык гэта ты дарэмна, ой дарэмна! Бо я ж и так усё ведаю - а чаго не ведаю, пра тое дазнаюся, и вельми хутка. Ну! Кажы, дзе старога пахавали! Юрась только плечами пожал: - Аб чым вы, Иван Пятрович? (Он до этой встречи видел "партейца" всего пару раз, а тот, верно, вообще не обращал внимания на "скрыпача". Или - обращал? Сейчас, глядя назад сквозь суматошную толпу лет, начинаешь подозревать, что Серебряк-то совсем не так прост, как казался. Каким хотел казаться.) - Ах ты!.. - рыжеусый гневно поднимает руку, но мгновенно соображает, что применять силу "не имеет права". И потому, чтобы что-то все же с этой рукой, так опрометчиво занесенной, сделать, гвоздит кулаком по столу: Ану харош ваньку-та валяць! - У чым справа! - это уже мать. Как Юрась не заметил появления Серебряка, так и тот, в свою очередь, пропустил момент, когда хозяйка дома, услышав шум, заглянула в дом. - У чым справа, я спрашываю! И - невероятно! - рыжеусый варвар-завоеватель тушуется, краснеет и закладывает руки за спину! А мать, не давая ему опомниться и догадаться, что власть и сила, в общем-то, на его стороне, продолжает: - У чым справа, Юрась? Што ты ужо натварыу? При этом самым краешком губ улыбается сыну, чтобы тот понял: она знает и это только притворство, спектакль двух актеров для одного зрителя. Концерт для двух скрипок с одним рыжеусым болваном. Он понимает. И подхватывает, ведет свою партию: - Ды ничога! Чэсна, мам. - Кали ничога, чаму ж тады Иван Пятрович на цябе крычыць? - Ня ведаю. Она поворачивается к Серебряку: - Иван Петрович? Дык вы памылилися? Тот непонимающе моргает. Потом до него доходит: - Не, грамадзянка Журская, не памылиуся. Гэта вы памылилися, кали адпусцили сына играць на пахаранах грамадзянина Амоса. - Никуды я сваго сына не адпускала, нидзе ён не играу! - произнесено это тоном, не терпящим возражений. - Так што усё ж таки вы памылилися, Иван Пятрович. И ваабшчэ - у чым вы збираецесь абвиниць майго сына? Играць, накольки я ведаю, савецкая улада не забараняець! - Справа у тым, шаноуная, што пахавання адбылося незаконным шляхом. Ды й ня вядома, дзе сама ляжыць зараз пакойный грамадзянин Амос-старшый. - Дык запытайце у Стаяна Миронавича, - раздраженно пожала плечами мать. Мы-та тут не пры чым. Ци у вас ёсць сведки, што мой сын прыймау у гэтам удзел? Кали ёсць - афармляйце усё па закону, вызывайце на допыт. А так, урывацца у хату... Нядобра гэта, таварыш Серабрак! Тот поджимает губы и сокрушенно качает головой: он понял, что здесь уже ничего не обломится, что единственная возможность упущена, а другой не будет. Остается только с честью покинуть поле боя. Но... - Добра, шаноуная. Выбачайце, што "варвауся у хату". Тольки знаеце, Настасья Мацвеяуна... дарэмна вы так. За пакрывацельства и пасобничаства у нас, "па закону", шмат чаго палагаецца. - Пакрывацельства чаго? - насмешливо переспросила мать. - Сами знаеце, "чаго"! А я, с иншай стараны, знаю, што пра вас людзи кажуць. Так што... дарэмна вы так, ой дарэмна. - Што ж кажуць-та, Иван Пятрович? - очень тихо интересуется мама. Слишком тихо. - Ды разнае. Што, начэбта, памаленьку варожыце... - А вы верыце? - Гэта пытання складнае. Дыму, вядома, без вагню не бывае. - А не баицесь в таким выпадку, Иван Пятрович, што я, "памаленьку варожачы", цвишок вам у след забъю? Ци сурочу ненарокам? Он покачал головой: - Не баюся. Хотел что-то добавить, но передумал. Кивнул на прощанье и ушел - только дверь хлопнула да утробно взрычал на дворе Рябый. Тогда у Серебряка еще было обе ноги... - А гэта хто такый? Это - Игорь. Немного пришел в себя после странной встречи и теперь ннтересуется личностью "партейца". - Один из тех, кто в свое время правил здесь балом. Теперь вот... Журский кивнул на почти скрывшегося из вида старика. - Он разделил заблуждение всех диктаторов, больших и малых, уверив себя в том, что навечно останется молодым, здоровым и полным сил. Когда таким говорят, что время их будет судить, они ухмыляются в усы, мол, а как же, будет! Обязательно! Но уже без нас. Почему-то верят во "время", как в некую абстрактную силу. А оно чрезвычайно конкретно, и судит их самым страшным судом - делая бессильными, меняя местами с теми, кого они в свое время... скажем так, угнетали, хотя слово заезженное и мне не нравится. Иван Петрович Серебряк - из таких вот "подсудимых". - Прыгожа гаворыш, - отозвался Остапович. - Вось тольки што сучасникам гэтих будучых "падсудзимых" рабиць? Дажыдацца, пакуль яны састарацца - и старэць разам з ими? - А ты хочешь непременно революции, да? - вкрадчиво поинтересовался Юрий Николаевич. - Знакомо, очень знакомо. "Мы пойдем на баррикады"? "и как один умрем в борьбе"?.. Извечная и нерушимая позиция интеллигенции. И никто из них не задумывается, что сами виноваты во всем, с этими своими неизменными пренебрежением и презрением к политике. Доводят ситуацию до крайности, предпочитая отправляться в лагеря, впадать в диссиденство и идти на плаху - "так чище, так героичнее", - вместо того, чтобы не отстраняться от социума и не творить революцию, а не допустить самой ситуации, в которой таковая бы возникла как грозная неизбежность! А-а... да что там говорить? Играть в конспираторов легче. А на площадь выйти... - Што ты маеш на увазе? - чуть оскорбленно спросил молодой человек. - Песенка такая была: И все так же, не проще, Век наш пробует нас: Смеешь выйти на площадь, Сможешь выйти на площадь В тот, назначенный час?!.. - Знаю я гэтую песеньку, - угрюмо сообщил Игорь. - Галича, да? Знаю. Тольки дарэмна ты так. Ты ж тожа - инцелигент. - И я... Ладно, хватит нам с тобой политразговоры вести, не маленькие уже. Вон гляди, скоро солнце за тучи зайдет - окажется, зря ходили. А договорить всегда успеем... если будет такая необходимость. И Юрий Николаевич повернулся к мальчишкам: - Эй, гвардия! Чур далеко не забегать! Лады? Те издалека дружно подтвердили свое согласие и продолжали шагать, о чем-то увлеченно споря.