Чужой жизнью

Там же.

Было нестерпимо душно. Откинув одеяло, я осторожно выбралась из захвата Альберта и, стараясь его не разбудить, сползла с постели. Он зашевелился, но я вовремя сообразила подложить ему свою подушку. Уткнувшись в нее носом и немного потискав, он успокоился.

Проскользнув на цыпочках в гостиную, я открыла окно и тихонько позвала:

– Веста.

– Ты решилась, – не сколько вопросом, сколько утверждением раздалось за моей спиной.

– Альберт не проснется? – кивнула я головой в сторону спальни.

– До утра нет, – поспешила заверить Веста. – Так ты готова?

– Нет, – честно призналась я, – но боюсь, что дальше будет только хуже. Ты знаешь, что со мной произошло сегодня?

– Сейчас не стоит об этом думать. Если ты решилась, то стоит поспешить.

Я глубоко вздохнула. Уходить не хотелось. Нет, не так. Уходить было больно. Но дальше могло быть еще больнее. Я помнила, как прокляла Верховного мага, хоть и смотрела на все происходящее, словно со стороны. Я слышала слова Альберта королю, хоть происходящее и казалось сном. Но я также знала, что это не сон. Если я не хочу предать саму себя, я должна уйти, дать Альберту свободу, дать ему шанс на нормальную жизнь.

– Как думаешь, куда мне лучше всего отправиться?

Веста помолчала, задумчиво на меня посмотрела, а затем ответила:

– На родине твоего кота очень красиво.

– Ну что ж, давно я не путешествовала.

Я не могла уйти просто так, это было бы бесчестно по отношению к Альберту. Ведь он, по сути, не был виноват, более того – поступал как настоящий мужчина, твердо уверенный в том, что нашел свою женщину. Несмотря на все собственнические замашки Аля, я давно перестала себя обманывать тем, что интересую его исключительно как источник. Я не слепая и видела, как он на меня смотрит. Тем больнее...

Достав бумагу, я написала всего два слова. Объяснять, почему я ухожу, было бессмысленно, ведь любое слово только подстегнет Альберта к поискам меня. Поэтому, подумав, добавила к записке еще два. Пусть уж лучше считает меня стервой – может, так ему будет легче.

Медлить нельзя, еще чуть-чуть, и я передумаю, а передумывать мне нельзя.

Оставив на столе записку, пошла в комнату Баса.

– Эй, соня, вставай, – ткнула я пальцем в бок безбожно храпящего кота.

– Мау-у? – обиженно уставился тот на меня сонными глазами.

– Мы уходим.

– Куда-а-а? – кот продолжал удивленно пялиться на меня, пока я рылась в шкафу.

– К тебе домой, – сумки были готовы еще месяц назад, как и шлейка для их крепления на Басе.

– А ра-а-азве мы не до-о-ома?

– Басик, солнце, мы сбегаем. Усек?

– Не-е-ет. А заче-е-ем?

– Так надо, – я плюхнула сумки сверху на кота. – Встань, застегнуть надо.

– Заче-е-ем?

– Затем! – психанула я. – Выберемся за город – объясню. А сейчас, милый мой, будь так добр, дай мне на тебя забраться и вынеси меня из этого города так, чтобы ни одна зараза ничего не заподозрила.

Все же кот у меня умница, хоть ничего и не понял, но скользнул из окна как тень и неслышно понесся по крышам домов.

Остановиться сразу за городом Басу я не позволила. В первый день нам надо было уйти как можно дальше. Бас все еще не понимал, зачем мне так срочно понадобилась его родина, и почему я требую избегать дорог и поселений, но не перечил.

В гостиной жрицы Благословения.

Закрыть глаза, глубоко вдохнуть и медленно досчитать до десяти. Так делала она, когда их стычки грозили перерасти во что-то большее. Один. После этого она всегда резко менялась. Два. Не всегда в лучшую сторону. Три. Во всяком случае, для него. Четыре. Ее месть всегда была особо вычурной. Пять. И не только месть. Шесть. Она всегда была непредсказуемой. Семь. Слишком живой. Восемь. Захватывающей. Девять. Как глоток родниковой воды в полуденную жару. Десять.

Альберт открыл глаза.

Сейчас самым главным было успокоиться и вернуть хладнокровие. Альберт собрался сесть, но с удивлением обнаружил, что сесть некуда. От мебели остались только щепки и обгоревшие головешки. Когда он успел это сотворить?

– Актан, – услышал Альберт и повернулся. В покосившемся дверном проеме (разбитая дверь валялась в коридоре) стоял Грег. – Что случилось?

Альберт молча протянул ему записку.

– Прости. Крылья, – прочитал вслух Грег, а Альберт почувствовал, как от произнесенных слов его снова словно пронзает ледяная струна. – Что это значит?

– Вчера я сделал Яне предложение, – Альберт медленно выдохнул, стараясь успокоить вновь накатывающую на него ярость смешанную с отчаяньем, – и как видишь, ни ее, ни этого чертового болтливого кота нет, зато есть записка из двух слов.

– Актан, следуй за мной, – сухим голосом произнес Грег и вышел из комнаты.

Альберт нервно дернулся от произнесенного имени, ведь они сейчас были не на задании, но реакции, за десятилетия буквально въевшиеся в подкорку, говорили об одном – подчинись. Что бы ни случилось, в любой ситуации руководство автоматически переходит к более холодному рассудку. Поэтому, откинув всякие сомнения, Альберт последовал за старым другом.

Они спустились в комнату Грега на первом этаже. Как начальник охраны, теперь уже непонятно, кого больше – самого Альберта или Яны, тот всегда имел право на отдельную комнату. Поэтому такая комната существовала не только во всех домах Альберта, но и в храме.

Зайдя в комнату, Грег сразу направился к шкафу и, хорошенько погремев, выудил оттуда пузатую бутыль. Налив тягучей зеленой жидкости в два стакана, один полный он пододвинул к герцогу, второй, наполненный на треть, выпил сам.