Бардак на чердаке

А что будет отечественная сатира делать без вождей? Она же захиреет, увянет и умрет с тоски.

Скажем, в кинофильме Соловьева «Черная роза – эмблема печали, красная роза – эмблема любви» показали в сатирической форме, как какает Сталин. Теперь осталось показать, как какает Ленин, и говорить нашим сатирикам будет больше не о чем.

Так что давайте уж Ильича не трогать – себе дороже обойдется. «Ленин – жил, Ленин – жив, Ленин будет жить!» Короче, живчик такой…

Обои

Мутит меня, сил нет. А все с тех пор, как на обойную фабрику бригадиром устроился. Один на тридцать три обойщицы. Половина не замужем, половина разведенных. Устаю очень, особенно в ночную смену.

Прибавьте сюда шеф-повара Настюху. Горячая баба, особенно на раскаленной плите.

Директорская секретарша и та на мои плечи легла. Я ее спрашиваю: «Вер, а наш директор не функционирует, что ли, совсем?» «Да нет,– говорит,– функционирует, но так ласково и нежно, что почти незаметно».

Короче, на работе вымотаешься, придешь домой, а там моя Любка сидит. «Пойдем,– говорит,– любимый, я поклеила в нашей спальне новые обои».

«Э! – думаю,– хитрая бестия, в спальню заманить хочет. Нет, я так просто свое тело на поругание не отдам. Возьми да скажи: «Ты только не пугайся, Люб, но выяснилось, что я из этих, из голубых». «Да нет,– подмигивает она,– не голубые, а розовые». «При чем здесь обои,– говорю – Голубой я. От женщин меня тошнит».

Любка сразу плюх лицом на диван и попкой в истерике задергала. «Люб,– говорю,– не реви, это же болезнь». «Заразная?»– сразу переспросила она. «Нет,– говорю,– это психическое. Это когда женщину чем-нибудь пришибить охота, вот как мне сейчас тебя».

Потом сжалился. «Ладно,– говорю,– не реви. Пойдем в последний раз этим позорным делом займемся, и все, завяжу я с вами».

С утра встал, пошел ноги для чулок брить. Как женщины это делают, я не знаю, но я коленки вдоль и поперек изрезал. Потом стал юбку выбирать. Какие-то странные они, ширинка у всех сзади расположена. Вдобавок ко всему Любкин бюстгальтер не подошел. Маловат для моей груди, зараза, оказался.

Выхожу на городскую панель. Тут же ко мне местные путаны подгребают: «Эй, новенькая,– кричат,– в очередь вставай». «Зачем?»– спрашиваю. «Дура, что ли? Мы тут с ночи на мужиков пишемся. И чур, больше двух в одни руки не брать».

«Да бросьте, девчата, – говорю – Я в вашем деле не конкуренция. Сексуальное меньшинство я». «А ну, докажи»,– потребовали они, а сами как налетят, и каждая подергать мое доказательство норовит. Ну я же не железный. Смотрю, мое сексуальное меньшинство в сексуальное большинство превращается. Я как закричу: «Зря, дуры, стараетесь, денег у меня все равно нет». «А,– говорят,– ну тогда тебе здесь делать нечего. Все твои клиенты на демонстрацию в защиту секс-меньшинств ушли».

Бегу на демонстрацию. А там каких только извращенцев нет. Один мазохист ко мне сразу клеиться начал: «Девушка, а девушка, вы свободны?» Я засмущался, все-таки в первый раз, говорю: «Свободна». «Тогда будьте так добры, ударьте мне в пах, пожалуйста!». Я за доставленное удовольствие даже денег с него брать не стал.

Еще были эти, которые без статуи жить не могут. Как статую Ленина увидят, сразу к ней бегут и в оргазме биться начинают. Тут же рядом зоофил с аквариумом в обнимку слонялся.

Был даже один зеленый-зеленый, по всему видать из «Грин-Писа». «Тебя тоже,– спрашиваю,– от женщин тошнит?». «Нет,– отвечает,– меня с перепоя».

Ну подемонстрировали у кого чего есть. Потом омоновцы понаехали, дубинками толпу разгонять стали. Больше всех зоофил пострадал. В суматохе аквариум у него разбился, и рыбок насмерть затоптали. Он дохлых рыбок в ладони собрал, на щеках слезы, а в глазах невыразимый укор: «Люди, вы же хуже, чем звери!»

Один мазохист как следует оторвался. Омоновцы еле от него отбились. То по спинке ему пройдись, то по животику.

