Бардак на чердаке

Автор. Алло! Григорий Алексеевич? Телевидение беспокоит. Мы тут решили вас на кресте распять. Вы как? Не волнуйтесь, гвозди прокипятим, крест отполируем… Спасибо. Я там сегодня уже был…

Режиссер. Обидно! Как представлю: мы, Монмартр, проститутки, а посередине распятие. Чумовая картинка!

Автор. Ну, старички, давайте же, думайте. Кстати, анекдот, приезжает муж домой…

Сценарист. Идея! Я про мужа и жену вспомнил. А что, если Пугачевой предложить трон Российской Империи. Устроим натуральную коронацию. Чем она хуже Екатерины Второй? Валера, звони.

Автор. Алло! Алла Борисовна?.. Что?.. Понял. Спасибо за совет. Непременно схожу…

Режиссер. Вот облом! Ну не хотят люди на Монмартр. А были бы не знаменитостями, а бомжами, тут же согласились бы.

Сценарист. Может, и правда предложить какому-нибудь бомжу до Парижа прогуляться.

Автор. Старички, вы гении! Только представьте – московский бомж в парижском публичном доме.

Сценарист. А что, если он идти откажется?

Режиссер. Да и черт с ним! И без него там справимся!

Автор. Кстати, анекдот. Приходит мужик в публичный дом…

Как Делают Телерекламу

Режиссер. Так! Какую рекламу снимаем сегодня?

Ассистент. Сценарий предельно прост. На экране рвется кусок ткани, за ним стоит обнаженная девушка с бутылкой водки в руках. С улыбкой она должна сказать: «Водка, от которой не рвет!»

Режиссер. Что за идиот придумал этот сценарий?

Ассистент. Утверждено самим заказчиком.

Режиссер. Ну, если сам заказчик… И вы говорите, с таким воображением они делают большие деньги? Ладно. У вас все готово?

Ассистент. Все, за исключением оператора.

Режиссер. Действительно, какие пустяки! Подумаешь, оператор. Да мы сейчас любого с улицы пригласим, пускай снимает. Где этот душегуб?

Ассистент. Здесь, но от принятого вчера он на грани коматозного состояния.

Режиссер. Ох, уж мне эти непризнанные гении! Ладно, поднесите его к окуляру камеры и пусть его кто-нибудь там придерживает. Так! Репетируем. Ведите модель… О Господи, кто это?!

Ассистент. Модель.

Режиссер. Модель чего, паровоза?

Ассистент. Утверждено самим заказчиком. Говорят, что она их удовлетворяет.

Режиссер. Ну, если удовлетворяет… Тишина в студии! Дубль первый. Внимание. Камера!.. Так, хорошо. Рвется ткань, появляется бутылка и девушка с улыбкой на лице… Стоп, стоп! Деточка, я сказал улыбка, а не предсмертная гримаса. Ты что, первый раз раздеваешься перед камерой?

Модель. Да. А откуда вы знаете?

Режиссер. Мда! Внимание, дубль второй. Мотор! Так, хорошо. Ткань, бутылка, улыбка… Стоп! Стоп! Деточка, скажи, тебя часто в детстве били чем-нибудь тяжелым по голове?

Модель. Часто. А как вы узнали?

Режиссер. Мда! Ну, хорошо. Попробуем по Станиславскому. Идем от роли. Что у нас в руках? Бутылочка, предположим, молока. Ты несешь ее своему ребенку. Не будешь же ты с такой зверской рожей кормить собственное дитя?

Модель. А откуда вам про ребенка известно? (Плачет) Мой маленький Андрюша! Если я не получу денег с этой рекламы, он умрет от голода.

Режиссер. Срочно, бухгалтера сюда! Выдать ей постановочные и гонорар вперед.

Модель. (Светясь от счастья.) Спасибо! Вы первый, кто отнесся ко мне по-доброму в этом сумасшедшем городе.

Режиссер. Замри. Вот такое счастливое лицо мне и нужно. Все по местам, снимаем. Мотор!.. Стоп! Я сейчас кого-нибудь убью. Кто там раньше времени рвет ткань?

Ассистент. Это не ткань, это оператор.

Режиссер. Ладно, меня и самого уже тошнит от этой рекламы. Перерыв на полчаса! Кто-нибудь, сбегайте за пивом для оператора. Да! И постарайтесь хоть пива купить, от которого не рвет.

