Страница 33 из 48
— Джинни уехала с профессором Горановым, — проговорила Надин обманчиво безразличным тоном, и Вацлав наконец понял — пришла, чтобы сделать еще больнее, изящно станцевать на костях. — Думаю, прямо сейчас они уже пробуют на прочность кровать в президентском люксе Роял-Рица. Ну, или какой-то другой номер сняли, как считаешь, Кнедл?
— Мне все равно, — безразлично проговорил он и отвернулся к окну.
— Я же знаю, что нет, — блондинка негромко засмеялась, и этот смех был похож на переливы серебряных колокольчиков. — Только дурочка Джинни не может чувствовать того, что с тобой происходит, Кнедл. Но я-то вижу, какими глазами ты на нее смотришь.
Пожалуй, она не уступала красотой своей сестре, но при этом была полной ее противоположностью — худенькая блондинка с ангельским лицом, пшеничными локонами и синими, как сапфиры, глазами. Надин разглядывала его как-то слишком уж откровенно, пристально, с нескрываемой насмешкой.
— Та смс — твоих рук дело? — догадался вдруг Вацлав и, исподлобья глядя на девушку, спросил. — Зачем?
Вацлав ожидал от нее всего — смеха, каких-то унизительных слов, которые, как он сразу для себя решил, слушать не будет — просто выставит Надин Делиль за дверь и все… Но вместо этого блондинка вдруг подошла к нему и взяла за руку — ту самую, которой он полчаса назад молотил кирпичную кладку. А затем, сжав пальцы опешившего Вацлава, поднесла ко рту и, обдав безобразную рану своим ледяным дыханием, лизнула окровавленные костяшки.
— Вкусно… — не отрывая откровенного взгляда, прошептала Делиль. — Чистое, сладкое, потрясающе сильное страдание! Первый сорт… Кто бы мог подумать, Вацлав Кнедл, что ты по уши влюбишься в нашу красотку Джинни? Ты ведь понимал, что такие девушки не для тебя, понимал — и все равно влюбился. Очаровательно! Представь, Вацлав, только представь — она сейчас там, с ним вдвоем, с этим мускулистым красивым профессором. Позволяет делать с собой все, что его душе угодно. Он ведь оттрахает ее, этот самонадеянный болван Горанов, отымеет так, как ты даже не смеешь мечтать. Тебе больно осознавать это? Больно?
— Пошла вон, — бесцветным голосом проговорил Вацлав, глядя куда-то поверх нее.
— О, бедный, бедный мальчик, тебе так больно, что даже дышишь с трудом, — с издевательским сочувствием протянула Надин, прикоснувшись узкой ладонью к его подбородку. — Взамен на твою сладостную боль я дам тебе кое-что очень-очень вкусное…
С неожиданной силой Надин толкнула Вацлава на кровать, а сама уселась сверху, странно тяжелая для такой хрупкой девушки. Зазывно облизав розовым язычком пухлую верхнюю губу, Надин впилась в его губы пылким поцелуем, одна за одной расстегивая пуговки блузки. Обнажив маленькие крепкие груди с крупными розовыми сосками, девушка сама положила на них его руки и сжала.
— Соте оп, мальчик, что как деревянный? — томно прошептала Надин, потершись бедрами об его бедра. — Ты ведь этого хотел, не так ли?
Вацлав, как загипнотизированный, смотрел в синие глаза девушки, ощущал под пальцами упругую плоть ее затвердевших сосков, податливую гибкость женского тела и, как во сне, поцеловал розовые влажные губы.
Да он хотел… Он тысячу раз представлял в своих объятиях обнаженную девушку с фарфоровой кожей и шелковистым водопадом темных волос. У нее был другой, нежный, ненавязчивый запах, алые мягкие губы, и пленительные золотисто-карие глаза…
Та, что сейчас расстегивала его рубашку, покрывая поцелуями его грудь и спускаясь все ниже, была лишь слабым подобием, суррогатом, фальшивкой, которая никогда бы не смогла заменить ему блистательного оригинала.
Не отвечая на страстные объятия, Вацлав негромко сказал:
— Уходи.
Девушка, в этот момент расстегивающая молнию его брюк, с удивлением подняла голову.
