Страница 19 из 53
Но сейчас Оберону чудилось, будто он стоит на краю обрыва — и чья-то рука легла на его спину между лопаток и готова толкнуть. Сильное и властное чувство обрушилось на него и смяло.
— Да, — согласился он. — Мне нужна не просто кукла. Поэтому я молчу и не давлю на вас, чтобы вы все решили сами. Сможете полюбить меня — прекрасно. Не сможете — уедете из академии, когда мы найдем убийцу вашего отца, а действие заклинания иссякнет. Обещаю, что не буду вас ограничивать и останавливать, и приму любое ваше решение.
Оберон провел ладонями по лицу и подумал: вроде бы поступаю правильно, а от самого себя противно. Когда Элиза дотронулась до его руки, он сначала ничего не почувствовал.
Потом ему снова стало холодно. В далеких зеркалах захохотала тьма.
— Вы мне нравитесь, Оберон, — призналась Элиза, и Оберон понимал, что она сейчас не обманывает ни себя, ни его. — Правда. Вы очень хороший человек… — она сделала паузу и воскликнула: — Только не думайте, что я пытаюсь от вас отделаться, или что это жалость. Просто все это произошло очень быстро. Я позавчера ставила на подоконник горшок со сластолистом. А сегодня я в академии, и вы два раза спасли мне жизнь.
Она улыбалась так искренне и светло, что Оберон тоже улыбнулся в ответ. В ветвях яблони зацвиркала птичка — мелодично и легко, по-весеннему.
— Мне надо привыкнуть, — сказала Элиза. — Потому что…
Она не договорила. Земля дрогнула, и откуда-то из горных глубин донесся то ли стон, то ли вой.
Элизе казалось, что все пришло в движение.
Мир сразу же стал неустойчивым, он потерял основу — зашумели, завыли, закачались деревья, пригибаясь к самой земле, с криками взлетели птицы, заплясали камни. Вцепившись в руку Оберона, Элиза бежала за ним, и ей казалось, что все это не наяву, что это лишь страшный сон, вязкий кошмар, и надо просто проснуться.
Откроешь глаза — и бешеная пляска прекратится, и стихнет рев, который пробивался из-под земли и бил в ноги, заставляя бежать.
Проснуться не получалось. Сон все продолжался и продолжался. В ушах поселился гул, и с каждой секундой он становился все громче и громче.
— Что это? — сумела прокричать Элиза. Только бы Оберон не выпускал ее руку, только бы он не исчез!
— Землетрясение! — прокричал Оберон в ответ. Мимо его головы просвистело яблоко, сорвавшееся с ветки: дерево словно обстреливало их, яблоки скакали по тропинке, так и стараясь подвернуться под ногу. — Не знаю! Беги, Элиза!
Земля тряслась и отплясывала у них под ногами, Элиза бежала, в ушах стучала кровь, а тело охватывало огнем. В конце концов, они с Обероном выбежали в один из больших внутренних дворов замка, где толпились перепуганные студенты — и Элиза чувствовала, как ее легкие горят, и сердце колотится не в груди, а уже где-то в горле.
— Что случилось? — принц Жоан выбежал из замка вместе со всеми, нервно сжимая в одной руке кинжал, а в другой вилку с насаженным кусочком мяса. «Почему он танцует?» — подумала Элиза. Нет, это мир по-прежнему трясется, и Жоан отплясывает, пытаясь удержаться на ногах.
Она не сразу поняла, что Оберон оставил ее со студентами и отбежал к фонтану, туда, где уже стояли Анри и ректор Акима с какими-то сверкающими решетками в руках. Земля содрогнулась снова, Элизу бросило в сторону, и она неловко приземлилась в объятия какого-то парня в темно-сером. Над двором разлетелись испуганные девичьи крики, воздух наполнился гарью. Снова толчок; Элиза уткнулась лицом в грудь студента и услышала, как далеко-далеко размеренно бьется его сердце.
Ему не было страшно, и Элиза тоже смогла успокоиться. Чужая смелость помогла ей прийти в себя, хотя Элиза даже представить не могла, каким человеком надо быть, чтобы ничего не бояться в эту минуту.
— Всем назад! — прокричал Оберон. Теперь в его руках была такая же решетка, как у Акимы и Анри, и она наливалась таким безжалостным белым светом, что было больно смотреть. — Назад!
