Страница 10 из 12
Неприятности начались с приходом лета. С наступлением тепла хозяйка стала выпускать из-под крыльца во двор больших белых птиц, принося им зернышки и кусочки хлеба, приговаривая при этом: «Цыпа, цыпа, цыпа!» Птицы ходили по двору, шумели, кричали что-то друг другу, хлопали крыльями и совсем не обращали на него внимания. И однажды, когда он ел из чашки кашу, белая птица подошла к нему, стала клевать его кашу и затем сильно клюнула его в нос. Было очень больно. Он спрятался в своей будке: скулил от боли и до конца дня языком зализывал свою первую в жизни рану. Но он не забыл полученного урока.
На другой день хозяйка наполнила его миску кашей и почти сразу выпустила во двор этих надоедливых птиц. И вот та же белая птица опять подошла к нему, наклонила свой красный хохолок вниз, собираясь съесть его кашу и снова клюнуть в нос. Нет! Слишком сильна была обида, нанесенная вчера. Он грозно зарычал. Глупое пернатое создание на его рычание возмущенно распушило крылья, разнося по двору: «Кудах-тах-тах», и продолжило движение к его миске. Приступ гнева собрал все его мышцы в один пульсирующий комок. Несушка только опустила голову, чтобы склевать кашу, как задние лапы оторвали пса от земли, и через долю секунды он в прыжке клыками впился в тонкую белую шею. В следующее мгновение он сжал челюсти и мотнул головой, выдергивая птичью голову из миски. Верхние и нижние ряды его зубов плотно сомкнулись, с хрустом превратив в крошево хрящи, мясо и перья. Белокрылое население двора дружно бросилось в панике наутек, толкая друг друга, вламываясь в открытые двери курятника, оставляя у дверей перья, когда он прямо на них потащил неожиданно тяжелое тело птицы, роняя капли крови из пасти, через весь двор к дому. Порядок во дворе был наведен. Он отчитался о своей работе, положив убитую птицу на ступеньку крыльца. Заложенная в нем память предков-охотников напомнила ему, что добычу нужно отдавать тому, кто тебя кормит. Он честно выполнил свой собачий долг.
Но дело обернулось иначе. Добрая хозяйка, всегда ласково называвшая его «Шарик», была рассержена, кричала на него, затем исхлестала по спине поводком и привязала на цепь к будке, лишив его самого главного – свободы.
Через неделю все повторилось. Он расправился еще с одной глупой птицей, и хозяйка снова избила его. На другой день она взяла его на поводок, и они вышли из дома. Радостный, он весело бежал по улице, вдыхая незнакомые запахи, но прогулка оказалась долгой. Хозяйка затащила его в большой железный громыхающий дом со множеством сплошных стеклянных окон. В доме стояло много железных скамеек, на которых сидели люди. Этот дом сам бежал по незнакомым улицам быстрее любой собаки. Пол под ногами все время дрожал и подпрыгивал. Когда громыхающее чудище останавливалось, ему очень трудно было удержаться и не упасть на противно пахнущий огромный резиновый коврик. На этих остановках в стене дома то и дело с шипением открывались двери, хлопая металлическими створками друг об друга, и люди сходили по ступенькам на землю, и уже другие люди заходили обратно, принося с собой новые запахи с улицы. Так много людей он никогда не видел и не знал, надо ли ему лаять на них и защищать свою любимую хозяйку или не надо? Ему и самому было страшно от всей этой новизны, но люди разговаривали с хозяйкой доброжелательно, ему даже показалось, что они жалели его. Какой-то человек хотел даже погладить его по голове, но его руки несли на себе такие ужасные запахи плохой травы и противного белого дыма, что он вынужден был оскалить зубы и тихо зарычать. Ему дважды отдавили лапу, и он поскуливал от боли, но все-таки больше от страха перед этим железным домом, который еще к тому же иногда неожиданно и громко звенел, взвинчивая и так заведенные собачьи нервы до предела. Хозяйка больше не гладила его по голове и не жалела, а только иногда, когда он начинал скулить, неожиданно резко и грубо дергала за поводок, и ошейник больно врезался ему в шею. И ему от этого становилось грустно. Он пытался повилять хозяйке хвостом, чтобы она, как прежде, улыбнулась, но и тут у него ничего не получилось. Хвост задел ноги стоящих рядом людей, и они стали что-то громко выговаривать хозяйке, и она снова больно дернула его за поводок.
