Страница 11 из 45
8
Его разбудили голоса - громкие, безразличные к тому, что в комнате рядом лежит больной. Голоса раздавались из-за створчатых дверей; два - знакомых, один - нет. Незнакомый, сиплый, но мощный, звучал редко, все больше слушал; но когда говорил, два других внимали ему с почтением и опаской. - Разпавядай, што з хворым, - приказал чужак. - Нешта табе Юра не сказау? - это бабушка. А вот снова незнакомец: - Сказау. Але ж ты у нас чарауница, бачыш то, што иншыя не бачаць. Кажы. - Сурочыли яго. Юра гаворыць, цыганка сурочыла. Я зняць не змагла, тольки на якись час. А цяпер хлопчыку так пахужэла, што баюся нават пачынаць штось рабиць. - А дзе ж ты ранней была, кали яго да цябе прывезли? Тады б табе баяцца. - Так вы нам поможете? - вмешался Юрий Николаевич. - Мальчику очень плохо, ему помощь нужна, и срочная. Пауза. Как будто чужак долго и пристально разглядывает дядю Юру. Макс в это время вспомнил про невидимого наблюдателя, но сейчас, кажется, в комнате рядом с ним никого не было. "Ушел, наверное". - Пагана, кажаш, хлопчыку? Чаго ж ранней мяне не пакликали? Не атвечай сам ведаю. Баяцёся! Дарэмна. ...А можа быць, што и не дарэмна. Гавары, як плациць збираешся? - Что? - не понял Юрий Николаевич. - Гэта у вас у горадзе медицына безкаштовная, - отрезал незнакомец. - Я ж, Карасёк, патрэбую атплаты. - Сколько? - сухо спросил Юрий Николаевич. - Или опять, сыграть?.. Чужак хмыкнул: - Не грашыма, тольки не грашыма. Навошта мне твое грошы? И граць пакуль што не трэба, не памираю ж яшчэ. - Что тогда - душу? - насмешливо поинтересовался дядя Юра. - И не душу. Я прыйду, кали патребаватыму атплаты. И плациць будзе хлапчына. И тут же, повышая голос, приказывая: - Мавчы, Насця! Ты ведаешь, и я ведаю, што кроу моцная, магутная. Наследничак. Ён усё адно не зможа атстараницца. Гэта немажлива. И ты ведаеш гэта. И я - ведаю. А цяпер вядзице да хворага. Макс рассеянно подумал, что это они к нему собираются идти. И надо бы, наверное, испугаться. Скрипнули, распахиваясь двери. - Не запалюйце свитла, - предупредил незнакомец. - И выйдзице. Зачакайце там. - Нет, - сказал дядя Юра. - Сначала я должен с ним поговорить. Мальчик ведь ничего не знает. - Знае ён усё, - уверенно произнес незнакомец. - Прауда, хлапчына? Но Максу было слишком тяжело выговаривать слова - поэтому он просто посмотрел в глаза Юрию Николаевичу и опустил веки, подтверждая: "Знаю". В самом деле, чего тут непонятного: чужака привели, чтобы он вылечил Макса. Ничего непонятно. Вот страшного... - Хорошо, - произнес дядя Юра. - Тогда мы подождем в соседней комнате. Держись, козаче. И они с бабушкой ушли, оставив мальчика наедине с незнакомцем. Прежде всего Макс решил как следует разглядеть чужака. Перед ним стоял высокий худощавый старик, с длинной, до самого пояса, седой бородой, с волнистыми волосами, забранными на затылке в мощную косицу. Нос, похожий на клюв хищной птицы, нависал над тонкими губами, едва проступавшими сквозь густые усы и бороду. Глаза пришельца прятались в тени, так что их мальчик вообще не увидел. Старик был одет в широкие штаны и обыкновенную тенниску, каковые продаются в любом городском или сельском магазине. Но при этом и тенниска, и штаны казались очень уместными на чужаке, - хотя, на первый взгляд, ему больше подошли бы холщовая рубаха и какие-нибудь серые шаровары. Старик снял с плеча и положил на столик широкую сумку, похожую на почтальонскую; только Макс почему-то решил, что писем в ней нету, ни единого. Прислонив к изножью кровати высокий посох с крюком на конце, лекарь ("Он ведь наверняка лекарь...") стал рыться в сумке, что-то разыскивая. Сухощавые, но могучие руки сновали под материей двумя диковинными