Страница 23 из 48
В свете покушения на лидера республики вряд ли кому-то будет дело до скромной пестуньи, направляющейся по своим делам….
ГЛАВА 12.
5 лет назад
Под конец дня впечатления от поцелуя стерлись, поблекли. Если честно, она сама постаралась загнать их вглубь себя. Успокоившись, Джина решила не отказываться от спора. А смысл бросать начатое, когда заслуженная победа так близка? И она действительно близка — неприступный литературный профессор почти созрел, хотя и не кидал на нее красноречивых взглядов, как Дюк Кремер, а с того дня, когда она помогала ему с уборкой на кафедре, вообще ни разу не подходил. Но Джин ощущала интерес Торстона каким-то шестым чувством, даже когда его не было рядом.
Горанова надо было дожимать блестящим проникновенным выступлением с элементом постановки «Митиной любви» — поэтому она должна была прийти вечером в танцевальный зал, чтобы вместе с Вацлавом в последний раз прогнать выступление на семинаре и отрывок из пьесы. Пожалуй, в этом что-то было — Джин даже понравилось играть, притворяться кем-то, вкладывая в наскоро заученные реплики эмоции, которых она совсем не чувствовала, но Вацлав Кнедл, произносящий свой текст с каменно-отстраненным выражением, сбивал с нужного настроя. Но все равно получалось неплохо — этот постановочный фрагмент здорово оживлял их ответ.
Вообще-то это была странная мысль — как ни в чем не бывало идти к Вацлаву после того, что произошло днем. Это была жестокая мысль — прийти в пустой гулкий танцевальный зал, где он, наверное, уже ждал ее… Какие эмоции он при этом испытывал? Джин не хотелось даже думать об этом.
Чем ближе к вечеру, тем ей становилось неспокойнее. В конце концов, Джин приняла решение остаться в своей комнате — выступят они завтра и без генерального прогона! Чтобы Джина Моранте готовилась к какому-то задрипанному семинару даже тщательнее, чем к самой крутой вечеринке? Литературный профессор и так уже на крючке, да и вообще…
Но когда время, о котором они с Вацлавом договорились, подошло, Джин запахнула на своем черном в белый горошек платье джинсовую куртку и вышла в холодные осенние сумерки.
Танцевальный зал находился в западном крыле и имел отдельный вход — быстрее всего к нему можно подойти по кленовой аллее. Она была длинной и лежала как бы в стороне от хоженой территории академии. Любая другая девушка на месте Джин если не испугалась, то в любом случае, почувствовала себя некомфортно — вечер, холод, безлюдное место… Но Джина не испытывала страха — бояться можно было лишь упырей, а с ними Константин Леоне покончил навсегда. Упырей… и Гаспара Леоне, но он пропал без вести два года назад и, даст бог, не найдется никогда… Правда, в какой-то момент девушке показалось, что за ней кто-то идет, но это был всего лишь шелест падающих листьев.
Зал для танцев — единственное помещение академии, оформленное не в готическом ключе, а в стиле барокко — с богатой объемной лепниной, многочисленными подсвечниками и канделябрами, статуэтками в стенных нишах, массивными хрустальными люстрами и позолоченными многоярусными светильниками, которые испускали рассеянный приглушенный свет.
Замерший около окна Вацлав обернулся на звук ее шагов с нетерпеливым и радостным выражением, как бы надеясь и не веря себе, и бросился к ней.
— Джина!
— Вацлав, забудь, — сказала она хладнокровно, сразу же отгородив его от себя толстой ледяной стеной. — Ничего не значило. Ничего! Просто шутка.
Это было немного страшно — смотреть, как меняется у него лицо. С каждым ее словом надежда исчезала — глаза Кнедла мертвели и мертвели. Вацлав отвернулся, глядя в пол, и сердце у Джин защемило — нельзя было целовать его, нельзя было приходить сюда сейчас, нельзя!
Она ждала от него чего угодно — что расплачется, будет умолять, как тот официантик, но никак не того, что Вацлав очень тихо и очень спокойно проговорит, не глядя на нее:
— Шутка. Хорошо. Я тебя понял.