Вскоре хозяйка потянула его к выходу, двери с шумом открылись, и он выпрыгнул со ступенек на улицу. Обрадовавшись наконец твердой земле под ногами, он тянул ее прочь от железных длинных палок, лежащих на земле, по которым только что убежал ужасный железный дом. Потом они шли по скользкому железному мосту над большой шумящей водой и затем очень долго по узкому, сколоченному из досок настилу, где слева и справа квакали лягушки. Пройдя пойму реки, они поднялись по склону горы на самый верх, и он устал и не вилял больше хвостом, как утром, выйдя из дома, демонстрируя хозяйке свое удовольствие от прогулки.
Они пришли наконец к старенькому низенькому дому. Хозяйка привязала его к крыльцу и вошла в дом. В этом дворе никогда раньше не жили собаки, и поэтому не было даже собачьей будки. Судя по запахам и звукам, здесь не было и птиц. На крылечке он обнаружил только несколько черных кошачьих волосинок с седым окрасом на кончиках, оставленных живущим в доме старым котом. Хозяйка вышла из дома через несколько минут с каким-то мужчиной. На вопрос мужчины: «Как зовут?» – она ответила: «Шарик!» – и ушла, даже не попрощавшись.
Так он стал жить с другим хозяином: мужичком-старичком. Приходила зима, затем таял снег, и во дворе становилось невыносимо жарко от палящего солнца; и снова приходила зима, и так повторялось несколько раз. Он жил во дворе все время один, гуляя по двору, коротая ночи на коврике, на крыльце. Хозяин кормил его совсем плохо и иногда совсем забывал это делать. Тогда он начинал громко лаять, и хозяин вспоминал о нем, выходил на крыльцо, высыпал еду в миску и говорил: «Ешь, Шарик, ешь! Жизнь у тебя собачья! Да и у меня тоже!» От хозяина всегда плохо пахло. Пахло, как от пустых бутылок, стоящих рядами здесь же, в коробках, на крыльце.
Но вот однажды хозяин не вернулся домой. Была зима. Пролежав на крыльце на коврике несколько дней, он, дрожа от холода и голода, вылез из-под ворот на улицу и побрел вдоль домов на запах еды. Наплутавшись по всему поселку, он сел на время у магазина, и вот теперь оказался здесь, в этом дворе. Птицы… Опять в его жизни появились эти проклятые создания! Ему снова пришлось отстаивать свои права хозяина двора. Он проучил уже двух белокрылых наглюшек и был за это бит хозяином. Птиц переселили за железную сетку, но вот сегодня перед его глазами появилась еще одна, очередная, но не белая, а рыжая бестия! Откуда она взялась?!
Рыжая пеструшка, неизвестно как появившаяся во дворе, шагала по-хозяйски по грязному плитняку, что-то склевывая на ходу с темных полосок земли между камнями. Пес начал беспокоиться, когда заметил, что курица, скосив глазом, взяла прямой курс на его большую алюминиевую миску. Продолжая стучать клювом по камням, она подходила к ней все ближе и ближе. Подойдя к собачьей посудине, пеструха, подняв голову, оглянулась по сторонам, сделала осторожный шаг вперед и, издав довольное: «Ко-о-ко-рок-ко-ко-ко-ко!» – заглянула в миску. Застывшие на засаленном краю миски крошки хлеба привлекли ее внимание, и она, не раздумывая, клюнула первую крупную крошку и сразу вторую и третью! Удары клюва по алюминиевому краю пустого тазика прозвучали во дворе, как колокольный звон.
Нервы собаки не выдержали. В одно мгновение пес с грозным рычанием выскочил из своего укрытия. Пеструшка бросилась наутек, всполошив своим истошным кудахтаньем всех своих беленьких и рыженьких подруг, находившихся в сетчатом вольере. Пес догнал курицу на втором прыжке, прихватив сзади за шею. Челюсти собаки сомкнулись, пеструшка затрепыхалась и затихла, испустив дух. В вольере к несусветному гвалту куриного крика добавился шум и хлопанье десятков крыльев, поднявших с земли клубы сухой пыли вперемешку с облаком белого пуха и перьев. Услышав в открытое окно поднявшийся куриный переполох, из дома выбежала хозяйка, и пес был застигнут на месте преступления с добычей в зубах – с безжизненной куриной тушкой.