2. Смешной Народ

Она

Ну вот, опять мы добрались до постели. Когда этот разврат только кончится, я не знаю. Хотя вы будете свидетелями, моим попыткам избавиться от нее не найдешь конца.

От входной двери в спальню тянется прерывающийся след из пальто, носков, чулок и нижнего белья. Досадно! Опять, уходя ночью, я не найду какого-нибудь носка или, как в прошлый раз, трусов. Трусы обязательно должны быть яркой расцветки или хотя бы светиться по ночам, чтобы в темноте их было легче разыскать.

«Подожди, не торопись так. Дай же мне перевернуть страницу пособия! Ага, эту ногу надо держать вот так, а вторую вот так. Стоп! Я, кажется, запутался. Давай все сначала. Тут написано, вывернуть бедро наружу… Зачем так кричать?! Я же еще не начал самого главного».

Нет, все-таки слабый я человек. И три главные мои слабости: к еде, сну и женщинам. Она знает это и бесстыдно использует.

Ах, как она готовит! Еда – это ее оружие массового поражения. Всякое сопротивление бесполезно. Она без промаха бьет по самому больному и уязвимому у мужчины – по животу. А надо заметить, все в жизни, кроме еды, вызывает у меня безразличие и тоску. Еда – единственное, что дает мне уверенность в себе, толкает на духовные проявления и наполняет этот мир хоть каким-то содержанием.

И каждый раз, как я набираюсь решимости сообщить, что я ухожу от нее, она предлагает прежде подкрепиться. После небольшого пиршества я превращаюсь в одно большое и доброе лицо с заплывшими глазами. Тихо, чтобы не спугнуть поглощенную пищу неосторожным движением, дыша через раз и волоча щеки по полу, я отползаю от стола. Сил хватает только, чтобы доползти до постели, где она уже в нетерпении поджидает мое упитанное тело. Она медленно меня раздевает и приступает к своей трапезе. И если бы не моя бдительность, она бы давно сожрала меня целиком. Часто, просыпаясь по ночам, я слышал ее аппетитное чавканье и видел, что ноги уже обгрызены по коленку. Хорошо я такой здоровый, и к утру у меня вырастали новые.

«…Так, а теперь встань на четвереньки и покажи мне язык. Тут написано, что таз должен быть выше плеч. Я сказал, выше! Еще выше!.. А-а-а! Осторожнее! Я же так задохнусь».

А как она плачет?! О, она умеет правильно плакать. Чувствуя, что я собираюсь сообщить о нашем разрыве, она бросается на диван реветь, и юбка ее задирается ровно настолько, сколько нужно моему проклятому воображению, чтобы тут же на диване ее и захотеть.

В юности я полагал, что секс – самое главное в жизни. Теперь я стал старше и убедился, что так оно и есть. Жизнь с точки зрения секса можно поделить на несколько этапов. Детство, которое сменяется юностью, потом юность уходит, приходит секс, потом приходят дети, потом снова приходит секс, потом приходят внуки, потом снова приходит секс, который должен плавно завершаться все тем же детством.

Ее же энтузиазм в постели не сравнится ни с чем. Наш секс с ней больше похож на непримиримую борьбу. Мы боремся с сексом каждый день. И в такой позиции с ним боремся, и в другой боремся. И она, похоже, готова погибнуть в этой неравной борьбе, но не сдастся никогда.

Я же стал уставать от дикости и изощренности в постели. Все чаще хочется простого и понятного секса. Прийти вечером с работы, поужинать, почитать или посмотреть телевизор, лечь в темноте в постель, нащупать рядом теплое и живое тело и тихо, не производя лишних движений, закончить трудовой день.

«…Как все же трудно выбрать одну из существующих в сексе трех тысяч пятисот восьмидесяти семи позиций. Постоянно приходится ломать голову. Просто не секс, а Академия наук какая-то…»

Избавиться от нее я пытался разными способами. Но она оказалась хитрее, чем я думал. Ей невозможно опротиветь ничем. Я напивался в лоскуты – она, как ни в чем не бывало, взваливала меня на свои хрупкие плечи и тащила до дому. Вконец обессилив от неподъемной ноши, она бросала меня на улице и, проклиная последними словами, делала вид, что уходит. Но я и не думал расстраиваться. Как только ко мне начинала приглядываться какая-нибудь добрая женщина, интересуясь, не надо ли мне помочь куда добраться, она объявлялась тут как тут. И еще долго по окрестным дворам разносились ее ругательства в адрес обнаглевших баб. «Безобразие! Мужика на пять минут без присмотра оставить нельзя!»