Асафетида

– Ладно б ты ей айфон четвертый купил. Тогда, может, подумала бы. – Докурив сигарету, Костя стреляет окурком в писсуар у противоположной стены и тянется в пачку за следующей. – Подсказать, кто не откажет?

– Мне это неинтересно.

– Уже всё? – Я вижу кулак с вытянутым вниз средним пальцем. – Да по тебе и видать. Одно – покойник!

Признаться, я с трудом опознаю себя в исхудалом бледном существе, скосившем взгляд из туалетного зеркала, но все-таки огрызаюсь в ответ с полным на то основанием:

– Сам ты покойник!

Бывший одногруппник поправляет галстук. В последний раз в этом костюме я видел его в гробу.

– Угощайся, Вань. – Он протягивает пачку, из которой перед этим выудил себе третью по счету сигарету.

Я никогда не курил, но из любопытства протянул руку, ощупал сигарету и взял в рот: настоящая! Чиркнула зажигалка – я склонился к Костиному кулаку. Пламя несколько секунд тщетно облизывало бумагу, пока он в конце концов не отпустил кнопку. Когда я тронул кончик, тот был холодным.

Костя повесился в первых числах октября. Стояло бабье лето. На мужской труп, висящий на трубе еще не включенного отопления, наткнулась жительница дома на Старом Запсковье, когда спустилась в подвал за картошкой. Из полиции известие просочилось в СМИ.

Днем раньше покончила с собой другая студентка Пединститута, второкурсница с физмата, – случилось это в Локнянском районе. Выяснив, что они были парой, местная новостная лента сочинила повесть о псковских Ромео и Джульетте. На следующий день анонимный комментатор добавил деталь: во дворе частного дома, где девушка проживала вместе с пьющими родителями, выкопали за баней новорожденного младенца. Информация, видимо, подтвердилась: материал, забравшийся уже в верхнюю строчку по обсуждениям, сняли с сайта.

Он любил жизнь и простые удовольствия, что с ней связаны: играл на гитаре, в КВН, и человеком был равно веселым и находчивым. Посмертной записки не нашли ни при нем, ни в личных вещах, и в самоубийство никто не верил. Из следственного отдела приходили прямо на лекцию: опрашивали сокурсников и бывших Костиных девушек, немало из которых училось в нашей группе.

Последними, кто видел его живым, оказались Лера с Викушей. Костя шагал на занятия к первой паре и, когда уже почти поравнялся со ступенями корпуса, за спиной его притормозил автомобиль. Приоткрылась передняя пассажирская дверь. После короткого разговора он сел в машину, которая тронулась в сторону Запсковья.

Ни водителя, ни пассажира на переднем сиденье подружки не рассмотрели, беседу не расслышали, марку не запомнили и смогли показать только, что автомобиль был черного цвета. С номером возникла путаница: то ли “555”, то ли “777” – сошлись лишь на том, что состоял он из трех одинаковых цифр.

– Меня на свадьбе поиграть попросили, – угадав о моих размышлениях, сообщил Костя. – Я вообще в институт шел. Говорю: “У меня даже инструмента с собой нет”. А мне: “Выдадут вам гитару, не тревожьтесь”.

Когда он услышал, что едут в “Усадьбу”, то был уверен, что речь – о кафе на Запсковье, но машина, переехав мост через Пскову, сразу свернула вглубь старинной малоэтажной застройки, долго петляла по улочкам и высадила наконец пассажиров перед аварийного вида жилым зданием без вывески.

Торжество проходило в подвале. По лабиринту узких ходов с крысами его провели в зал, такой низкий, что рослый музыкант едва не стукался о потолок макушкой. Вместо электричества, на столах коптили масляные светильники, а гости были одни старики и старухи, на вид все как беглые каторжники. Молодоженов он поначалу не заприметил, но скоро в одном из темных углов мелькнуло белое платье. Новобрачную звали к гостям, но та будто стеснялась или боялась чего-то. Наконец со своего места встала дородная старуха, бывшая за главную, вывела девушку под руку, усадила рядом, плеснула вина и бросила на тарелку шмат вареного мяса.

