Дочь реки

Она ждала впереди. Нет, не Беляна, оказывается. Дажьбожье око бликами неугомонными плясало на рыжих волнах волос, что рассыпались по узким плечам девушки. Она стояла спиной, заплетая в косичку тонкую прядь у виска.

— Гроза? — Владивой придержал шаг, но не остановился, медленно приближаясь к ней.

Откуда бы девчонке тут взяться? Ведь она должна сидеть в своей горнице, как он и приказал. Та слегка повернула лицо — и свет очертил ее гладкий лоб, густые ресницы, вспыхнувшие маленькими огненными всполохами, и тонкий прямой нос. Владивой в два шага настиг ее, развернул, прижимая спиной к белому в черных рубцах стволу. Вцепился в губы ее своими, отбрасывая руки, которыми она хотела его остановить. И поцелуй от самой макушки до ступней обдал холодом утреннего ветра, что, сонный, выбрался из речной низины. Дохнуло в самое горло стужей высоких гор, откуда берут начало реки.

Владивой отшатнулся, тяжко дыша, почти задыхаясь. Женщина, невозможно похожая на Грозу, вперилась в него потемневшими от гнева глазами. Развернулись за спиной ее тонкие, словно из паутины сотканные крылья. Владивой и хотел к ней по имени обратиться — тому, которое знал, как была она женой Ратши. Да не стал. Не та это больше женщина, что жила в доме воеводы, а тогда еще сотника. Не та, кто родила Грозу. Она дух, всего лишь часть бесконечной души реки, и так смотрела теперь, будто Владивоя и не узнавала вовсе. Будто не виделись они никогда. Вила качнулась назад, в тень березы, не говоря ни слова. И только гадай, мерещится или все же нет. Послышались торопливые шаги гридей позади, голоса и оклики зычные, которые все зверье в округе распугать могли. Вила поморщилась от непотребного шума.

— Не там ищешь, — сказала наконец.

Бросила взгляд на туесок, что висел на плече Владивоя — и глаза ее как будто прозрачнее стали, потеплели всего лишь на миг.

— А где искать? — успел только спросить Владивой.

— Куда пойдешь искать, там большая недоля тебя ждет. Подумай. Хочешь ли жизнь свою положить за то, что не твое и твоим не будет никогда.

Владивой нахмурился, пытаясь вникнуть в туманные слова женщины. Не хотелось им верить, да это тебе не бабка-ведунья — а вила. У них правда своя, они видят все по-другому, с иной стороны.

— Так где искать-то? — повторил Владивой громче.

И хотел коснуться ее снова, но не решился, будто сломать, как тонкую ветку, боялся. И ответа так и не получил. Вилы могут предсказывать беды. И даже смерть, если уж на то есть воля Богов, если так сплелись нити судьбы. И Перун не защитит, не станет заступой: все решено. Да можно еще изменить, раз вила решила предупредить. Знать бы только, как.

Вывалились на прогалину кмети, а женщина пропала, мгновенно истаяв. Остались только от нее тонкие обрывки тумана — но и они через миг пропали, развеянные ветром.

— Что-то увидел, княже? — окликнул Владивоя десятник Твердята.

Уж тот одним из первых бросился Беляну искать, как будто до сих пор винился в том, что напали на них русины по дороге в Росич. Да разве ж он в том виноват. Виноват кто-то другой, кто ватаги эти никак не сдерживает, а может, и посылает собственной рукой. Давно Владивоя подозрение брало, что сам же ярл Ярдар их за ручных псов держит. Неведомо чего добивается: может, власти большей на береговых землях, а может, желает Владивоя заставить по его правилам жить и торговлю вести. Кто знает: в том только предстояло разобраться. Потому-то он дочь и отдал за среднего сына ярла — Уннара. Воина справного и уже отмеченного долгим походом через море на запад вместе с конунгом Бьяртмаром. Сын-то, верно, от отца недалеко шагнул, но показался Владивою при встречах мужем хоть и суровым, но не лишенным справедливых и разумных мыслей. А уж то, что именно он станет отцу наследником после, и вовсе сомнений не было. Большая воля в нем к тому виделась. Во всем он Ярдара поддерживал и рядом с ним был. А Беляна — девица умная и помогла бы разобраться, что там и к чему на далеком, но не слишком, острове Стонфанг.

