Там, куда я ухожу

С моря дул легкий бриз. Такой, о котором мечтаешь и в жаркий летний полдень, и в холодное утро зимы.

– Там очень даже непросто, – сказал Даниил. – В том деле. Я виделся со старшим следователем, и у него на лице написано, что он ублюдок.

– И?

Даниил помедлил.

– Я проследил за его передвижениями. И удостоверился в том, что он общается с подозреваемым по делу. Точнее даже не подозреваемым. Крепко отмазанным, так сказать.

Алина хлебнула пива, и Даниилу захотелось почувствовать, какого это: сделать глоток холодного хмельного напитка на исходе жаркого дня. Пятьсот восемьдесят два дня. И все коту под хвост ради глотка пива? Несомненно, будет продолжение.

– И что ты собираешься делать теперь?

Прежде чем ответить, Даниил стянул с себя футболку и улегся на шезлонг, предварительно разложив пляжное полотенце.

– Я сделал фото. И собираюсь передать его в руки журналиста. Ведь я не знаю, кому из ментов здесь можно доверять.

Выслушав его, Алина кивнула. Посмотрела на Даниила, теперь задумчивого и внешне спокойного. Не стала спрашивать, откуда на плече появился синяк.

– О чем ты думаешь?

Даниил закрыл глаза.

– Думаю о том, что хочу взять машину напрокат и помчаться по побережью. В Анапу, может быть. Или в Крым.

– В Крым? Но там мы не сможем оставить машину. Это же Украина.

– А мне всегда казалось, что это Россия. По крайней мере, по ощущениям.

Алина пожала плечами.

– Быть может, когда-нибудь так и будет, – она помедлила. – Ты хочешь покататься по городам? Романтики хочется?

– Да, – солгал Даниил. – Хочу дорожной романтики.

17.

Первое, что услышал Игорь Костин ранним утром – это звук соседской дрели. Глядя в белый потолок, он думал о том, что стоило бы дрель у соседа отобрать, и еще опробовать ее на соседском черепе. После избавиться от тела где-нибудь под Выборгом. В стене замуровать? Или в лесу – в местечке поукромнее. Может быть даже там, где уже находили трупы. Можно даже в заливе утопить, привязав к ногам кирпичи или гирю. С чем только не вылавливали таких вот надоедливых типов за время службы Костина в органах. Раздутых, невероятно бледных, с водорослями во рту, с босыми ногами в непогожие осенние деньки. Хотя мертвецу все это, пожалуй, не столь важно.

Так Костин плавно перешел к вопросам загробной жизни, к потусторонним силам и неведомым мирам, но жена сладостно хрюкнула во сне, лежа рядом, виртуозно закутавшись в одеяло, и мысли как-то сами собой вернулись в привычное русло старлейского бытия.

Работал Костин уже тринадцать лет, и все ждал, когда же начнется четырнадцатый год службы. Не любил он это число – тринадцать. Не любил черных кошек, которые перебегали дорогу патрульной машине, ведь потом приходилось находить для коллег неведомые объяснения странных маршрутов, проложенных через дворы, через забитые дневным трафиком улицы. Не любил забывать ключи от квартиры и вспоминать об этом, оказываясь за порогом. Обратно. Посмотреть на себя в зеркало. Целый день думать о том, что, вероятно, случится беда.

Не всегда он был таким суеверным. Скорее, возраст брал свое. Кто-то хандрил, кто-то пил. Игорь Костин, можно сказать, отделался малой кровью, ведь не пил сверх меры, не хандрил особо, да и в семейной жизни все было более или менее гладко. Кроме, пожалуй, утренних хрюканий жены, такой худой, что при взгляде на нее даже мыслей о поросенке не возникнет.

Ее – сонную и немного ворчливую, что вполне привычно по утрам – он наблюдал, стоя в душевой кабинке. Она варила кашу. Он мылся. Ничего необычного, если учесть, что душевая кабинка была компактно расположена на кухне. Как шутили немногочисленные друзья Костина, «можно и яйца намылить, и картошку лопаткой перемешать на сковороде, и даже с места не сдвинуться».