С удивлением прислушавшись к себе, Джин поняла, что даже испытала нечто вроде разочарования. Пожалуй, если бы он сейчас опустился перед ней на колени, прикоснулся губами к костяшкам ее пальцев, прошептал, что мечтает о втором поцелуе, мечтает о ней, о ее великолепном теле на шелковых простынях и…
— Так мы делаем последний прогон или нет? — буднично спросил Кнедл, подняв на Джин призрачно-серые глаза, в которых ничего сейчас нельзя было прочесть.
— Да. Да, конечно.
Джин провела раскрытой ладонью по своей одежде — от груди и вниз. В мгновение ока современное платье трансформировалась в белое шелковое платье до пола, украшенное пышно задрапированной сзади вуалью, на руках у нее оказались короткие белые перчатки, не скрывающие запястий, а в руках — кружевной зонтик. В довершение ко всему свои волосы Джин украсила шляпкой с широкими шелковыми лентами — столь дурацкой, сколь и очаровательной. Странный образ из давно ушедшей эпохи чужой страны был полностью скопирован Джин с иллюстрации к «Митиной любви» в одной из книжек. Выделываться с костюмом и применять свой дар украшения вовсе необязательно, но профессор Горанов просто обязан был увидеть ее в образе бунинской героини. Она и Вацлава могла бы обратить в Митю, но от этого он в самом начале отказался наотрез.
— Я на минутку, — проговорила Джин, делая вид, будто только зашла в воображаемую комнату. — Мне надо с мамой к портнихе, я просто убежала от нее на часок.
— Ты теперь забегаешь ко мне, как к больному, навестить. Тебе это в муку, но долг велит. Больных нельзя бросать, — без всякого выражения произнес Кнедл, не подхватывая ее игру.
— Что ты говоришь? — всхлипнула Джин. — Я тебе все отдаю, что у меня есть! Иди ко мне, поцелуй же меня!
Дальше шла реплика Вацлава, но он молчал.
— Почему, когда ты рядом, все по иному? — будто через силу проговорил он наконец.
— Я жду тебя, только тебя, ты не идешь, я умираю, готов убить тебя и себя. Но когда ты рядом, все забывается и есть только ты. Весь мир-ты…
— Ты любишь только мое тело, а не душу… — Джин с грустью хлопнула ресницами.
— Что ты говоришь, из какой это пьесы? — Вацлав усмехнулся, глядя ей прямо в глаза.
— Не будем ссориться, перестань меня ревновать хоть нынче, в такой чудный день! — капризно перебила Джина. — Как ты не понимаешь, что ты для меня единственный? Ты — лучше всех! Я твоя, твоя… Ну, целуй же меня…
Джин резко замолчала, так и не договорив свою реплику, во все глаза глядя на троих парней, которые вошли в танцевальный зал. Они смотрелись в этом пышном убранстве настолько чуждо, что Джин пару мгновений не могла избавиться от ощущения, что ей это видится. На самом деле она искренне надеялась на это, потому что ничего хорошего появление в танцевальном зале Дюка Кремера в компании двух незнакомых вампиров, не сулило. Еще хуже были бейсбольные биты в руках непрошенных гостей. Еще хуже то, что один из парней — сморчок с жидкими, зачесанными назад волосами плотно прикрыл дверь, вставив эту самую биту в ручки так, что снаружи ее было невозможно открыть.
— Мы не помешаем, голубки? — оскалился Дюк, поигрывая круглым в сечении металлическим стержнем. — Вы тут трахнуться, как я посмотрю, задумали? Ролевые игры, да? Так не надо нас стесняться, милые…
ГЛАВА 12.2
Вацлав, который стоял ко входу спиной и не видел вошедших, обернулся на голос Кремера.
— Дюк, ты пьян, — предостерегающе проговорила Джин. — Не надо делать вещей, о которых потом пожалеешь!
От бывшего парня действительно за километр несло алкоголем и, невзирая на опасность ситуации, Джин не могла не удержаться от мысли о том, как же правильно поступила, что порвала с ним. Потный, красный, набычившийся, с воспаленными красными глазами и крепко сжатыми кулаками, он сейчас вызывал только отвращение.
Но дело было дрянь, она чувствовала это нутром. Кремер зол, очень зол, выпитое спиртное усиливало эту злость в несколько раз.