— Что-о-о-о-о? — в обычно мелодичном голосе Надин прозвучали визгливые ноты и она, как кошка, соскочила с его колен. — Что ты сказал, девственник несчастный? Ты хочешь трахаться, так какая разница, с кем? Или ты вообще импотент? Да у тебя просто-напросто не стоит! Выродок! Больной! Ненормальный!
— Уходи, — повторил Вацлав, мрачно глядя на беснующуюся девушку.
И не выдержав его тяжелого взгляда, она выскочила из комнаты прочь, на ходу застегивая непослушные пуговицы блузки. Но с лестницы Надин вернулась. Обманчиво спокойная, она, встав в дверях, по-змеиному тихо прошипела:
— Ты даже себе не представляешь, недоносок, от чего только что отказался! Моя сверхспособность — насыщение внутренней болью. И знаешь, что я тебе обещаю, Вацлав Кнедл? Скоро я твоими страданиями обожрусь! Ты сам приползешь ко мне на коленях, умоляя тебя трахнуть и забрать хоть малую толику душевных мук. А теперь ложись спать. Ложись спать и думай о том, что сейчас где-то в роскошном номере отеля Горанов имеет твою любимую Джинни во все ее сладкие щели. Она ему отсасывает. Она ему дает. Дает так, как никогда в жизни не даст тебе, жалкий ты, никчемный неудачник! Спи спокойно, Вацлав. Приятных тебе снов.
И Надин со страшной силой грохнула дверь об косяк.
ГЛАВА 18. Планшет
Среди тысячи идиотских, унизительных, шовинистских, сексистских правил Догмы, тем не менее, нашлось одно просто замечательное. Раз в неделю господин мужчина должен был выводить своих женщин в церковь на воскресную службу. Для необремененных домашними делами утробы и мессалины эта процедура считалась обязательной, но чернавка могла и не пойти, при сильной загруженности, разумеется.
Для Джин это было настоящее счастье — на целых полдня остаться в доме совершенно одной! И даже находящаяся снаружи охрана была не в счет.
Едва Вацлав вместе с Доротой и Вафлей ступили за порог, Джина перестала изображать бурную деятельность на кухне — на самом деле воскресный ужин у нее был готов еще с раннего утра. Выждав полчаса, она, тихо, как мышка, ступила на мужскую половину дома и поднялась на второй этаж, в ванную для гостей.
Проведя пальцем по блестящей поверхности крана, которую она только вчера самозабвенно начищала, Джина решительно включила воду. А потом, подумав, еще и пены добавила.
Ванную можно принимать только мессалинам и утробам, которые имеют с мужчиной физический контакт и должны быть чисты. Чернавкам такое удовольствие строго запрещено — им полагается пользоваться даже не душем, а биде, установленном в туалете на женской половине дома. Как же проклинала Джин республику Догму, хозяйственным мылом намывая в биде свои шелковистые волосы, которые из-за их длины постоянно засасывало в сток!
Кнедл со своими курицами вернется часа через три, не раньше. А потому- к чертям собачьим проклятое биде! Джина всю свою нормальную жизнь обожала лежать в горячей ванной, наполненной тысячью пузырьков пены. И она не откажет себе в этом удовольствии прямо сейчас!
С наслаждением освободившись от серого фартука, черного платья и грубого телесного белья, Джин, сколов волосы на затылке, с благоговением ступила в облако пены сначала одной, а затем и второй ногой. И чуть ли не мурлыкая от счастья, погрузилась в обжигающе-горячую воду по грудь.
Это определенно стоило риска, которому она себя подвергла, нарушив запрет! Раскинув руки по бортикам ванной, Джин расслабленно откинула голову назад, на минуту представив, будто она находится в ванной собственного пентхауса, будто не было никакой Догмы с ее изуверски жестокими порядками.
Вода горячая, такая обжигающе-горячая, какую она всегда любила набирать в ванну дома. Пар осел на волосах, сделав их кончики влажными…
Джин отвыкла от этого ощущения блаженства, потому ее разморило, как от крепчайшего алкоголя. И чего она в эти минуты никак не ожидала, так это, что дверь откроется, и на пороге ванной она увидит Вацлава.
Райская нега вмиг слетела, как не бывало. Напряженная, Джин подобралась, пытаясь укрыться под пеной чуть и не с головой. Оттого, что она была обнаженной, почувствовала себя уязвимой вдвойне.
Как, как они могли так быстро вернуться из церкви?