Над замком раскатился рев — такой давящий, выворачивающий душу из груди, что хотелось прижать ладони к ушам и зажмуриться, закрыться от него хоть как-то. Кто-то закричал, кто-то разрыдался. Гул в ушах усилился так, что Элиза вцепилась в мантию незнакомца так, что не знала, сумеет ли когда-нибудь разжать руки.
Ей было страшно — так, как никогда в жизни. Кровь будто бы кипела в венах, не давая дышать.
Земля содрогнулась еще один раз, и маги ударили. Свет разлился над академией, и рев захлебнулся. Элиза услышала стон, словно невидимое существо, которое пробивалось к замку из-под земли, было тяжело ранено.
Над замком поднялась серая тень — горбатая, многорукая и многоглавая — и рухнула за гору. Чудовище ушло.
Элиза посмотрела вправо — Оберон опустил рамку. Кто-то из преподавателей поддерживал его; надо же, Элиза и не заметила, как к троице с рамками выбежали все учителя академии. Над двором разливалось золотистое сияние, и откуда-то из невообразимого далека донеслись торжествующие птичьи крики.
Землю толкнуло в последний раз, и стало тихо. Все кончилось. Студенты и преподаватели озирались по сторонам, пытаясь убедиться, что беда отступила. Над башенками кружились птицы, одно из окон скалилось выбитыми стеклами.
— Все? — прошептала Элиза.
— Все, — кивнул парень в сером. Долговязый, с какими-то невыразительными, смазанными чертами лица и рыжеватыми волосами, он вдруг сделался красивым, как архангел — радость озарила его, и Элиза поняла, что все это время он боялся, но смог спрятать свой страх так глубоко, что забыл о нем. — Все, лисичка. Не бойся.
Элиза шарахнулась от него, парень придержал. Он смотрел на нее без ненависти и злобы, лишь с любопытством — смотрел куда-то над головой Элизы, словно рассматривал вшитую нить.
— Не бойся, — с нажимом повторил он. — Никто тебя тут не обидит. Я Марк, третий курс.
— Что это было? — услышала Элиза. Студенты быстрым шагом шли мимо нее к преподавателям. — Землетрясение?
— Нет, — уверенно ответил Марк. — Это что-то ползло к замку из-за гор. Но не доползло, на наше счастье.
Одна из девушек обернулась на него, нахмурилась. Элиза почувствовала боль в ладони и увидела, что до сих пор держит Марка за одежду, и золотой значок старосты впивается в кожу. Она смогла разжать руку, и Марк сделал маленький шаг назад.
— Не бойся ты так, — с нажимом повторил он. — Ты у друзей… хоть и не веришь в это.
Элиза словно ожила — бросилась туда, где стояли преподаватели. Ненужные уже рамки валялись на земле, Акима вытирал пот со лба, и какая-то девушка в темно-синей мантии, с замысловато уложенной прической жадно пила из большой кружки. Ее руки дрожали.
«Где Оберон? — растерянно подумала Элиза. — Я его не вижу…»
В следующий миг она поняла, почему не видит — потому что смотрела выше. Оберон лежал на земле, Анри придерживал его голову, и от пальцев зельевара расплывалось зеленоватое облако тумана. Элиза вскрикнула, рванулась к ним, упала на колени рядом с Обероном.
Он был жив — но глаза были закрыты, а по лицу разливалась мертвенная бледность. Элиза сжала его леденеющую руку, дотронулась до щеки. Кажется, во дворе снова воцарилась тишина.
— Оберон? — позвала Элиза. Он не ответил, и Элиза с ужасом подумала, что ошиблась. Краем глаза она заметила рамку, которая раньше была в руках Оберона — обгоревшую, смятую.
Нет! Он не может умереть вот так, сейчас! Он не может…
— Оберон… — прошептала Элиза, чувствуя какую-то влагу у себя на лице и не понимая до конца, что плачет. Только бы он открыл глаза! Только бы он…
Зеленоватое облако стало гуще, окутывая голову Оберона, и Элиза увидела, как шевельнулись его губы, словно он хотел что-то сказать. Кто-то дотронулся до ее плеча; Элиза обернулась и увидела ректора.
— Вам лучше отойти, милочка моя, — произнес он. — Через вашего жениха прошла отдача от установок, может тряхнуть еще раз.
Кто-то из девушек всхлипнул. За спинами мелькнул Марк, вышел вперед.
— Отойдите, — с нажимом повторил Акима. — Потому что…