Из недр коммуналки явилась, потирая глаза, Люба. Натирая грудь жесткой мочалкой, Костин проследил траекторию движения дочери до стола. Примостившись у окна, за которым серел дождливый день – будто природа вышла из себя, утомилась от жары и теперь вдоволь наслаждалась влагой, – Люба уткнулась в телефон. Очередная игрушка. И чему они учат, эти игры? Только от реального мира отвлекают!

«Ворчишь как старик!» – подумал Костин, закрывая воду.

Потянулся за полотенцем, которое висело на крючке рядом с душевой кабинкой. Поспешил обмотать его вокруг талии – ведь стекла кабинки быстро отпотевают. Представать во всей своей нагой красе (он едва не засмеялся от такого рода сарказма) перед дочерью, пусть ей всего-то двенадцать, было уже как-то неловко.

– Ты сегодня снова допоздна? – спросила жена, когда Костин выбрался из душевой кабинки и прошлепал к столу в кисловодских тапочках.

– Нет. Валик вернулся с больняка, так что постараюсь вовремя.

– Знаешь, у меня когда сотрудники на работе говорят «постараюсь», я им готова затрещин надавать, – мягко продолжила жена, выключая огонь газовой плиты. – Надо не стараться, а делать.

– Это все так, разговоры, – махнул рукой Костин и принялся намазывать на хлеб масло. – Правда ведь, Люба?

Дочь повела бровью, на мгновение отвлеклась от телефона, но затем снова уставилась на экран.

Костин хотел было в очередной раз сделать Любе замечание, да только его собственный телефон разразился мелодией звонка. Трескучей такой «нокиевской» мелодией.

– Да, – ответил Костин. – Ага… да… я понял. Выезжаю. Прямо туда.

Убрав трубку от уха, он посмотрел на жену. Долго смотрел. Внимательно.

– Похоже, что сегодня я просто «постараюсь», – только и сказал он.

18.

Костин припарковал свой урчащий и неповоротливый «пассат» на улице Красина, недалеко от пересечения с улицей Сторожевой башни. Исторический центр города, где скверы, площади, исторические памятники и просто жилые дома в приличном состоянии преспокойно соседствуют с заброшенными и даже частично разрушенными постройками времен слишком уж далеких.

Дождя уже не было – были последствия в виде луж, и еще пробиравшейся под кожу, липкой влажности. Привычно безлюдная улица ожила за счет прибывших служебных «уазиков», кареты скорой помощи, сновавших туда-сюда сотрудников и бестолковых зевак, на которых Костин посмотрел косо и с презрением. Привычная подозрительность, граничившая с ненавистью к людям. Просто рабочие моменты. Тринадцать лет службы. Тринадцать.

Находясь в темном помещении с пустыми глазницами окон, где витала в воздухе пыль, он думал о том, что тринадцать – это не просто число. Это знак. Он должен был подготовиться к чему-то подобному.

Может, прошел под лестницей? Или… да, точно! Зонт открыл еще дома, дабы удостовериться, что спица не сломана! Дурак!

Как бы там ни было, и зонт, и возможная лестница, под которой прошел Костин, и тринадцатый год службы – ничто из этого не могло стать оправданием смерти молодой девушки, которая была привязана к деревянному стулу тяжелым канатом. Тело ее было испещрено колотыми ранами, из которых уже давно перестала сочиться кровь.

Ее светлые волосы были перепачканы грязью, которой на полу было более чем достаточно. Порез на щеке тянулся от скулы к подбородку.

– Нехорошее начало недели…

Костин услышал знакомый голос и обернулся. Рядом с ним стоял майор Бойко. Рослый мужик. Помоложе Костина, да еще и понажиместей.

– Но у нас оно всяко лучше задалось, чем у нее, – добавил Бойко, кивнув в сторону истерзанного тела.

Костин окинул взглядом сновавших туда-сюда криминалистов. Все лица знакомые. Перевел взгляд на стену, расположенную по левую руку.

– Ты, наверное, шутить учился на специальных курсах, – зло бросил он коллеге, пораздумав. – Давай лучше по делу, ладно?

– Игорек, ты вот не зарывайся. А то ведь я обидеться могу, – сказал майор и тоже посмотрел на стену. Помедлил. Почесал затылок. – Если по делу, то это чертовщина какая-то.

На стене большими буквами было написано слово:

ВОЗМЕЗДИЕ