Королева Маргарита

– А мы спрячемся.

– А слуги? Возле замка всегда полно слуг.

– Да, верно… Тогда, может быть, совсем рано утром?

– Или поздно ночью. Когда никого нет.

– Давай как-нибудь попробуем!

– Давай. Если ты вдруг увидишь его, позовешь меня, а если я увижу, то сразу покажу тебе.

Довольный Эркюль кивает, но все равно остаток вечера с тревогой посматривает на дверь, опасаясь чудовища.

Иногда наше вечернее общество дополняют дети придворных, чаще всех Анри, принц де Жуанвиль, сын герцога де Гиза. Он на три года старше меня и держится спокойно и учтиво, как взрослый. Впрочем, это только до тех пор, пока не начнется какая-нибудь игра. Тогда он немедленно присоединяется к ней и, как правило, доводит до драки – ему везде надо быть первым. Он никогда меня не обижал, но я все равно его побаиваюсь и стесняюсь, у него такой дерзкий и надменный вид.

Когда Анри здесь, мы часто видим его отца, знаменитого полководца. По нему сразу видно, что он военный. Он очень сдержанный, говорит негромко, но властно. Мне кажется, даже матушка побаивается его, хотя и не показывает этого. А мне он нравится, потому что никогда не забывает спросить у нас с братьями, как дела, и сказать что-нибудь хорошее. Когда ему некогда, он просто кивает нам, но всегда обращает на нас внимание.

За окнами густая вечерняя тьма. Ужин был уже давно, в пять, но прежде чем ложиться спать, мы перекусываем молоком, рисом и сладостями – изюмом, медом, орехами или вареньем. Мне нравится, как горит огонь в камине, нравится, что в залах замка пахнет совсем по-зимнему – свежестью и горьким дымком. Вот бы выпал снег, чтобы можно было построить снежную крепость!

Пока мы лакомимся, к матушке заходит герцог де Гиз. Уже поздно, видимо, у него срочное дело. Он показывает ей какие-то бумаги. Матушка приказывает слугам присмотреть за нами, уходит вместе с герцогом и возвращается встревоженной и озабоченной. Шарль спрашивает, что случилось, но она отрицательно качает головой, желает всем доброй ночи и, шурша черным платьем, торопливо направляется к Франциску.

В последнее время я все чаще замечаю в ее глазах напряжение и страх, она чего-то опасается… И Франциск встревожен. Мы идем спать, но я вижу страх даже в глазах моей гувернантки баронессы де Кюртон, в ее неуверенных движениях, когда она спрашивает меня о каких-то пустяках, ожидая ответа с напряженной рассеянностью. Чего она боится? Времени? Или тех, кто желает нам зла? Я знаю, что на свете есть много людей, желающих нам зла. Но если гувернантка боится, она глупа. Потому что мы не боимся – а нам намного хуже и намного страшнее, чем ей. То, что дано испытать нам, ей даже и не снилось.

Я не без презрения смотрю на гувернантку, но всеобщая тревога передается и мне. Я долго не могу заснуть, а когда засыпаю, мне снится, что из леса выходит огромное темное чудище и, тяжело ступая, приближается к нашему замку… Я просыпаюсь – уф, это был только сон. Страх постепенно исчезает. Но для верности я все-таки осторожно раздвигаю балдахин и смотрю по сторонам. Горит ночник, гувернантка и горничные спят. Еще темно. Никаких чудищ не видно, и я засыпаю снова.

Амбуаз

Долгая зима. Низкое серое небо. Луара покрыта льдом, ветер и снег. Солнце редко выглядывает из-за облаков. Мы все ждем весны, но чем ближе весна, тем сильнее становится тревога.

Говорят, что протестанты хотят напасть на нас. Однажды я спросила у своей гувернантки:

– Мадам де Кюртон, а кто такие протестанты и что им нужно?

– Это исчадия ада, ваше высочество.

Такого ответа я не ожидала. Мне даже стало не по себе.

– Но ведь это люди? – спросила я неуверенно.

– Да, но это посланники самого Сатаны. Дьявол с их помощью хочет погубить нас.

– А почему он хочет нас погубить?

– Потому что у нас истинная вера – мы католики. А протестанты – еретики, вероотступники. Они нарушают законы Господа и после смерти попадут в ад.

