Страница 4 из 11
– Я примерно знаю. Дворовому люду давали прозвища. Серьга, Багор, Кистень, Копье, Штырь. Это потом, очевидно, они стали фамилиями. Все вы должны были носить мою фамилию или моего брата. Но, судя по всему, чтобы скрыться во мраке времен, ваши предки сменили свои имена?
Девушка призадумалась. Багоровы жили на соседнем хуторе, Кистеневых в поселке было две семьи.
Штыревы тоже были, как, впрочем, и Копьевы.
– Серьга.
– Вот видишь, все и так ясно. Из двухсот старых семей я назвал только пять и попал.
– Ты думаешь, я совсем дура? Ты, наверное, уже мои документы увидел.
– Сжульничал. Каюсь.
Он залился старческим смехом. Прокашлялся.
– Знаешь, с тобой интересно проводить время. Иглу пока убери, а то проткнешь себе что-нибудь. А я крови чужой не переношу.
– Ах, какие мы все нежные.
Она убрала иглу под подушку. Поправила покрывало, ночную рубашку. Уселась удобно, чтобы быть наготове, мало ли что.
– Первый пункт договора. Не навреди себе. Тут она закатила глаза.
– Даже не знаю, это как получится. И чем тебя тогда шантажировать буду?
– Я повторяю: мы договоримся.
– Хорошо, что дальше?
– Второй пункт договора. Подумай, прежде чем отказаться.
– Как все запутанно, не находишь? Ты так и душу продашь, по пунктам все распишешь?
– Не богохульствуй! Ибо душа – бесценна.
– Расскажи, что-нибудь о себе.
Старик еще раз вдохнул, удобно примостился в настоящем деревянном кресле.
– Нам с самого детства все время твердили, что мы особенные, чтобы не связывались с городскими ребятами и, самое главное, поменьше болтали. Нет, мы не какая-то религиозная секта, хотя это очень близкое сравнение. Короче, детство прошло, можно сказать, беззаботным, светлым. Родители в поле. Мы с братом дома, на хозяйстве, помощники. Следовало за скотом присмотреть, дрова принести, воду накачать. Школа? Конечно, мы ходили в школу. В нашем селе была начальная школа, это потом пришлось учиться в городской школе.
Девушка свободной рукой поправила локон своих темных волос. Смуглая кожа становилась еще темнее в свете неонового освещения.
– Наш поселок жил замкнутой жизнью, особенно после перестройки, когда все развалилось. Но мы выжили. Потом появилось братство. Точнее, оно всегда было, где-то находилось, о нем говорили, про него все наши люди всё знали. Где-то кочевали, а тут, вот, вернулись и стали осваивать заброшенные в округе хутора, восстанавливать разрушенное хозяйство нашего бывшего колхоза-миллионера. В тот период мы с братом были еще маленькие, ничего не понимали, но это было потрясающе. Мойка. Кафе.
Заправка. Все это открылось благодаря приезжим братьям. Они такие же, как мы, просто раньше им приходилось много скитаться, точнее, скрываться. Сначала восстановили колхозный гараж, привезли топливо, закупили запчастей к тракторам, это потом приобрели новую технику. Это дало всем возможность спокойно работать. Детей стало больше. Для поездок в школу приобрели автобус, наняли водителя, чтобы можно было туда ездить.
Опять поправила волосы, о чем-то подумала.
– Так я стала учиться в Местищево. Учителя к нам относились хорошо, они словно знали что-то про нас, но ничего никогда не спрашивали и сами не говорили. Горожане нас избегали, поэтому дети города нас сторонились. Наверное, боялись.
Она отстранилась, вытаращила глаза.
– Представляешь? Они называли нас румынами, словно в этом было некое ругательство. Путали с цыганами. Возможно, что мы для них были слишком дикие. А что нас бояться? Мы, что, проклятые?
Старик в этот момент крякнул, он-то прекрасно знал, что проклятие существовало.
– Впрочем, оказалось, что проклятые. Когда в какой-либо нашей семье рождался покрытый шерстью ребенок, об этом узнавали все. Устраивали праздник. Старые сказания нашего народа подтверждались все чаще и чаще. Оказывается, что традиции наши сильны, и они неподвластны течению времени. Что было не так с нашими детьми?
– В наше время часто рождались дети, покрытые шерстью, словно в теплой рубашке.
– Говорят, что мой брат тоже был покрыт шерстью, когда родился. Я этого, конечно, не помню.
Возможно, он полинял после купели, то есть после крещения. Поймите, мы не звери. Но глубоко в душе мы – волки, мы – медведи, мы – огромные боевые животные. Впрочем, все это было только в сказках, но я в них нисколько не сомневалась. Порой долго смотришь на себя в зеркало, и вдруг образ резко меняется. Моргнешь, и все проходит. Старики говорили, что раньше люди нашего народа могли обернуться в любого лесного зверя, чтобы выследить добычу на охоте. Еще могли стать сильными хищниками, чтобы убить своего врага, защитить свою семью и спасти дом. Возможно, даже голыми руками, не знаю. Вместе с пришлыми братьями вернулся забытый старый обряд посвящения в юноши. Мой брат его прошел. А мне, как девушке, это было не обязательным.
– Раньше подростка заворачивали в тушу убитого зверя на несколько часов. Лежать в кровавой бане – не самый лучший вариант. Это потом для обряда стали использовать только что снятые со зверя шкуры. Главный элемент тут кровь, которая должна была покрывать все тело, иначе напрасные старания.
– Я прекрасно помню эти подробности. Старики нам их рассказывали. Ими до сих пор детей пугают.
Ее еще передернуло от воображаемого ужаса. Потом она продолжила свой рассказ.
– Если посудить честно, то наша семья всегда жила в достатке. Мы держали лошадей, разводили племенных быков, пасли овец, занимались птицей, была у нас и корова. Был трактор. Он остался после развала нашего передового колхоза. На заброшенном поле гнил, пока его отец сам не перебрал весь.
Старик смутно понимал, о чем идет речь. Трактор для него был понятием абстрактным, девушка об этом даже не подумала.
– Впрочем, перестройка сломала все.
– Перестройка?
– Ну, да, перестройка.
Она вдруг поняла, что о многом старик просто понятия не имеет, в смысле – не знает.
– Это, как война, только экономическая. Тут и блокада, и происки врагов, и атаки мародеров. Братство все изменило.
– Конфликты?
– С кем? С городскими? Их почти не было. Город был слишком далеко от нас. Остальной мир еще дальше, чем я думала. Нет, конфликтов почти не было. Если случались, то нас это не затрагивало. Так получилось, что к нам много лет никто не лез, не мешал нам жить.
Она словно что-то вспомнила.
– Впрочем, конфликтовали часто сами люди из города. Между собой. Однажды бывшие военные не поделили что-то с местными преступными элементами. Это называется: стрелку забили.
Она показала распальцовку козой, как это делают блатные, скривила кончики губ. Тут ей самой стало смешно, засмеялся и князь.
– Встретились они почему-то на нашей территории. Сначала хотели договориться, но ничего не вышло, завязалась драка, стрельба. Мы все еще удирали, потом домой, думали, война начнется. Но ничего, договорились. Потом офицеров подмяли. Я смутно все это помню, взрослые говорили, что Северный этого так не оставит. Вот Северного помню, он часто приезжал к отцу, оказывается, они еще с детства друг друга знали.
Опять пауза.
– Бывший колхоз-миллионер имел огромные приусадебные территории, на которые раньше приезжали помогать собирать урожай все горожане. В тот же период школьники отдыхали в пионерских лагерях, которые располагались рядом с колхозом, вдоль берега реки. Имелся один трудовой пришкольный лагерь, где также отдыхали и работали школьники старших классов. Совместное детство связало судьбы многих горожан и жителей края.
Получается, кроме родственных связей, тут многие знали друг друга со времен своей юности. Страшилки про охотников воспринимались на некоем подсознательном уровне. В них верили и не верили. Фотографии в городском музее имели вполне оправданное подтверждение некоторых странных фактов, жители хуторов были особенными, вот и все.
Словно собравшись с мыслями, девушка продолжила свой рассказ.