Мне тоже досталось. Ладно, облапали всю, ладно, юбку порвали, но главное, стыдно и сказать, что с женщиной учинили… Вы их палки-то видели?! Представляете, и вот этой палкой женщине не куда-нибудь, а промеж лопаток.

Нет, с меня хватит, не хочу больше женщиной быть, хочу обратно, на обойную фабрику. Бабы и так несчастные, а если еще и мы, мужики, обои им клеить перестанем!

Ну все, побегу, а то мне еще домой забежать надо, хочу успеть перед сменой жене Любе самые красивые обои поклеить.

Телевидение, Как Оно Есть

Как Берут Телеинтервью

Ведущий. Добрый день, дорогие телезрители. Сегодня у нас в гостях человек, которого… э-э-э… я надеюсь, никому представлять не надо.

Гость. Да уж, пожалуйста, не надо.

Ведущий. Первый вопрос, вероятно, покажется вам нескромным. Не могли бы вы рассказать про свою личную жизнь?

Гость. Очень интересный вопрос, спасибо, что вы его задали. Кстати, я давно хотел на него ответить, но все как-то не было случая. А теперь отвечу со всей присущей мне прямотой. Не мог бы.

Ведущий. Гм. Любопытно. А вот другой вопрос, который чрезвычайно интересует наших телезрителей. Я просто обязан задать его в свете сегодняшних событий. Вопрос… э-э-э… про вашу личную жизнь.

Гость. Прямо скажем, неожиданный вопрос, невыразимая вам за него благодарность. У меня просто нет слов, как я растроган. (Плачет.)

Ведущий. Даже и не верится, что такое случается в личной жизни. Это урок нам всем. Кстати, к нам в редакцию приходит множество писем и звонков с одним и тем же вопросом. Вот, например, товарищ Крупный из города Мелкий интересуется вашей личной жизнью.

Гость. Спрошено не в бровь, а в глаз. Я искренне признателен товарищу Мелкому из города Крупного, что он затронул эту животрепещущую тему…

Ведущий. Извините, что я вас прерываю. Время нашей передачи неумолимо движется к концу, а телезрителям хотелось бы еще так много узнать про вашу личную жизнь. Но сейчас мне хочется задать традиционный вопрос передачи. Вы, конечно, догадались, о чем он?

Гость. Похоже, сейчас пойдут вопросы о моей личной жизни?

Ведущий. Вот именно. Как у вас с нею обстоят дела?

Гость. Да. Каверзный вопрос. Я давно его ждал. И, представьте, даже на бумажке основные моменты выписал. Она у меня вот в этом кармане. Показать?

Ведущий. Спасибо, спасибо, не надо. Наши телезрители верят вам на слово. И в самом конце хотелось бы услышать еще вот о чем…

Гость. Вот-вот, давно пора рассеять все небылицы и нелепицы, которые распространяют недоброжелатели про мою личную жизнь.

Ведущий. У нас осталось полминуты, в двух словах, если можно.

Гость. Если в двух словах, то это тема отдельной передачи или даже цикла передач. Такой вот ответ, если говорить вкратце.

Ведущий. Исчерпывающе! Что же, спасибо нашему гостю, что он нашел время заглянуть к нам на огонек. К сожалению, мы так и не успели задать ему вопроса о его личной жизни.

Как Делают Телепередачи

Автор. Старички, до эфира осталось три дня, срочно нужна чумовая идея для передачи.

Режиссер. Есть идея! Едем в Париж, снимаем на Монмартре проституток, и полчаса чумовой нарезки я вам гарантирую.

Автор. Что-то в этом есть, но пока слабовато. Кстати, анекдот. Приходит мужик к психиатру…

Сценарист. Стоп! Кстати, о психиатрах. Есть гениальная идея! Запуск Лени Голубкова в космос. Валера, звони в «МММ».

Автор. Алло! Это «МММ»? Телевидение беспокоит. Мы тут решили вашего Леню Голубкова в космос запустить… Да нет, натурально. Бортпроводником… Куда идти?.. Вместе с Леней? Тогда извиняйте.

Режиссер. А жаль. Представляете, мы с проститутками на Монмартре, и вдруг с неба спускается Леня Голубков. Чумовой эфир!

Автор. Старички, шевелите мозгами. Кстати, пока вы ими шевелите, приходит монашка на исповедь…

Сценарист. Подождите! Кстати, о монашках. А что, если какого-нибудь политика на кресте распять. Не насмерть, конечно, а так, для имиджа. Валера, срочно звони Явлинскому.