Я оставляю мадам де Кюртон в покое и погружаюсь в размышления. Из разговоров взрослых я слышала, что протестанты хотят отобрать у нас корону. Все-таки дело тут, наверное, не только в религии… А если только в ней, то это очень страшно. Неужели протестантами и правда движет сам Сатана? И неужели их так много, что мы должны всерьез бояться их? Порой мне кажется, что Амбуаз – последний остров истинной веры в этом мире, а мы – ее последние приверженцы. Ведь этот мир очень стар, уже 1560 год от Рождества Христова, и, наверное, скоро конец света…

Все в Амбуазе чего-то ждут. Все вооружены, даже мальчишки-слуги. Поваренок вчера точил ножи и показывал, как будет резать еретиков. Разговоры в замке только о том, что протестанты готовят восстание, и если их сейчас не остановить, то будет уже поздно, потому что для них нет ничего святого и они не пощадят никого. К тому же – это часто повторяет кардинал Лотарингский, брат полководца Франсуа де Гиза, – если мы не встанем на защиту католической веры, то предадим ее, а что может быть ужаснее, чем стать предателями в глазах Господа и оказаться навеки проклятыми?! Даже самая жестокая смерть от рук протестантов не страшна по сравнению с этим!

Впрочем, протестантов в Амбуазе обычно называют иначе – гугенотами[4]. Как произносят это слово католики! Я слышу его от Франсуа де Гиза сухим и жестким, от его сына – подчеркнуто презрительным, от кардинала Лотарингского – холодным, как смертный приговор, от слуг – тревожным, а от матушки – спокойным, но это спокойствие намного страшнее гнева. Если бы протестанты услышали, как матушка говорит о них, то не раздумывая бросили бы свои планы поднять восстание.

Впрочем, матушка сама их боится, пусть она и королева. Да, корона охраняет нас, не подпускает врагов слишком близко, но после смерти отца нам ощутимо недостает могущества. Поэтому матушка боится всех, кто силен и способен захватить власть. Однажды во время обеда я заметила в ее глазах жгучую ненависть. Осторожно взглянула, на кого матушка так смотрит, – и поняла, что на Гизов. Мгновение спустя эта ненависть полностью скрылась за любезной улыбкой, оставшись только где-то в глубине глаз. У матушки странные глаза, они никогда не улыбаются, даже когда она смеется. А отец умел смеяться одними глазами…

Плохо, что точно ничего не известно. Мы не знаем, нападут ли на нас, или это только планы протестантов. А если нападут, то когда, и сколько человек? Все напряжены, все начеку.

Днем, в играх и занятиях с учителями, я не думаю об опасности, но по вечерам становится очень тревожно. Протестанты представляются мне безмолвными и беспощадными врагами. Я смотрю в окно на дальний берег Луары. Темно, вдали горят огни. Мне мерещится, что там воины с алебардами, и внутри все сжимается от ужаса. В моих комнатах спокойнее, они выходят окнами в сад. Но тревога пробирается и сюда, как холодный сквозняк, которым тянет по полу, несмотря на закрытые двери. Ночью мне снится, что протестанты проникли в наш замок и застигли нас врасплох, безоружными. Они одеты в темное, их латы тускло поблескивают в темноте. Они молча приближаются, со зловещим лязгом обнажая клинки, – и я просыпаюсь в холодном поту.

Я уже представляю себе битву, крики, кровь. Битва будет жестокой. «A la guerre comme à la guerre!»[5] – слышится отовсюду. Зима уходит, начинается март. В розовых весенних закатах горят кровавые отсветы, и глаза католиков, защитников Амбуаза, блестят таким же холодным, жестоким блеском, как их клинки.

Иногда мне даже становится жалко протестантов. Не потому что я сочувствую им – нет, – я очень боюсь их, да и в обиде на них за то, что они безо всякой нашей вины так сильно ненавидят нас, моего брата короля Франциска, всю нашу семью… В них нет никакого сочувствия нашему горю, они только рады тому, что мы недавно лишились отца и стали слабее. Это для них лишь удобный повод нанести удар.

Но, даже несмотря на это, мне их немного жаль. Они еще не знают, что их ждет – ведь обороной замка руководят Гизы. Протестанты для Гизов – не просто политические противники. Они враги их веры, а католическая вера для Гизов – самое главное в жизни. Гизы ненавидят протестантов сильнее всех на свете. Чтобы убедиться в этом, стоит хотя бы послушать, что о них говорит кардинал Лотарингский. Недавно он рассказывал, что ждет протестантов в аду. Я потом долго не могла заснуть… А горничные вчера сказали, что гугеноты мечтают жестоко убить нас всех, даже детей. И что прежде чем убить, они будут пытать нас, чтобы заставить отречься от истинной веры.

4

Гугеноты – протестанты во Франции XVI–XVIII вв., преследовавшиеся католической церковью и правительством. Слово «гугенот» имеет уничижительный оттенок.

5

На войне как на войне! (Фр.)