тварями; старик неразборчиво бормотал себе под нос какие-то фразы, похоже, рифмованные - уж во всяком случае, ритмические. При этом еще с первых минут появления незнакомца в комнату проник целый букет странных запахов, принесенных, видимо, именно угрюмым посетителем. Прежде всего пахло сушеными травами - полынью, чебрецом, крапивой и даже, кажется, одуванчиками; но кроме этих запахов, был еще один, не такой сильный и не так просто узнаваемый, но не менее живучий. Поначалу Макс никак не мог вспомнить, что же это за дух такой; потом догадался. Подобным образом пахло в зоопарке, у клеток с мелкими хищными зверьми. Впрочем, и наблюдал, и размышлял мальчик до крайности отстраненно и бесстрастно, как будто к нему происходящее не имело никакого отношения. И даже когда старик, резко повернувшись к кровати, стянул с Макса одеяло, тот ни капельки не испугался. К этому времени лекарь установил на столе и зажег толстую желтую свечу; там же разложил какие-то вещички: пучки разных трав и тому подобное. Теперь, вытащив из-за пазухи и снявши через голову большой деревянный крест, старик начал читать молитву, одновременно крестя мальчика. Завершив эту процедуру, лекарь взял в руки березовый веник и велел Максу раздеться. Когда же оказалось, что тот не в состоянии даже шевельнуться, старик позвал бабушку Настю, и вдвоем они сноровисто раздели мальчика. Свежий воздух охладил его тело; Макс задрожал, хотя в комнате, в общем-то, было тепло. А лекарь уже охаживал его веничком - охаживал от всей души, так что мальчик через пару минут согрелся. Правда, слабость осталась. Наконец старик унялся - то ли утомился хлестать, то ли решил, что сделано достаточно. Он велел мальчику укладываться обратно в постель и заботливо укутал его одеялом. Но на этом действо не закончилось. Только Макс замер на абсолютно выстывшей за время "лечения" простыне, пытаясь снова нагреть ее, только расслабился, как на лоб ему легла увесистая старческая ладонь. Вторая рука травника, с зажатым в кулаке крестом, вознеслась к небесам (вернее, к дощатому потолку комнаты); и неожиданно ровным громовым голосом старик заговорил, произнося, не молитву, но нечто, очень на нее похожее. "А вообще, почему не молитву? Он ведь к Богу обращается, - сонно подумал Макс. - Значит, молится". Лекарь и впрямь взывал к "силам нябесным ды Госпаду нашэму всядзержицелю", заклиная их очистить "хлапчыну гэтага, сына Божага, ад зглазу, ад порчы, ад нядобрай чужой власци, абы згинули яны без залишкау ды николы не павярнулися". Самое удивительное, что Макс и впрямь почувствовал что-то такое - он и сам бы не смог объяснить, что именно. Как будто хлынула в него через ладонь старца огненная река, выжигая в теле те места, где гнездились боль и слабость - а потом ринулась прочь. В следующий момент мальчика затрясло, точно как в тех американских мультиках, где персонаж прикасается к оголенным электрическим проводам. Он пытался унять дрожь, до боли стискивал зубы, но не хватало сил даже на это. Все тело покрылось холодным потом - но - ура! - кажется, снова начало повиноваться (вернее, появилась такая возможность, а вот мочи пока не было). Старик несколько минут внимательно наблюдал за Максом. Потом кивнул, будто в чем-то убедился, и принялся неторопливо складывать свое добро обратно в почтальонскую сумку. Макса наконец отпустило; он расслаблено откинулся на подушку и смежил веки, углубляясь в себя и проверяя свое самочувствие. Пот, липкий и вязкий, кажется, был единственным неприятным ощущением. Мальчик открыл глаза и повернулся к старику, чтобы поблагодарить его, но в это время за дальним окном комнаты (все это время оно было открыто) зашуршали листья... и кто-то хихикнул. Очень знакомо