Рот, полный языков

Самка поцеловала Каозинью в губы, подарив ей на прощанье капельку чудодейственной слюны, потом сделала то же самое с Лазаро. Потом вышла из хижины и зашагала по тропинке между пальм, шуршащих жёсткими листьями. Джунгли поглотили её так же быстро, как иссохшая почва впитывает капли дождя.

Лазаро открыл глаза. Каозинья опустилась на колени и погладила по волосам лежащую женщину.

— Мама, — всхлипнул юноша.

На губах амазонки появилась странная улыбка. Её лицо выражало мир и покой.

— Сын… — нежно прошептала она.

Изогнутая стойка бара, отделанная тёмным полированным деревом. была украшена резными фигурами, словно нос старинного корабля. Заняв место на капитанском мостике, Арлиндо Кинкас сноровисто управлял своей разномастной бессловесной командой. Массивные стаканы из резного стекла, крошечные стопки-напёрстки, тонкие бокалы на длинных ножках, внушительные восьмигранные кружки с затейливыми ручками. Бутылки и графины — с широким и узким горлом, квадратные, круглодонные, сплюснутые и даже в виде женщины, сжимающей пробку в поднятых над головой руках. В недрах этой пёстрой коллекции, расставленной рядами на широких полках и удвоенной высоким зеркалом, нашли временное пристанище напитки всевозможных цветов и оттенков, ожидая своей очереди отправиться в желудки посетителей. В тусклом свете газового пламени под потолком, шипящего в стеклянном шаре как разъярённый джинн, Кинкас проворно разливал выпивку, разрубал кокосовые орехи, выжимал лимоны, колол лёд. одновременно то нагружая, то разгружая пробковый поднос индейской официантки, которая непрерывно сновала взад-вперёд. Движения её бёдер, сдержанные, но чувственные, по-прежнему сопровождались чуть слышным постукиванием, слегка напоминавшим цоканье каблучков-шпилек. В углу на почётном возвышении красовался новый радиоприёмник, из которого неслись приглушённые звуки самбы, облагороженные сочным резонансом деревянного корпуса и тканевой мембраны.

Тяжело отдуваясь, в бар ввалился шарообразный толстяк, один из пятёрки завсегдатаев веранды.

— От этой жары вода проходит сквозь меня, как рис через мельницу, — хихикнул он. — Уже который раз бегу отлить. И заметьте, не в ваши кусты, как некоторые.

Он многозначительно кивнул и исчез за дверью туалета. Появившись оттуда вскоре, спросил:

— Что, ваш бармен опять не пришёл?

Кинкас мрачно кивнул, поджав губы. Его густые усы сердито топорщились.

— Терпеть не могу увольнять людей, тем более с такими проблемами, как у него с женой. И всё-таки, наверное, придётся.

Толстяк зачерпнул из миски горсть жареных семечек, красных как речная глина, бросил в рот и начал с хрустом пережёвывать.

— Никакой жалости — мой вам совет. Как вы думаете, за счёт чего я сумел так наладить своё дело, чтобы спокойно прохлаждаться тут с утра до вечера?

— Одно дело печатная мастерская, Иво, и совсем другое — гостиница, — вздохнул Кинкас.

— Ерунда! И там и там главное — твёрдая рука.

Непрошеная лекция вынужденно прервалась — Кинкас принимал у невозмутимой индианки очередной заказ. Быстро смешав в бокалах необходимые ингредиенты, он вновь повернулся к жирному пыхтящему Иво.

— В пятницу вечером, — начал тот новую тему, — мы собираемся всей компанией навестить сеньору Граку. Может, и вы с нами, Арлиндо? Рикардо, Белмиро, Януарио, Эштевао — мы все очень просим. Вам совсем не повредит немного развеяться. Грака обещала к концу недели новых девочек — если, конечно, пароход с Трёх Озёр придёт вовремя.

— Я подумаю.

— Подумаете? Да вы скоро лопнете от спермы! Сколько можно ждать? Ваша странная любовница никогда не вернётся, смиритесь с этим.

Кинкас угрюмо молчал. Потом повернулся и, присев на корточки, стал шарить в буфете, делая вид, будто ему что-то срочно понадобилось. Не дождавшись ответа, Иво пожал плечами и поплёлся к друзьям на веранду.

В баре всё шло своим чередом. Через полчаса, протянув не глядя руку к полке и не найдя там ничего, Кинкас чертыхнулся и вышел через заднюю дверь. Через минуту он вернулся с подносом, полным только что вымытых бокалов. У стойки ждал новый посетитель. Увидев его, хозяин гостиницы вздрогнул, чуть не уронив свою ношу.

