Страница 15 из 16
– Ну что же. Поздравляю вас с возвращением с того света, – человек в белом халате изъяснялся интонациями чеховского героя во время дачного чаепития.
– Неплохо бы ознакомиться с подробностями. – Олег Александрович сразу проникся симпатией к этому уютному, внушающему надежду на то, что всё будет хорошо, эскулапу.
– Извольте. У вас был инфаркт. Этого достаточно? – Доктор засмеялся. – Давайте знакомиться. Меня зовут Вениамин Аполлинарьевич. Фамилия моя Отпевалов. Не очень подходящая для врача, но другой нет.
Бывает так: людям необходимо что-то обсудить друг с другом, но между ними столь плотное, будто залитое бетоном, пространство, что каждое их слово бьётся в него и отскакивает к ним обратно ушибленным и выхолощенным. А случается наоборот: между собеседниками образуется что-то наподобие воронки, которая принимает все слова и фразы, сцепляет их, создавая витиеватые цепочки взаимности, вьющиеся по красивым и законченным смысловым траекториям.
Ни Храповицкий, ни Отпевалов не отличались особой открытостью, не коллекционировали знакомых, не бросались сломя головы в новые дружбы, но обнаружили друг в друге того, с кем давно хотели пообщаться.
– Вам повезло. То, как вы рухнули, заметил дежурный милиционер около ЦК партии. Он, не медля, вызвал «скорую» по спецсвязи и сообщил врачам, откуда вы вышли. И они оперативно привезли вас к нам… – Отпевалов поправил очки.
– Моему сыну сообщили о том, что со мной?
– Да. Конечно. Он уже в Москве. Сегодня был здесь. Говорят, очень взволнован.
– Когда его ко мне пустят?
– Завтра. Сегодня лишние переживания ни к чему. Сейчас вам поставят капельницу. Потом вам бы лучше поспать. Рекомендую прислушаться к моим рекомендациям.
– Я согласен. Вы внушаете доверие.
– Никогда не слышал такого в свой адрес, – Отпевалов засмеялся. – Обычно это подразумевается само собой.
Пока медсестра, та самая, розовощёкая, рыжая и пахнущая табаком девица, пристраивала к вене Храповицкого иглу, Отпевалов наблюдал за этим, встав поодаль и скрестив руки на груди.
Конечно, врачебная этика не предполагает праздного времяпрепровождения с пациентом, а тем более с инфарктником, когда тому только поставили капельницу. Но Отпевалову сейчас было на это наплевать. Неодолимая сила тянула его к больному, и он снова сел около него и приступил к расспросам. И расспросы эти вовсе не касались здоровья Олега Александровича. Да и зачем спрашивать? Ясно, что кризис миновал. Предстояло долгое выздоровление. А возможно, и не такое уж долгое. Если сосуды ещё не окончательно изношены.
Храповицкого обрадовало то, что врач задержался. С ним он чувствовал себя много спокойней.
– Когда меня выпишут? – Храповицкий подтянулся на кровати повыше.
– Лежите спокойно, а то капельница выскочит. – Отпевалов обеспокоено приподнялся, чтобы посмотреть в порядке ли всё с иглой в вене. – Трудно сказать. Поглядим, как пойдёт выздоровление. Вы же молодой ещё! Зачем вам тут задерживаться надолго.
Они разговаривали вполголоса, чтобы не тревожить дремавших соседей Храповицкого по палате.
Литературоведу не терпелось выяснить все подробности своего состояния, однако этот настойчивый интерес наталкивался на сопротивление кардиолога. Он уводил беседу ближе к литературе, выведывал, на чём специализируется учёный, как он смотрит на современных писателей, кто из поэтов ему нравится. Храповицкий про себя удивлялся такому интересу, но отвечал весьма подробно.
Когда Отпевалову вчера утром сообщили, что к ним угодил с инфарктом заместитель директора Пушкинского Дома, он порядком разволновался. За всю свою многолетнюю врачебную практику он никогда не лечил филолога. Видимо, они от сердечных болезней сразу умирают.
Неужели можно будет показать кому-то свои стихи и получить наконец профессиональную оценку? Хотя сейчас рано об этом даже помышлять. Нынче пациенту точно не до его стихов. Но вдруг установится контакт? Случалось, что с некоторыми своими больными он доходил до полной откровенности. Надо расположить его к себе.