хихикнул. - Перастань, ты же ведаеш, я такога не люблю, - спокойно, даже немного отстраненно сказал лекарь. - Усё б табе играцца-забауляцца. К этому времени он сложил все вещи в сумку, повесил ее на плечо и потянулся к посоху, так до сих пор и простоявшему у изножия кровати. Но перед тем, как шагнуть к дверям, старик остановился и долгим изучающим взглядом окинул Макса - как окатил водой из холодильника - всего, с ног, до головы. - Не благадары, - вымолвил лекарь. - Крашчэ помни, што была сёння, абы пазней зумеу атплациць. Я сам адшукаю цябе, кали панадабицца. С этими словами старик толкнул дверь и вышел в соседнюю комнату, где к нему тотчас кинулись с расспросами дядя Юра и бабушка. - Адужае, - только и сказал лекарь. Было слышно, как он вышел на веранду, пересек двор (Рябый сперва рявкнул, но потом умолк), отоворил калитку и отправился куда-то по своим делам. А в комнату уже вошли - почти вбежали - бабушка с дядей, зажгли свет, перепуганно смотрели на Макса и всё выпытывали у него, как он себя чувствует. Бабушка, впрочем, вела себя чуть спокойнее - ей хватило пары быстрых взглядов и легкого прикосновения ко лбу внука, чтобы увериться в эффективности лечения старика. Да и потом ее отвлекло тарахтение мотора на улице рядом с домом. Оставив сына наедине с внуком, баба Настя отправилась во двор. Оказалось, вернулся с работы дедушка. Так получилось, что они с Максом еще и не виделись: прошлым вечером мальчик уснул прямо в тракторе Ягора Василича, а с утра дед должен был уехать - и вот вернулся только сейчас. Умывшись, Николай Михайлович тотчас отправился к внуку. Он вошел, комкая в руке пыльную неопределенного цвета кепку, вопросительно поглядел на сына, сидевшего у постели больного, и испытующе - на Макса. - Ну, здрастуй, унучык. Тот лишь слабо улыбнулся - на большее пока не хватало сил. И с интересом уставился на деда. Он был высокорослым и кряжистым, с серой щетиной и многоморщинистым лицом. Ничем особенным внешне Николай Михайлович не выделялся, разве только не доставало мизинца на правой руке. Работал дед водителем; в зависимости от времени года и нужд колхоза сидел за рулем трактора или комбайна. Сегодня эти самые нужды (и время года) позволили вернуться домой только поздно вечером - природе ведь не объяснишь, что такое восьмичасовой рабочий день. Дед примостился на краешек Максовой кровати, подтянул на сгибах брючины, привычным жестом повесил на колено кепку, велел: - Ну, разпавядайце, што тут без мяне здарылася. Бабушка, гремевшая посудой в соседней комнате, заглянув, покачала головой: - Ишоу бы спачатку есци. Никуды ужо твой унук не уцячэ. - Успею паесци, - отмахнулся Николай Михайлович. - Лепш разкажы, што сталася. Чаму унук хворый? Дядя Юра объяснил. Кое-что (про цыганку, например) дед знал со вчерашнего вечера, но события сегодняшнего дня оказались для него "сюрпризом". Особенно - рассказ про лекаря, которого Юрий Николаевич назвал странно: "чэрцячъник". Услышав о том, что чэрцячъник приходил пользовать внука, Николай Михайлович страшно разгневался - он вскочил и подбежал к дверям; там он рявкнул, обращаясь к невидимой отсюда бабушке: - Гэта ты?! Гэта ты яго пакликала?! Ты што, астатный разум згубила? Чарцячника у дом кликаць? Хапиць таго разу! Няужо ня ты мне казала... - Замаучы! - резко и спокойно отвечала Настасья Матвеевна. - Нихто иншый не уратавау бы. Няужо ты б хацеу, абы твой унук... - Давай вячэраць! - оборвал ее дед. И Максу показалось, что сделал он это, дабы избежать ответа на бабушкин вопрос. И еще Макс понял, что старик, приходивший к нему сегодня, самый настоящий колдун. "А я у него теперь в должниках..." Последняя мысль осталась недодуманной - мальчик наконец заснул.