Так казалось ему еще вчера. А сейчас Владивой, глядя в лица гридей, что смотрели на него озадаченно и с легким испугом: не спятил ли княже в одночасье от горя о потерянной дочери? — боялся убедиться в том, что дочь его и впрямь так разумна. Потому что она и правда не потерялась в царстве лешего, не ушла в самую глушь по злой воле духов. И искать ее надо не здесь: права вила. И Ведара была права отчасти — как ни странно это признавать.

— Всем передайте, что в детинец едем, — громко велел Владивой гридям. — Нет здесь Беляны.

— Может, поищем еще, княже? — возразил кто-то из кметей. И вперед уж шагнул, чтобы на слове своем настоять, опустившего руки отца вразумить. — Отыщем следы. Вернем ее.

— Нет, — Владивой усмехнулся. — Возвращаемся. Ты, Твердята, как приедем, назначь два десятка парней, чтобы дороги прочесали. И пристань тоже. Где-то там ее следы.

Десятник покивал медленно, словно все ж не до конца еще понял, что заставило князя вдруг решение свое изменить. И, проходя мимо кметей, Владивой видел, как переглядываются они, шепчутся тихо-тихо, почти неслышно — и можно с шорохом ветра в ветвях перепутать. Осуждают, решают, подчиняться ли приказу или стоит самим княжну искать, без его ведома. Но скоро они сами все поймут.

Во дворе детинца Владивой бросил поводья своего вороного жеребца конюшонку и поспешил в терем, не отвечая на взгляды обеспокоенной гридьбы, на оклик сотника Деньши, который торопился узнать — даже от него самого — чем обернулись поиски Беляны. Как будто Владивой не знал, что тот давно на дочь поглядывал с пылом во взоре. Да и подойти не решался к Беляне, зная точно, что не для него такая невеста уготована.

Носились по переходам терема густые запахи почти готовой обедни. Кутало лицо теплом дерева и пылью. Разгоряченный быстрой ходьбой, Владивой почти задыхался в этих привычных запахах, словно в дыму. Нехорошее предчувствие гнало его в спину. То, что наросло, натянулось, как готовая прорваться гребель, пока он ехал в детинец. И связано оно было уже не с Беляной, которую только теперь и ловить, пока не успела далеко сбежать, а с Грозой. Не давали покоя слова Ведары, что от нее дочь, всегда спокойная и послушная, набралась вдруг буйства непокорности. И вспомнилась их давишняя встреча — когда она едва не бегом умчалась из его горницы, обиженная, разозленная так, что в глазах ее, полных самой густой летней синевы, вдруг встали слезы.

Владивой прошел до женского терема и поднялся на второй ярус, едва не спотыкаясь на каждой ступени. Треклятый туес, вовсе не тяжелый — с травами-то внутри — обратился вдруг булыжником, который оттягивал плечо. Тихо взвизгнула попавшаяся навстречу чепядинка, когда Владивой едва не сшиб ее с ног. Он коротким взмахом руки успел поймать выпавший из ее рук ворох тканин, сунул обратно и пошел дальше, ни разу на девку не взглянув. И жгло его сейчас страшное чувство, что, если он войдет сейчас в горницу Грозы, то не выйдет из нее, не получив девушку всю — до конца. И понимал в то же время, что не сможет так поступить. И эта разодранность между двумя противоположными уверенностями норовила разорвать его на части.

Он толкнул дверь, не постучав. Надеясь, что сейчас возмутятся девицы, что, коротая время, сидят внутри за разговорами или рукоделием, от нежданного вторжения в женское обиталище, куда мужам врываться так нахально нельзя. Но в хоромине Грозы, темноватой без единой зажженной лучины — едва озаренной только светом, что лился в приоткрытое оконце, было пусто. Так пусто, что сомнений не осталось — девушка сюда не вернется через миг. Не окликнет Владивоя, встав за его спиной. Никто из чепядинок, взбудораженных пропажей Беляны, до сих пор ни разу не проверил, как тут Гроза. А ее просто не было. Легкий беспорядок царил повсюду. Пара брошенных небрежно платков, сдвинутая наискось лавка, будто девушка лазила в ларь, что стоял под столом. Оброненная лента — как шкурка змеи, валялась у лавки, на которой та спала. Владивой прошел дальше в горницу, спуская с плеча опостылевший туесок, из которого пьяно и душно несло травами, и тот грохнул о пол.