Страница 36 из 37
– Да, да, сами прежде всего искали в «Комсомолке» такие статьи.
– Вот и мой герой-журналист отправился в такую командировку. Я отсчитал двадцать пять лет, именно столько девушке на снимке, и попал в 1988-й. Вдруг понял, что, оказывается, описываю самый разгар горбачёвской перестройки. Но я же реалист, я же не постмодернист, который всё придумывает, мне надо реконструировать эпоху. Люди говорили об определённых вещах, у них были мечты, они бредили, допустим, Явлинским…
– Кудрявым, красивым!
– Разве? Я как-то красоту Явлинского не застал. И вот я стал восстанавливать приметы времени – и увлёкся. И в результате сначала из рассказа получилась повесть, а потом и целый роман. И теперь я даже не знаю, что в романе основное – любовная история или художественная реконструкция перестройки, а главное, нашего тогдашнего перестроечного сознания.
– Ну, мы сейчас о любви и не будем говорить, потому что любовную интригу читатели найдут в романе сами и прекрасно с ней справятся… Давайте акцентировать внимание как раз на эпохе перемен. Здесь надо, наверное, кое в каких нюансах разобраться. Юрий Михайлович, с того времени, как мы все хотели перемен – помните знаменитую песню Виктора Цоя? – претерпели ли изменения ваши взгляды на эти желания и перемены?
– Мои взгляды претерпели очень сильное изменение. Потому что я был не только наблюдателем происходящего. И даже не пассивным участником тех событий перестроечных, я был одним из глашатаев перестройки. Потому что мои вещи – «ЧП районного масштаба» и «Сто дней до приказа» – были в ряду первых перестроечных книг…
– Мы ими зачитывались, мы передавали их из рук в руки. Это ходило, знаете, как знамя…
– А ведь они были написаны до перестройки. «Сто дней до приказа» – моя первая повесть об армии – была написана в 1980 году, а вышла в 1987 году.
– Так это вы перестройку начали?
– Ну а кто ж ещё? Конечно. Без меня не обошлось. «ЧП районного масштаба» я написал в 1981 году, а вышло оно в 1985-м, в журнале «Юность», редактором которого был Андрей Дементьев, смелый человек. Надо сказать, что «ЧП…» вышло до перестройки – даже в энциклопедиях неправильно пишут. Эта вещь вышла в январском номере «Юности» в 1985 году, доживал последние недели бедный Черненко, и никому ещё в голову не могло прийти, что через полгода грянут перемены. Говорят, Черненко поел скверного копчёного леща. Жаль, не угостил Горбачёва. Но это я сейчас так думаю, а в романе старался восстановить…
– …ваше тогдашнее отношение к переменам?
– Да, да. Сейчас, задним числом, говорят, что надо было всё делать по-иному, это бесполезно. Мы делаем выводы, уже обладая нынешним опытом, а тогда мы были простодушны, как монастырские девственницы.
А какая у нас сейчас эпоха?
– …Тогда нам всё казалось прекрасным и радужным.
– Мы все были воспитаны в романтической парадигме линейного прогресса. Переведу на русский язык – нам казалось, что завтра не может быть хуже, чем сегодня, уже потому, что это – завтра. Выросло целое поколение, которое видело, как жизнь, может быть, не так быстро, как хотелось бы, но улучшается. Вот я, например, вырос в заводском общежитии маргаринового завода в Балакиревском переулке недалеко от Лефортово. И я очень хорошо помню, как в 60-е ходил в школу по этому переулку мимо одной-единственной личной машины «Победы». Я до сих пор помню фамилию владельца – Фомин… ещё где-то во дворе притулилась раскуроченная трофейная «Амфибия», которую привёз кто-то из фронтовиков… Потом, когда я студентом туда приехал, в переулке уже было много машин. А когда я сам стал водить, там просто припарковаться стало негде. Но нам казалось: жизнь улучшается слишком медленно, а надо бы скачком, хлоп – и в изобилии. На этом нас и поймали…
– Вообще советские люди были заражены романтизацией революции, мы думали: повезло же тем, кто жил в эпоху перемен…
– Нам же не объясняли, что любое серьёзное изменение государственной структуры – это обязательно падение уровня жизни, рост преступности, межэтнические конфликты. Нам не рассказывали на уроках истории, что гражданская война была на 30 % социальным конфликтом и на 70 % межнациональной резней. Страна-то многонациональная. И много ещё чего не рассказывали. Когда затевали перестройку, народу никто не объяснил, что с началом реформ вы станете жить гораздо хуже. Ведь если бы нам в 1988 году сказали: в 1991—92 году пенсия будет 5 долларов, будут закрываться заводы, многие останутся без работы, целые области станут депрессивными, шахтёры из самой высокооплачиваемой категории станут нищими… Перестройка закончилась бы на следующий день, а останки Горбачёва так бы и не нашли....
