Ричбич

Я киваю. Она снова виснет у меня на шее:

– Сейчас за шмотьем сгоняю. А вечером будет праздничный ужин.

– Черт, мне нужно было давно сменить ориентацию. Ты девочка-фейерверк, – подмигиваю ей я.

Состояние похмелья плохо одним – всем. И оно длится вечность. Маршрутка трясет меня как «маргариту» в шейкере. Вот-вот – и выйдет коктейль.

Отборочные соревнования всегда проходили у меня на волне стресса и озлобленности. Но сейчас мне просто хочется оставить в урне у входа во дворец спорта что-то очень неприличное.

…– Ты где пропадаешь? – шипит подскочившая испанская бородка. Отец крепко сжимает мое предплечье. – Хорошо хоть могу тебя зарегистрировать когда захочу. Но выйти за тебя на дорожку – нет… Так, слушай, слушай, – он принюхивается, – что это?

– Запах моего самочувствия.

– Соберись, – командует отец.

– Папа, мне плохо, – мне вдруг становится совсем дурно.

– А кому хорошо? Не капризничай, соберись. Ты не даром носишь мою фамилию, – с этими словами он вскидывает голову и надувает грудь. – К тому же, на тебя уже поставили.

– Что поставили?

– Не будь дурой. Что ставят большие дяди? Деньги. Ставка на победу. Не подведи, – он толкает меня в сторону раздевалки.

Я оборачиваюсь – добрый старик мило улыбается представителю федерации фехтования. Обхаживая, сгибается, чтобы казаться меньше.

На меня ставят деньги, как в петушиных боях на птицу, чей удел – похлебка на богатом столе «больших дядь». Они глумятся, петушок, не над твоими цыплячьими лапками, а в предвкушении того, что могут с тобой сделать. Могут вывернуть тебя наизнанку, заставить биться с кем хотят и как хотят. «Выиграй!» – ведь ты стопроцентный вариант. На тебя поставили деньги. Деньги. Деньги! Я равна деньгам. У меня есть своя стоимость. У меня есть своя бирка. Я – товар. «Не продается!».

«Приглашается следующая пара спортсменов. Зинаида Сафронова и Анна Купер».

– Отдай ей пару очков, – дает наставление пахнущий нафталином Борис Анатольевич.

«Пару очков…» – сетка на лице скрывает мою дьявольскую ухмылку.

Сигнал. Резко иду на соперницу. Она отступает. Выпад. Выпад. Укол. Гну шпагу. Смотрю на отца. Нервничает. Еле заметно разводит руками: «И?» – «Сейчас, папа, сейчас».

Сигнал. Бегу вперед. Батман. Выпад, Укол. Еще одно очко мое. Отец заметно нервничает и смотрит на своих «больших дядек».

Сигнал. Бегу вперед. Она отступает. Приходится ее догонять. Резко останавливаюсь. Она растеряно прыгает назад-вперед, ее выпад. Третья защита – мне даже не приходится напрягаться. Даже в этом состоянии я могу ее одолеть. Батман. Шпага соперницы больно бьет по руке.

«Ах ты, средство для отпугивания пенисов!» – ругаюсь я про себя.

Батман. Выпад. Она взяла очко. Отец вытирает пот со лба.

«Ну, сейчас будет тебе грязная игра».

Выпад, назад – «заманиваю». Выпад. Батман. Назад. Назад. «Пошла. Давай-давай.» Соперница потянулась за мной. «Выпад – третья защита. Выпад – четвертая защита. Контрдействие. И-и-и – на!» – моя шпага шлепает по маске соперницы. Унизительно. Знаю. Маска скрывает мое злорадство.

Кисть начала ныть.

Сигнал. Стою на месте. Она бежит. В прыжке выпад. Флэш-атака. Мимо – черт. Контрдействие. Первая защита. «Что, метишь в голову?» Защита – флэш-атака! – моя шпага снова шлепает по ее шлему. Знаю, моя соперница бесится.

Борис Анатольевич стоит, скрестив руки на груди – переживает. Непредсказуемый и неуправляемый поединок.

Сигнал. Дразню соперницу. Она делает выпады. Первая защита. Выпад. Ее шпага снова бьет меня по кисти. «Дрянь!» Выпад, атака, атака, удар по шлему. Корпус. Очко мое.

Кисть болит начинает неметь. Встряхнула ею. Отец видит.

«Что, Борис Анатольевич, папа, неприятный поединок?»

