Страница 3 из 15
– Так, собрались и затихли! – скомандовала она зачем-то и без того молчаливым помощнику библиотекаря из университетской библиотеки, сегодня впервые в своей жизни не явившемуся на работу, и сыну владелицы небольшого продуктового магазина, деловито втиснувшегося в крохотное пространство на одном из перекрёстков поблизости от дома, где сама чародейка жила в съёмных апартаментах.
Команда её прозвучала так, будто она и вправду собиралась бросать их на штурм пункта охраны в UNAM3. Даже сама чуть себе не поверила.
Неожиданно её мечтания о перспективах повторить подвиг Орлеанской девы прервало несанкционированное ею то ли покашливание, то ли бормотание одного из существ, полностью, как ей казалось, подчинённых её воле не далее, как сегодня утром. Такого до сих пор в её практике не случалось.
– Кхм… кхм–кхм… эмм… такой непривычно вялый артикуляционный аппарат… нда… встречать такое приходилось мне… сейчас припомню… в Месопотамии… эммм… но там присутствовал… сейчас вспомню… да, там присутствовали инсектотоксины… да–да… кхм… нейротоксические пептиды… эмм… Androctonus Buthidae4… здесь я их не чувствую совершенно, – закончил обескураженно бормотать себе под нос сын лавочницы.
– Хорхе, что ты сейчас тут наговорил? – удивлённо спросила Веро. Хорхе в ответ только молча моргал не выражающими ни единой мысли, кроме бескрайней преданности его Владычице, глазами.
– Хорхе, я задала тебе вопрос! – поддала жару в голосе Вероника. Парень ещё больше налился кровью в лице, дрожь пальцев его рук усилилась, но он явно был не в состоянии произнести ни единого слова.
«Всё правильно, так и должно быть, я ни в чём не ошиблась», – старалась себя успокоить девушка, – «эти ничтожные носители своих никчемных отростков сейчас полностью находятся в моей власти».
Однако её самоувещевания не могли её убедить, что и понятно. Легко поддающиеся влиянию в виде внушения девушки никогда не становятся брухами5.
«Вы по природе своей почти неподвластны большинству способов мысленного воздействия, включая самовнушение. Вот почему даже сильная ведьма может вылечить многих обычных людей, но практически неспособна помочь самой себе или коллеге по цеху, если у той (или у того) профессиональный уровень не ниже, чем её собственный» – вспомнила Веро уроки Маэстро.
– Эргхм… кхм… ургхм… здесь… всё ещё хуже… – неожиданно раздалось вновь почти внутриутробное бормотание. На этот раз звук шёл из совершившего свой первый в жизни прогул помощника университетского библиотекаря.
– Гм… гхм… вот… нашёл…эммм… ну да… здесь поработал… кхм… а вот и нет… не поработал… вот! Поработала! Угу–угу… именно поработала… поработала и поработила, я бы даже сказал… поработила, в раба превратила… секундочку! Надо немного поправить… – тут удовлетворённый голос из недр будущего библиотекаря вдруг смолк.
Что с вами происходит, кабронес6? – обескураженно спросила Вероника, совершенно позабыв и о Марисоль, и о UNAM, и о цели её пребывания в окрестностях известного если не на весь мир, то на весь континент Университета.
– Здравствовать изволите ли, сеньорита? – наконец всё так же бодро раздалось через минуту, – своим секретом превращения людей в рабов не поделитесь? Да-да, я понимаю, рецептов много, но… чтобы так ошеломляюще быстро и… столь безжалостно эффективно, я бы сказал?..
Жизнерадостный и явно довольный собой голос теперь бархатисто раздавался откуда-то из области то ли гортани, то ли пищевода сразу обоих молодых людей, только сегодняшним утром обращённых ведьмой в молчаливо и беспрекословно послушных её воле сьервос7.
– – Что за … мальдита сеа8… сначала Хорхе, теперь Хуан, – пробормотала потерянно девушка, – мне это мерещится?
Глава 3
«Мне это мерещится», – подумал я, продолжая вдумчиво ёрзать острым лезвием ножа по беспомощно распластавшемуся на доске из досуха выжатой гевеи пучку пусть и невзрачного, зато выращенного на своей грядке укропа. Всего с одной банки?! Мне и с трёх никогда ничего не мерещилось.