– Не сердитесь за хлопоты, что мы вам доставляем, – попросил вдруг Отпевалов. – Думаю, вы быстрее восстановитесь в отдельной палате. – Доктор улыбнулся почти торжествующе. – В самое ближайшее время вас туда переведут. Я сейчас дам такое распоряжение.
Прощаясь, Отпевалов сообщил, что о его здоровье ещё справлялась какая-то женщина.
– Кто же это? – удивился Олег Александрович.
– Представилась Светланой Львовной. Более ничего не скажу. Не в курсе. Мне дежурная сестра передала.
Храповицкий вздрогнул, будто по всему его телу прошёл разряд электрического тока.
Отпевалов всполошился:
– Что случилось? Плохо?
– Нет, – Олег Александрович через силу улыбнулся. – Всё в порядке.
Врач ещё побыл в палате некоторое время, чтобы убедиться в том, что не наступает новый кризис.
Николай Иванов
Иванов Николай Фёдорович – родился в селе Страчево Брянской области в 1956 году.
Окончил Московское суворовское и факультет журналистики Львовского высшего военно-политического училища. Службу начал в Воздушно-десантных войсках. В 1981 году был направлен в Афганистан. Награждён орденом «За службу Родине в ВС СССР» III ст., медалью «За отвагу», знаком ЦК ВЛКСМ «Воинская доблесть». Почётный гражданин Суземского района Брянской области. Награждён медалями: «За возвращение Крыма», «Участнику военной операции в Сирии». Председатель правления Союза писателей России. Автор более 20 книг прозы и драматургии. Лауреат литературных премий им. Н. Островского, М. Булгакова, «Сталинград», ФСБ России, «Золотое перо границы» и др.
Свете тихий
Возле магазина ходила женщина с топором.
Скорее всего, она просто кого-то ждала, но Дима Кречет попятился. Только что в приёмной главы района секретарша, принимая у него с Сергеем куртки, поинтересовалась, добрая душа:
– Можно вас повесить на один крючок?
Фраза не имела никакого подвоха, но они-то помнили, что приехали не просто на родину своего друга, а в партизанские края. Так что и за топором не лишним было бы присмотреть.
– Пароль – «Сорок девять», – прошептал Кречету Сергей, благословляя того на штурм стеклянной дверной амбразуры хозяйственного магазина.
С современными паролями гуманитарии, вроде Димки Кречета, на войне – первые кандидаты на отстрел. Названия городов или абракадабры про «славянские шкафы» канули в лету, уступив место всесильной цифре. Да и что может быть проще для распознавания врага: начштаба назначает паролем любое число, и часовой уже не кричит: «Стой. Кто идёт?» Он сам называет первую пришедшую на ум цифру и ждёт с автоматом наизготовку, когда неизвестный прибавит к ней недостающие баллы. Арифметика, третий класс. Но Кречета боец под Пальмирой уложил мордой в вековую сирийскую пыль как раз после того, когда тот не смог быстро вычесть из сорока девяти услышанные «тринадцать».
Стражнице у дверей дела до посторонних не оказалось, в магазине они тоже пришлись не ко двору: продавщица дремала, улёгшись тройным подбородком на руки, мягкой периной разложенные по прилавку. Разлеглась бы наверняка и пошире, но локоть упирался в объявление: «Продаю свежий навоз. Самовывоз».
Вошедшим требовался амбарный замок, но Кречет не забыл про подначку с паролем и кивнул на объявление:
– Грамм двести пятьдесят не взвесите? Товарищ выращивает кактусы…
Заканчивал просьбу шёпотом: над прилавком начало вставать что-то могучее, колышущееся, заполняющее собой место что вширь, что в высоту, а потому способное ухватить гвардии майора за шиворот и всё же повесить юмориста по-партизански на персональный крючок. Выручая друга, Сергей затараторил о замке, заплатил за первый попавшийся и вытолкал Кречета из дверей.
На улице к женщине-лесорубу подкатил на разномастном мотоцикле муж. С головы на голову пересадил ей свой шлем, себе достал из коляски сетку от пчёл. В два притопа, три прихлопа завёл смесь «Урала» и «Явы», Шумахером погазовал перед стартом. Мигнув, как макака, красным задом, мотоцикл умчал топор в гудящий комарьём Брянский лес, выглядывающий из-за последнего уличного дома.