– Может, и рассказывали, но мы же этого не воспринимали.
– Тех, кто пытался предупредить, обзывали «красно-коричневыми». Мы были убеждены, что надо обязательно всё сломать. Плюс ко всему, мы настолько привыкли верить, что у нас в стране всё делается по плану, что, когда появился Горбачёв, никому в голову не пришло, что у него нет реального плана перемен, что он просто-напросто геополитический Хлестаков. Андропов, очень неглупый человек, говорил: мы не знаем страну, в которой живём. А надо бы знать! И когда начали преобразовывать строй, выяснилось, что строй-то не совсем такой, каким его себе представляли.
– Юрий, вы всё время перебрасываете параллели из одного времени в другое. А можем ли мы сказать, что сейчас тоже идёт эпоха перемен? Что нас роднит с тем временем?
– Александр, нас как раз с тем временем ничего не роднит. Тогда ломали так, что щепки летели. Нынче многие, в том числе и наша либеральная оппозиция, упрекают нынешнего президента и его команду в чрезмерной осторожности. У всех свои претензии. Одни возмущаются, почему, например, не отбирают незаконно приватизированные заводы, а другие требуют дополнительной приватизации того, что ещё не перешло в частные руки. Все обвиняют власть в нерешительности. Но люди, которые сейчас находятся у власти, пережили ту самую перестройку и видели, как от поспешности просто рухнула страна. И я думаю, что нерешительность, которая уже идёт во вред стране, связана именно с тем жесточайшим опытом конца 80-х – начала 90-х годов.
– А вы не считаете, что власть проявляет нерешительность?
– Почему? Я тоже так считаю. По многим позициям.
– В экономике, в политике, где?
– Везде, кроме Крыма. Когда было сказано, что нам нужно развивать реальную экономику, замещать импорт, уходить от зависимости продовольственной, медикаментозной, технологической и т. д.? Это было сказано ещё 10 лет назад. «Литгазета» оборалась по этому поводу. И что, нельзя было поторопиться, напрячься, построить всех?
– Построить всех или построить экономику?
– Построить всех, чтобы построили экономику. Нет, ждали санкций, когда за яблочко нас запад взял, и тогда вдруг, наконец, это со скрипом заработало. Сколько было говорено о том, что не надо крупным чиновникам иметь счета и собственность за рубежом, не надо офшорами баловаться, надо вкладывать в Россию деньги, а не развивать американскую промышленность? Когда это было сказано? Тоже больше десяти лет назад. Спохватились, когда стало понятно, что через эти счета, через эту собственность нашу элиту взяли за мошонку, когда это стало прямой угрозой для безопасности и суверенитета страны.
– Но дадут ли они плоды, эти движения, как вы думаете?
– Дадут, если деньги, которые вынуты из наших недр, будут вкладываться в нашу страну, в нашу социалку, в наше образование и спорт, а не в семизвёздные турецкие отели. Почему-то, когда американский бизнес вкладывает средства в Америку – это даёт прибыль, а у нас, значит, не будет давать?
– Так рубль крепчает, а доллар, наоборот, и многие экономисты уверяют, что это для нашей экономики плохо.
– Я не экономист и не могу судить об экономических тонкостях, но совершенно очевидно даже гуманитарию: если миллиардами отсюда вывозят деньги, которые заработаны здесь, ничего хорошего в этом нет. Если муж несёт не в дом, а из дому, то его в конце концов выгоняют вон.