Покрытая моими собственными руками глянцевой плиткой «под светлый мрамор» кухонная стена слева от меня неожиданно стала вдруг таять самым наглым образом. Будто кто–то подул огромным феном на матово–серую, покрытую мраморными разводами ледяную поверхность замёрзшей не вчера уже реки.
Ширящаяся на глазах проталина образовалась чуть правее предсказуемо надёжной, как все немецкое, кухонной плиты и сразу над напоминающим лампу с раздражённо резким джином внутри керамическим электрочайником c режимами для всей палитры чаёв от белого до чёрного.
В возникшей дыре с размытыми очертаниями границ, скрываясь периодически в густых клубах умопомрачительно вкусно пахнущего пара, вырывающихся из намеренно неплотно накрытой кастрюли с уютно булькающим борщом, показались два чёрта.
Да-да, именно два и именно чёрта.
Ни на гоминоидов с длинными цепкими конечностями, ни на устало потеющих в своей спецодежде аниматоров они нисколько не походили. Это была самая настоящая нечисть, что я каждым вздыбившимся на своём тщедушном теле закоренелого подкаблучника волоском безошибочно почувствовал.
«Н–да…» – протянул мой внутренний настороженно. – «Без пузыря тут никак! Я метнусь?»
«Куда ты метнёшься, чудо? – укоризненно спросил я, задумчиво хватая лежащую рядом чесалку из можжевельника для того места, где у ангелов крылья растут, и запуская её себе под потасканную футболку с принтом Эйфелевой башни. – Ты же мой внутренний голос, у тебя даже банковской карты нет».
«Так у тебя есть, аж две штуки», – резонно возразил внутренний.
«Но у тебя-то нет!» – не сдаюсь я.
«Так побежали вместе», – предложил он дружелюбно.
«А нечисть куда девать?
«Ну и нечисть, ну подумаешь. Впервой, что ли…»
«Во–первых, гостей оставлять без внимания невежливо. Даже непрошеных. А во–вторых, они мне стену продырявили без спросу. Кто проследит, чтобы тут вернули мне всё, как было?»
«А Симка на что? Очень ответственная кошка. И присмотрит, и проследит. Кыс-кыс-кыс», – безапелляционно заявил мой внутренний голос и сделал вид, что уже обулся и ждёт меня у входной двери.
Я немного поколебался, но решил-таки проигнорировать его выпендрёж. В конце концов, это он – мой внутренний, а не я его.
«А ты – мой внешний», – стоял на своём внутренний.
Черти что-то неслышно для меня обсуждали, то периодически тыча своими чёрными с серебристым отливом пальцами в моём направлении, то эмоционально хлопая себя мохнатыми ладонями по ещё более мохнатым ляжкам, то вдруг бросаясь к лежащей в тёмном углу книге. Скорее даже не книге, а Книге.
Не вызывающий ни малейших сомнений в своей древности и значимости фолиант солидно возлежал на подставке, напоминающей пюпитр, искусно вытесанный из багрового, пронизанного огненного цвета прожилками камня, и внушал по меньшей мере почтение одним только своим видом. Не говоря уже о мареве, причудливо искажающем пространство в радиусе нескольких метров от него.
Описанное и ни в малейшей степени не согласованное со мной непотребство происходило на моих глазах, начавших наливаться чем–то недобрым при виде подобного пренебрежения плодами моего труда. Присутствует в нашем великом и могучем ставшая уже заезженной аллегория: «недобрый блеск в глазах».
Я искренне сомневаюсь, что автор оной смотрелся в гневе в зеркало. Видимо, некогда было. В те времена, когда в русском языке зарождались подобные сравнения, между сторонами взаимного раздражения было принято скоропалительно в самом тривиальном значении этого слова палить друг в друга на глазах у секундантов. Ну или тыкать холодным оружием с отнюдь не меньшей суетливостью. Да и зеркала тогда дороговаты были, не в каждом кармане водились.
А Вы, мой дорогой читатель, смотрелись в зеркало или хотя бы в экран смартфона, скажем, после звонка на него Вашего непосредственного начальника, с милой непосредственностью потребовавшего прислать их превосходительству фотографию Вашего бюллетеня для тайного голосования?