Соленый ветер

Когда-то Херсонес был форпостом древней Эллады на дальних берегах. И Черное море называлось Русским или Понтом Эвксинским, что значит – Гостеприимное море. А Крым именовался Киммерией.

Херсонес вел торговлю со всем античным миром. Но однажды великая языческая культура была сметена ураганом варварства. Здесь воцарился мрак христианства.

Среди верхнего слоя раскопок, однажды нашли мраморную голову юноши. Очевидно, творение великого мастера жившего до нашей эры. Она была покрыта коростой окаменелой пыли. Кто-то из диких обитателей времен Византии, какой-то христианин, замуровал ее в стену своей халупы вместо строительного камня.

При виде этой обезображенной головы невольно вспомнишь о бесчеловечном, разрушительном давлении христианства, о серости и тупости, которые пришли на смену солнечным культам древности. Но прошлое не кануло в Лету. Ибо культура – есть память.

Когда слух привык к тишине, я начал различать ворчание воды в подводных пещерах. Море словно бормотало во сне. Я вспомнил, как однажды еще мальчишкой сидел здесь в конце лета. Тогда я заметил то, что заставило меня приподняться и встать в полный рост на темном берегу. Это явление я видел впервые, хотя и много читал о нем.

Дело в том, что на море не бывает осени. Весной блеск и звенящий поток ликующих звуков охватывает весь залитый солнцем простор. Яркий ковер свежих красок, полон сказочных образов и соцветий. Расстилается всходами зеленая долина. И по ней словно разбрызган пестрый узор: пурпур, золото, бирюза, алый бархат, среди сизых пучков густо пахнущей полыни. Ветерок вздыхает над степью. И стелется над кустами чертополоха золотистая пыль, алмазными гранями сверкая на солнце. В оглушающей тиши только жаворонки за черной пашней рассыпают заливистые трели. И плывет теплое марево над волнистой ширью трав, над редкими в кронах садов крышами, среди далекого и вольного простора. Молодая весна, весна родины, привычная и знакомая, вдруг открывается в этот миг перед человеком в новой, невиданной красе.

В апреле солнце поднимается с каждым днем все выше над морскими просторами. На берегах расцветает миндаль и акация. Верхний слой воды нагревается. В нем стремительно разрастется бурная жизнь. Это размножается планктон. Каждую весну море заполняют диатомеи – микроскопические водоросли. И тогда море приобретает сказочный оттенок, словно набросив волшебный, сияющий шлейф. Оно словно светится изнутри неоновым блеском. Только это свечение – живое и теплое, как голубой огонь, сияющий под покровом волн. Это первозданный свет творения, который исходит из колыбели жизни – мирового океана. Когда-то космические силы, используя температуру и давление, создали в природной лаборатории теплых глубин, новые виды, вдохнули жизнь, а затем и разум в обитателей этой планеты.

Наступает лето. Морская толща плохо проводит тепло. Нагретая вода лежит сверху слоем на пластах холодных и темных глубин. И эти слои не перемешиваются. Все может изменить только могучий шторм. Но летом их почти не бывает. Только осенью море быстро охлаждается. Бури перемешивают воду. И море сверху донизу приобретает одинаковую температуру. Вода насыщается солью, и наступает новый расцвет диатомей и планктона – вторая морская весна. В конце лета море опять цветет.

В эти месяцы с сентября по октябрь вода становится темно-зеленого цвета, и только песчаные отмели, где водорослям не за что укорениться, белеют островками под светлыми волнами. Заросли поднимаются со дна, и все побережья завалены гниющей, морской травой. Так и происходит здесь смена времен года: зима, весна, лето, а потом вторая весна и снова зима.

После второй весны приходит черноморская зима. Серые, холодные волны штормов бьют о берег. Водоросли увядают и глубины замирают в безжизненном сне. Черноморская рыба: скумбрия, макрель, чирус уходит в теплое Средиземное море. Планктон умирает, и море превращается в хранилище ледяной воды. Норд-ост, или если сказать более экзотично – бора устраивает страшные ураганы по всему Черному морю. Разрушительная сила этого ветра так велика, что он может вырывать с корнями деревья, переворачивать многотонные грузовики, ломать стены и опрокидывать на землю людей. Над прибоем стелятся туманы. Снег ложится и тает на волнах. Жизнь замирает по всему побережью в ожидании лета.