На бледной шее невесты музыкант мельком разглядел тонкое черное колье. Любопытствуя, он привстал, как бы ненароком подошел ближе и тогда узнал сквозь вуаль лицо своей второкурсницы. У ближайшей из старух он тихо поинтересовался про жениха и услышал в ответ: “Какой жаних? Нет жаниха у ей”. Следом за ней вся свадьба закаркала на все лады: “Нет! Нет жаниха! И ребенка у ей отобрали!”. Уткнувшись в фату, невеста зарыдала. Когда же с плеч ее упали волосы, “колье” оказалось темным следом от веревки на шее.

– Другая ведьма балалайку сует: “Потрынькай!”. А я чего? Я на гитаре только. “Горько! Горько!” – кричат. Таньку ко мне ведут. – С этими словами из пальцев чертыхнувшегося Кости выпрыгнула красно-белая пачка, которую он во все время рассказа беспокойно вертел в руке. Сигареты веером рассыпались по плитке.

С проклятого торжества музыкант, как был с балалайкой, бросился прочь. Отыскав выход из полутемного зала, он бежал, спотыкаясь, по коридорам за обманчивым светом вдали. Когда совсем запыхался, повалился на пол и тут только заметил, что, вместо балалайки, держит в руках веревку. Сверху под потолком тянулась ржавая труба. Пахло землей и овощной гнилью.

– “Никарахтерный ты мужик! Абалырил девку и не звонишь!” – меня ругали. Да что ей звонить! Беспокоить только! От города стресс накапливается. У меня самого было. Долго привыкал. Я ей денег даже на женскую консультацию предлагал! А она: “Еще чего! Сама разберусь!”

– Странная свадьба-то. В 8 утра.

Костя нервно кивнул.

– Небось гонорар посулили хороший?

– Да не в гонораре дело!

– Знакомый кто?

Не успел он ответить, как дверь в туалет интеллигентно отворилась. На пороге возник доктор физ.-мат. наук Фридрих Карлович Эхт.

– Здесь не курят, – объявил профессор, просверлив взором пустое место, где миг назад возвышался Костя, и только потом посмотрел на меня.

– Здравствуйте, – я так и стоял с незажженной сигаретой во рту. На полу валялась рассыпанная пачка.

Эхт сдержанно кивнул и просеменил к писсуару своей хромающей на обе ноги походкой. Когда раздался звук струи о фарфор, то, готов поклясться, что в туалетном воздухе я различил запах серы.

Поднявшись на этаж и пользуясь отсутствием толкучки, я заглянул в библиотеку за методичками по современному русскому. На обратном пути встретил Леру, о приближении которой еще из-за угла возвестило эхо каблучков в пустом коридоре. Поравнявшись со мной, она бросила:

– С наступающим! – И улыбнулась.

Семинар по православной культуре по расписанию стоял после “окна”. Занятия вела Абакумова, в прошлом преподаватель научного коммунизма. Свой прежний курс, говорили, она всегда заканчивала авторской экскурсией в домике “Искры”. Нам же предстояла прогулка по псковскому крому с посещением Свято-Троицкого собора.

Оставалось еще минут сорок, но в кафешке на первом этаже девочки оккупировали все сидячие места, и я решил прогуляться. До крома, который на московский манер все называют кремлем, метров сто ходу: надо перейти через Октябрьский проспект, обойти кинотеатр и спуститься с возвышенности.

Ничем не примечательный, советский кинотеатр “Октябрь” доминантно нависает над громоздящимися у подножья холма каменными палатами и фортификацией. Его собирались снести еще при советах, потом передумали, потом собрались снова, но пока не трогают. Вдоль спуска на лотках стоят и висят сувениры: магнитики, копилки-башенки, платки под хохлому, деревянные булавы с шипами – все китайского производства.

Вид на Довмонтов город, точнее его подножие, открывается сразу за кремлевскими воротами. В этом городе не жили – только молились. Пятнадцать наползающих друг на друга крохотных, по габаритам ближе к часовням, церквушек в одно время с внешней стеной и башнями были возведены еще в XIII веке при правлении в Пскове литовского князя Довмонта, крещенного Тимофеем.

В годы Северной войны Петр, вместе с доброй половиной псковских храмов, велел разобрать Довмонтово благолепие на хознужды: готовились к осаде. Шведам так и не суждено было добраться до возведенных Петром укреплений, но под конец войны из Риги пришел мор. Вдобавок пожар опустошил город.