Седые брови зло собрались на переносице – он готовит речь для меня. Грозную, устрашающую, что-нибудь про темное будущее и обоссанные двенадцатью кошками обои. Нужно стараться и работать на износ. Ты должна. Ты обязана.

«Я не должна и не обязана».

Сигнал. Стою на месте. Соперница неуверенно подскакивает. Прыгает назад-вперед. Я опускаю руки, позволяя ей забрать самую легкую победу в ее карьере. Укол. Сигнал. Она вскидывает руки от радости.

Смотрю на отца. Его глаза округлились. Рот открыт. Укол. Она забирает еще одно очко.

Сигнал – укол. Сигнал – укол. Ноющая боль пронзает до кости. Слезинки прозрачными зернами упали с моих ресниц. Смотрю на отца, стою, не двигаясь.

Он разворачивается к судьям.

«Анна Купер снимается с соревнований. Техническую победу одержала…»

– Я с тобой позже поговорю, – отец стоит уже возле меня. Лицо у него красное.

– Я ухожу из спорта, – впихиваю ему в руки шпагу, шлем. Чувствую, что вместе с ними оставляю в руках отца непосильный груз – такой, что ноги как будто оторвались от пола, и спина стала прямее.

Меня дома ждет девочка-фейерверк.

***

Новый замок еще не разработался. Ключ туго входит. Сейчас расскажу ей, что учудила. Она-то меня поймет.

– Эй, Полторашка! – вваливаюсь в квартиру.

Полторашка… Ехала домой и думала, что прозвище «Полторашка» очень четко описывает маленький рост моей подруги и ее способность в один присест выпивать полтора литра пива.

Мне не терпелось ее обрадовать своей филологической находкой. Но дома оказалось темно. Никого. И ванная пуста.

Полторашка должна была уже два раза смотаться за вещами и вернуться.

Оседаю по стене, теребя блестящий ключ. У меня ведь и телефона ее нет. Может, ее подружки уговорили, и она передумала? Кто я для нее? Так, случайное пьяное знакомство в баре.

Не бывает долго и хорошо. Бывает долго и херово – это вероятнее всего.

В замочную скважину кто-то пытается вставить ключ. Вставляет – достает. Вставляет с усилием, со скрежетом вынимает.

– Да, кто там?! – кричу. – Открыто.

В дверь вваливается Полторашка.

– Ну и что это за ерунда? Замки, Аньк, для того, чтобы ими запирались, – надо мной склоняется хохочущая детская мордашка. – Эй, ты чего без настроения?

Я встаю и крепко прижимаю к себе гнома в розовой ветровке.

– Кажется, меня сегодня трахнула реальность.

– Шеллак мне на ноготочки! Ты хоть предохранялась? – она чихает, не останавливаясь. Ей нравятся ее же пошленькие шуточки, все розовое и я.

– Ты же поняла, что я не по тыковкам? – сообщает она, не разжимая объятий. И опять чихает, смеясь над своим контекстом.

Я плачу и киваю.

– Ух, ты! Что это у тебя? Татуля? – отстранившись, смотрит на меня Полторашка.

Я опять киваю:

– Решила сделать себе памятный подарок.

– Мне нравится, – она внимательно присматривается к раздраженной иглой коже на скуле, где тонким шрифтом красуется «baby girl».

– Правда? – уточняю я.

– Конечно! Ты моя девочка… – Полторашка крепко обнимает меня. – Еще что-нибудь?

Я качаю головой, всхлипнув от обиды, свободы и счастья.

– Тогда я должна тебе кое-в-чем признаться, – Полторашка виновато смотрит на меня.

– Историю про маму я уже слышала, – улыбаюсь я, но понимаю, здесь явно не до смеха.

ОН 1

Надо сменить рингтон с этого писклявого на «Раммштайн» или на «Полет шмеля» какой-нибудь…

Сложно угадать утреннее настроение. Хотя, что тут угадывать. Вид на Нижний Новгород из окна облезлой хрущевки Сормовского района ужасен под любую музыку в любое время. Хватаю мобильник: «ААА!» – безумная боль простреливает кисть.

– Ты чего шумишь? – в проеме комнаты появляется среднего роста сухопарый мужчина.

– А ты чего так рано встал, пап?

– Последнее время совсем не спится, – признается отец, присаживаясь рядом на диван.

– Препараты принимал?

– Принимал-принимал. Что у тебя с рукой?

– Как будто защемило.

– Перевяжи эластичным бинтом. И не нагружай, – пошлый контекст считывается по его ухмылке. – В аптечке есть. Завтракать будешь?