Приземистый мужчина в дорогом костюме из светлого льна и модной широкополой шляпе казался целиком вытесанным из камня. Голова его, похожая на булыжник, крепко вросла в могучие плечи. Грубое угловатое лицо, иссечённое ножевыми шрамами, повествовало об одержанных победах не хуже древней стелы с иероглифами.

Кинкас зашёл за стойку и опустил на неё поднос. Бокалы нервно звякнули.

— Какая честь, сеньор Реймоа! Не желаете ли выпить за счёт заведения? Что вам налить?

Поставив ногу в лакированном ботинке на сияющее бронзовое ограждение стойки, Овид Реймоа не спеша окинул взглядом фигуру хозяина. Потом проговорил, тихо, но внушительно:

— Сними рубашку.

Не имея ни малейшего желания пререкаться с этим человеком, Кинкас немедленно повиновался. Оставшись голым по пояс, он с облегчением отметил, что остальные клиенты все как один демонстративно повернулись к стойке спиной, опасаясь вмешиваться в дела сильных мира сего.

— Значит, не врут… — Реймоа задумчиво поднял брови. Потом протянул через стойку руку, на которой не хватало двух пальцев, и взял Кинкаса за локоть. — Где она? Где эта ведьма?

— Не имею понятия, сеньор… — железные пальцы чуть-чуть сжались, и Кинкас сморщился от боли. — Клянусь, это правда. Разве я дал бы такому сокровищу ускользнуть от меня, если бы знал? Она исчезла и ничего не сказала.

Белый отпечаток пальцев на загорелой коже медленно темнел, наливаясь кровью.

— Если она вернётся, скажешь мне.

— Конечно, конечно, сеньор, разве я способен…

— А пока её поищут мои люди. Фотография есть?

— Что вы, сеньор, откуда же мне…

— Тогда опиши внешность.

Кинкас с готовностью принялся перечислять многочисленные прелести сеньориты Йеманы. Рассказ грозил затянуться, и Реймоа пришлось вмешаться.

— Всё. Ясно. У меня и других дел хватает.

— Спасибо, что зашли, сеньор Реймоа! — поклонился Кинкас удаляющейся спине.

У выхода Реймоа обернулся.

— В эту пятницу моей дочери исполнится пятнадцать. Мы празднуем её первый выход в свет. Вы получите приглашение.

— О! Для меня будет великой честью, сеньор, получить возможность поздравить сеньориту Дарсиану!

— Разумеется.

Прошло немалое время, прежде чем хозяин гостиницы достаточно пришёл в себя, чтобы одеться, да и потом ещё не меньше четверти часа не мог унять дрожь в руках. Между тем волна посетителей успела отхлынуть, сменившись мёртвым штилем послеобеденной сиесты.

Кинкас тряхнул колокольчик, подзывая официантку. Она тут же явилась с привычным «клик-клик», полная первобытной грации, и встала перед хозяином, скромно потупив глаза.

— У сплетников на веранде полный кувшин?

— Да, сеньор.

— Тогда пошли.

Служебный коридор привёл их к запертой двери. Выбрав ключ из тяжёлой связки, Кинкас открыл её. В комнате на ветхих дощатых поддонах рядами лежали мешки с мукой и сахаром, образуя мягкие диваны по колено высотой, обтянутые джутовой тканью, между которыми оставались лишь узкие проходы. Вдоль стен тянулись полки, забитые разнокалиберными банками и бутылками. В воздухе склада, несмотря на регулярную и тщательную уборку, стояла причудливая смесь всевозможных запахов, не лишённая, впрочем, приятности. Свет попадал сюда через окно под потолком, забранное толстой решёткой.

— Раздевайся, Иина.

Индианка не заставила себя ждать. Стянув блузку и юбку, она бросила их на одну из полок, оставшись лишь в чулках из грубого хлопка и высоких кожаных туфлях. Её остроконечные груди согласно обычаям племени украшала чёрная татуировка — загадочные извилистые линии и завитки.

— Ложись, — скомандовал Кинкас, расстёгивая брюки.

Краснокожая одалиска опустилась на край мешка, потом откинулась назад, раздвинув ноги и упершись каблуками в выступающие швы. Сквозь её внутренние половые губы были продеты два плоских отполированных кольца из лазурита. Под действием их веса губы соблазнительно раздвинулись. Женщина приподняла зад, устраиваясь поудобнее, и кольца, качнувшись, ударились друг о друга, издав характерный стук.