Страница 94 из 102
Черный отряд медленно проехал мимо опешившего посольства и скрылся за ближайшим холмом.
Москва показалась внезапно. Вынырнула из гущи лесов за поворотом, сразу за монастырем, растеклась вдоль замерзшей реки деревянными избами, узорчатыми крышами теремов взметнулась в серое небо. Меж домами изрядно тянулись пустоши, видно - поля. За рекой виднелись еще какие-то многочисленные постройки. По обоим берегам реки тут и там торчали замершие на зиму мельницы. Вообще же город производил впечатление довольно обширного. Может, и в самом деле таковым был, а скорее просто казался, поскольку никаких четких границ городской черты не имелось - ни достойной стены, ни глубокого рва, ни раскатов, так что нельзя было сказать наверное, где кончался город и начинались слободы. Каменных зданий в Москве было мало, не то что в Новгороде; на Олега Иваныча, как и на многих посольских, город произвел двойственное впечатление: пришибленности и силы. Основной цвет здесь был - серый. Серые избы под серыми крышами, серые ограды, темно-серые одежды встретившихся по пути жителей, лица которых тоже казались серыми. Лишь кое-где, крайне редко, словно посланцы совсем иной жизни, сверкали золотые купола храмов.
Остановившись, посольские спешились и помолились. Слава те, Господи, добрались! Схоронили, правда, троих, да двое ранено... Ну, еще легко отделались, бывало и похуже.
Специально ночевали в лесу, чтобы прибыть в Москву утром. Ночных гостей не любила Москва, как и любой другой город, многие улицы на ночь перегораживали огромные бревна, судьба запоздалых путников была незавидна мздоимство и ярость московской ночной стражи пользовались печальной известностью далеко за пределами княжества.
Несмотря на ранний час - едва встало солнце - узкие кривые улочки были полны народу. Замерзшие реки (Яуза, Неглинная, Москва-река) представляли собой что-то вроде растянутого в длину новгородского Торга. Прямо на льду уже на диво крепком - были устроены прилавки, с коих торговали всякой всячиной: говяжьим и свиным мясом, дичью (в основном зайцами), битой домашней птицей, яйцами, рыбой. Целые туши ободранных от шкур коров стояли на собственных ногах каким-то изуверским стадом. Кричали, нахваливая товар, продавцы, толкались покупатели, мужики-грузчики, ругаясь, разгружали многочисленные подъезжавшие сани с объемистыми тюками и пузатыми бочками.
Белокаменный Кремль, раскинувшийся меж Москвою-рекой и Неглинной, произвел на Олега Иваныча гораздо более солидное впечатление, нежели остальной город. Несколько храмов, великолепные каменные хоромы великого князя, митрополита и самых знатных вельмож свидетельствовали о несомненном богатстве Ивана Васильевича, о его силе и том уважении, коим пользовался этот государь среди своих подданных. Рядом с крепостью располагался обширный, огороженный мощной стеной дом - как пояснил Никита: двор господ купцов. В основном - иностранных. Там же продавались и товары: перец, шафран, шелк, меха. Каждый мех, в зависимости от цвета, длины и густоты шерсти, стоил три-четыре деньги, недешево, одним словом. Олег Иваныч хотел было привезти что-нибудь в подарок Софье, да, узнав цену, плюнул.
Их разместили в крепости, в одном из зданий. Занимающийся посольствами приказной дьяк Федор - молодой худощавый мужчина с умными темными глазами распорядился насчет кормления и проживого.
Олегу Иванычу он показался совсем неплохим человеком, этот дьяк, по крайней мере - встретил всех с улыбкой и на вопросы старался отвечать честно.
Примет ли великий князь? Бог весть... Скорее всего, да, коль велел принять с честию. Согласится ли митрополит Филипп на официальное поставление Феофила архиепископом? Филипп-то, может, и согласится... Да не от него одного то зависит. На Москве и посолидней человек, чай, найдется... князь Иван Васильевич, государь великий. Стригольники? Да, государь их жалует. А что вы так стригольниками интересуетесь, господа хорошие, может, вы и сами стригольники? Пошто смеетесь? Кто хочет, может к вечеру подойти в церковь на Кузнецкой. А лучше, сначала ко мне, во-он за тем храмом - приказные палаты. Спросить дьяка Федора Курицына, то я и есть. Заходите, рад буду побеседовать. А вообще, завтра будьте готовы, может, и примет вас великий государь.
Государь принял.
Нигде не видал еще Олег Иваныч такого нарочито подчеркнутого богатства, даже когда, еще будучи опером, осматривал трехэтажную дачу одного блатного авторитета. В просторной зале, с полом, выложенным цветным камнем, блестели в свете свечей стены, забранные тяжелой золотистой парчою. Посреди залы, на возвышении, стояло украшенное драгоценными камнями кресло, по обеим сторонам которого рядами стояли бояре в дорогих шубах. Тряся бородами, бояре рассматривали посольство и вполголоса переговаривались меж собою.
Вдруг все стихло. Слева, напротив кресла, открылась маленькая, обитая золотом дверь. В окружении телохранителей в белых кафтанах, быстрым шагом в зал вошел молодой красивый мужчина, высокий, худощавый, с несколько отечным лицом, остроконечной бородкой и узким, с небольшой горбинкой, носом. Длинные - шитые золочеными нитками-канителью - одежды вошедшего развевались, словно крылья чудесной птицы павлина. Усевшись в кресло, мужчина - как догадался Олег Иваныч, это и был великий князь московский Иван Васильевич благосклонно кивнул посольским.
Бояре по сторонам замерли, вытянулись в струнку, словно солдаты-первогодки перед подгулявшим дембелем. Заглядывали в лицо князю угодливо, каждый думал - а меня, меня видел ли государь-батюшка? Вот оно раболепство-то московитское! Олег Иваныч презрительно хмыкнул. Не по нему то...
Стоявший впереди Никита Ларионов, обернувшись, весело подмигнул ему и низко поклонился. Поклонились и все посольские.
Терпеливо выслушав приветственную речь посланника, Иван дождался наконец изложения истинных целей посольства. Идея приезда Феофила для официального поставления особой радости у него не вызвала, впрочем, как и неприязни тоже. Немного помолчав, Иван поблагодарил ("почтил") посла и таки дал согласие на приезд Феофила, поскольку разрешение Москвы - дело важное: