Страница 3 из 16
- Но почему, - первый раз за все время не выдержал англичанин, - почему ты думаешь, что тебе удастся справиться с Московией? Что у тебя есть, кроме старой кирасы и одного меча?!
- Вы все еще не понимаете самого главного, сэр Артур, - впервые за год широко и дружелюбно улыбнулся русский. - Самое главное - это не порох и железо. Самое главное у человека находится здесь, - он выразительно постучал пальцем себе по виску. - А здесь у меня лишних четыреста пятьдесят лет.
* * *
Вильсону повезло - ветер дул с моря, поэтому в узкую и длинную бухту Чембало неф смог войти сам, без весельного буксира. А значит, в кармане купца сохранилась еще пара золотых монет. Оставив на мачтах по одному нижнему прямому парусу, судно неспешно проскользило под темными пушечными стволами охраняющей вход в бухту крепости и бросило якорь вблизи вытянувшихся от берега причалов. Теперь предстояло встретиться с начальником порта, получить разрешение на стоянку и разгрузку, на торговлю в городе. Никаких трудностей с этим англичанин не ожидал. Среди купцов хорошие вести распространяются быстро, и Вильсон знал, что несколько лет назад султан казнил за взяточничество тридцать тысяч своих беков, и теперь османские чиновники честны и исполнительны как никогда. При подобных сообщениях из дальних стран купцы начинали громко сожалеть, что Сулейман Великолепный еще не успел прибрать под свою руку всю Европу с ее дикими нравами. Тем более, что османы, как всем известно, отличались крайней терпимостью к покоренным народам, не требуя принимать свою веру, изменять обычаям и укладу жизни и даже оставляя на местах прежних правителей - если те, разумеется, искренне присягали Великой Порте.
К корме судна подтянули привязанную на длинной веревке шлюпку, в нее спустились четверо моряков и сам купец, опустили на воду весла. Десяток гребков - и они оказались у подножия многоярусного, ступенька за ступенькой взбирающегося на крутой склон города.
- Водички свежей не желаете? - немедленно направился к ним бродивший у причалов старикашка в свободной рубахе и коричневых шароварах, с бурдюком на спине. - Холодная, ключевая.
Вильсон услышал, как зарычал на спиной Магистр и предупреждающе вскинул руку:
- Подожди, не ругайся, - а затем почти ласково обратился к торговцу водой: - Откуда, говоришь, водица?
- Родник под горой бьет, - неопределенно махнул рукой в сторону старик. - Оттуда и ношу, как же иначе?
- Далеко?
- Далече, - тяжко вздохнул старик.- Водицу испивать станете, али как?
- Ты сам откуда... родился?
- Из-под Калуги мы. Почитай, уж годков двадцать, как татары угнали. Интерес, проявленный иноземцами к его скромной персоне, заставил забыть водоноса о своей корысти. - Поначалу при саде у Массима-бея трудился, а как слаб стал, хозяин водой торговать отпустил. Монету серебряную в день приношу, а остальное мое. И кормит по-прежнему, и за жилье платы не требует, дай ему Бог здоровья... - Старик перекрестился, слегка поклонившись невидимому Господу.
- Язык рабов! - презрительно фыркнул за спиной русский.
Рабов не рабов - но русскую речь понимали и в Польше, и в Литве, и в Ливонии, и в Крымском ханстве. Понимали смысл разговора в Швеции и Дании. Если Вильсон собирался наращивать капитал, торгуя с богатой Московией, - то обходиться в восточных землях без толмача было для него едва ли не важнее покупки хорошего судна. И сейчас англичанин откровенно наслаждался, общаясь с русским рабом запросто, без чьей-либо помощи.
- А домой вернуться не хочешь?
Стар ведь совсем, хозяин может и отпустить.
- Кто меня там помнит, мурза, - отмахнулся водонос. - Столько лет прошло. Кто кормить станет старика, кому нужен такой хомут на шею? Не, здесь я уже привык, прижился. Угол есть, харч дают. Водичкой, вот, приторговываю.
- Ты налей мне водицы-то, налей, - полез в карман камзола англичанин и нащупал там медную монету. - Где начальник порта сидит, не знаешь?
- Как же не знать. - Водонос торопливо развязал бурдюк и наполнил большую медную кружку. - До конца этой улицы дойдете, там мазанка белая стоит, с большим крыльцом. Рядом два янычара постоянно сидят, не ошибетесь.
- Хорошо, ступай.
Холодную родниковую воду, показавшуюся особенно свежей после затухшей в бочках корабельной, купец все-таки выпил, отдал рабу пару медных монет, не посмотрев на их достоинство и происхождение, и решительным шагом направился в сторону мазанки, угол которой виднелся из-за сложенной перед причалом груды мешков.
Богатым портом Чембало управлял довольно молодой араб - худощавый, гладко выбритый, с непропорционально большими голубыми глазами на скуластом лице, одетый в короткую курточку, оставляющую открытой грудь, и шелковые штаны. В мазанке, пол и стены которой укрывали плотные войлочные ковры, покрытые коричнево-зелеными узорами, было жарко - но висевший в воздухе горьковатый запах крепкого кофе каким-то непостижимым образом скрадывал духоту и придавал казенному дому ощущение уюта.
Сидевший на вышитой подушке араб, сделав вид, что приподнимается со своего места, указал посетителям на ковер перед собой. Артур Вильсон с готовностью сел, поджав под себя пятки, а русский, слегка расставив ноги и положив руки на рукоять меча, остался угрюмо стоять, глядя в стену перед собой. Начальник порта, не сумев скрыть изумления от вида громадного воина, довольно долго рассматривал его снизу вверх - отчего наемник казался раза в полтора выше, нежели был на самом деле, - потом соскреб с подноса костяную трубочку кальяна, основательно, судя по зазвучавшему бульканью, затянулся, после чего перевел взгляд на купца:
- Напрасно ты пришел в город с вооруженным рабом...
Говорил араб, естественно, по-итальянски - на каком еще языке мог обращаться к гостю чиновник в землях, которые больше трех веков обживались генуэзцами, и населялись ими по сей день, поскольку после вхождения Крыма в османскую империю Порта ограничилась присылкой нескольких гарнизонов из престарелых ветеранов в крупные города и горстки чиновников, присматривающих за общим порядком? Разумеется, избавляясь от ханского налога с христиан, большинство местных жителей окрестились в мусульман, стали называть себя беями, мурзами и татарами - но от этого они не переставали быть итальянцами, детьми итальянцев и их внуками, светлокожими, черноволосыми и остроносыми.