Прошуршал ветерок в кронах туи, набежал прохладной струей. То ли туман, то ли пыль поднималась над комьями каменистой земли. Звенело в ушах, как будто далекий детский крик, но нет никого. Теплая, прибрежная, неподвижная тишь висит, колдует над полями и степью…

Мне показалось, я задремал. Мне снилось сияющее море, полное диковинных водорослей, организмов и рыб. Сквозь бесконечные просторы космоса летел луч абсолютного разума и зажигал островки сознания на далеких планетах, обрастающих атмосферой и водяным покровом. В теплых волнах рождалась новая жизнь и стремилась к зеленеющей на горизонте суше.

Я встал и потянулся. Легкий утренний озноб пробежался по всему телу после сна на берегу. Нежным пурпуром окрасился горизонт. Солнце показалось над волнами. И я увидел стаю дельфинов. Они неслись, как легкий парусный корабль, идущий в полный ветер с хорошим креном. Когда перед его носом кипят пенные буруны, а вдоль бортов расходятся многоярусные, морские волны. Дельфины резвились и перепрыгивали через малахитовые, водные гребни. Подставляли восходящему солнцу влажные, блестящие, серые бока. Дельфины шли к берегам.

***

4. Странная встреча.

Скрипнул стол. Старая зеленая скатерть, с материками вытертой ткани, с проплешинами истлевших нитей. Оранжевая лампа, раздающая уютный свет и собравшиеся в углах комнаты тени. Нежный скрип половиц. Шелест листвы за окном.

На бежевых обоях широкий квадрат картины. В сияющей медной раме из витых ракушек, на холсте – лазурное море и яхта под кипельно-белым парусом, что проходит между мысом и маяком.

Я всегда мечтал купить яхту и отправиться в кругосветное путешествие. Однако денег, которые я мог здесь заработать, едва хватило бы на проживание и стол. Поэтому мечты пока оставались мечтами, но периодически я высчитывал, сколько мне нужно откладывать, чтобы накопить на небольшую лодочку под парусом.

Ночь миновала. Утром я отправился на базар купить фруктов. Надел бледно-песочные шорты и красную футболку с надписью «СССР». На углу меня тормознул незнакомый парень: майка-алкашка, худые, загорелые плечи, побелевшие на солнце волосы и прозрачные, добрые глаза местного лыгана.

– Закурить не будет?

Приятно, когда зажигалка освещает хорошее лицо. Парень поблагодарил и кивнул на алую футболку, где белым светом сияла аббревиатура: СССР.

– И я когда-то жил в этой стране.

– Теперь это – история.

– Ты шо приезжий?

– Да, но я жил тут когда-то.

– Та ты шо! – искренне обрадовался незнакомец. – А хде?

– На Хрусталях.

– О-па! Вот это я прозрел! Так выходит мы – земляки. И я – с Хрусталей. Ты ваще чем тут заниматься думаешь? Отдыхать?

– Нет, я поработать приехал.

– Та ты шо! И шо за работа?

– Надо тут храм один отреставрировать. Историческая ценность, ну и типа того…

– Ты шо, реставратор?

– Ну-да!

– Вот это номер! Меня Буга зовут. Бугенс.

– Бугес?

– Ну, буги-вуги. Бугенс. Слушай, а ты шо тут потерял?

– Хотел фруктов купить.

– Та какие фрукты. Забей. Давай я тебя угощу.

Но по факту это мне пришлось его угощать.

Сначала мы двинулись на 5-й километр, а потом на автобусе рванули по пыльному Балаклавскому шоссе до самой бухты. Мимо пробегали виноградники и персиковые рощи. Говорят, что в переводе с тюркских языков Балаклава, это что-то вроде «рыбьего гнезда», а еще слово созвучно с баклавой – так называют слоеное греческое печенье на меду. По моему здесь хватает и того и другого – и соли и меду.