Океан между

Он с благодарностью глотнул рубиновой жидкости, даже не почувствовав вкуса, но легче от этого не стало. Он не знал, ни с чего начать разговор, ни что делать дальше. Неожиданно Лана встала:

– Я хочу курить. Самолетов, вы не составите мне компанию?

– С удовольствием, но с одним условием, – обрадовался нашедшемуся выходу из положения Никита, отодвигая перед девушкой дверь купе.

– С каким? – удивленно посмотрела на него Лана.

– Мы переходим на «ты».

– Договорились, – улыбнулась Лана, вселив в него надежду, что первый лед треснул.

В тамбуре сильно качало, и Никита вынужден был одной рукой крепко держаться за единственный поручень в стене, а другой – придерживать за талию девушку, которой долго не удавалось прикурить из-за толчков вагона. Чересчур мощная лампа неприятно била Самолетову в глаза, и он чувствовал себя психологически незащищенным по отношению к своей попутчице, лицо которой было в тени.

Закурив, она не отстранилась, а наоборот, как-то слишком близко встала к нему, так что при сильных толчках вагона на стыках ее грудь упиралась чуть ниже его груди, и он чувствовал по приятным твердым прикосновениям, что под ее белым свитером больше ничего нет.

– Расскажи мне о себе, – неожиданно попросила Лана, с прищуром рассматривая его лицо сквозь сладковатый сигаретный дымок. – Мы едем в одном купе и еще ничего не знаем друг о друге.

– А мне с первого взгляда показалось, что мы знакомы уже целую вечность.

– И мне! – согласилась она. – Странно, ты намного старше меня, а у меня такое ощущение, что мы великолепно понимаем друг друга.

И в самом деле,по расчетам Самолетова она была моложе его лет на десять, но при этом он совершенно не ощущал разницу в возрасте, что говорило о ее незаурядном уме.

– Похоже, у нас с тобою много общего, – заметил он. – Вот, например, какой у тебя был любимый предмет в школе?

– Больше всего я любила географию.

– Ха, какое совпадение! А я – географичку…

Она почему-то никак не отреагировала на заготовленную им шутку, и вдруг сделала неожиданное признание:

– Как здорово! Мне тоже в школе нравилась одна учительница. Она была высокая и стройная. Каждый раз, когда она шла мимо меня по коридору, со мною творилось что-то странное.

– Так ты лесбиянка? Ой… прости, ерунду несу, – Никита смутился, ему хотелось казаться веселым и непринужденным, при этом он чувствовал, как плохо это получается.

– Нет, – ответила она, казалось, не замечая пошлости в его словах, – но я люблю красивых высоких женщин.

– Ты сама очень даже ничего!

– Ты смеешься. Я не такая уж и красавица, и совсем невысокая.

– Не согласен! У тебя очень привлекательное лицо, а высота в девушке не главное… главное ж, известно что.

– Что?

– Чтобы человек был хороший. А невысокая – это даже здорово! Ее легче держать на весу… Вот, черт… Кажется, меня опять занесло совершенно не туда. Я, наверное, кажусь тебе полным идиотом?

– Ну, почему же, совсем не полным… идиотом…

В этот момент она красноречиво подняла на него свои большие зеленые глаза. Дальше говорить что-либо было бы просто глупо. Никита, загипнотизированный этим взглядом, используя толчки и вздрагивания мчащегося в ночи поезда, медленно стал склонять свою голову к поднятому навстречу лицу.

Напрасно говорят, что вкус курящей женщины неприятен. Самая первая школьная любовь Никиты, которая была старше его на два класса, курила. И когда она в первый и, кажется, в последний раз сама интимно поцеловала его, он навсегда запомнил бесконечную сладость губ с горьковатым привкусом никотина…

***

Зайдя в купе и едва успев прикрыть за собою дверь, они встали напротив друг друга, как бы приготовившись к смертельной схватке на выживание, в их взглядах светилась одна и та же мысль. Потом они стали беспорядочно раздеваться, помогая партнеру, словно боясь не успеть до прибытия поезда в Санкт-Петербург.

Естественно, он раздел ее первый и, рассмотрев в свете слабых желтых ламп для чтения, сразу понял, что девушки с таким совершенным телом у него еще не было.

Тонкость кости сочеталась в ней с абсолютно идеальными линиями женских форм. Изящные ножки, абсолютно белые, без единого намека на вены и другие изъяны; тончайшая талия, переходящая смелым изгибом в выпуклую попку, при взгляде на которую уже нельзя было думать ни о чем другом, кроме как о желании во что бы то ни стало в нее войти. И неподражаемая грудь – именно такая, чтобы не висеть под собственной тяжестью, а с другой стороны, не вызывать сомнений в своей необходимости вообще.

Как оказалось, непреодолимая внешняя сексуальность ее тела не была обманом или пустышкой. Страсть, с которой она отзывалась на каждое его прикосновение, говорила о ее пламенной чувственности. Она спешила насладиться его телом и в тоже время отдать ему себя без остатка, как страстная поклонница плотского наслаждения.

Когда Никита попытался расстегнуть широкий кожаный ремень на своих брюках, Лана отбросила его руку, толкнула на одну из пастелей и, как будто в предвкушении чего-то, сказала, улыбнувшись:

– Подожди, я сама!

Умело расстегнув ремень и молнию на его брюках, она получила в свое распоряжение то, что неожиданно привело ее в дикий восторг, и на что она накинулась с обожанием и страстью нимфоманки.

Очень скоро наступил момент, когда он не смог больше сдерживать себя. Он отбросил ее на противоположную пастель и, окончательно освободившись от брюк, быстро достал из кармана упаковку презервативов.

Она, смеясь, вырвала у него упаковку, достала один, потом что-то про себя решила и откинула все это в угол.

– Не надо, – сказала она, чем привела Никиту в легкое недоумение. Впрочем, сейчас все его мысли были поглощены другим.

Он тут же попытался навалиться на нее всем телом, что было не так-то просто сделать на узких спальных местах, но она опять взяла инициативу на себя.

– Лучше так, – хриплым голосом произнесла она и, упершись руками в стену, встала к нему спиной.

Проникновение в девушку в первый раз – это путешествие в неизведанное. Тела только начинают знакомиться друг с другом. Еще не знаешь ни ее темперамента, ни ее сексуальных возможностей, ни даст ли она тебе вообще. Хотя нет: последнее уже знаешь.

Он никак не ожидал от этого юного создания такой чувственности и телесной податливости. С одной стороны, она была неопытна, как девочка, но при этом вела себя так уверенно и даже развратно, как будто хотела поразить его своей искушенностью.

Ему стоило огромного труда сдержать себя, чтобы тут же не разразиться в эти прекрасные девственно-гладкие и очень выразительные ягодицы. В какой-то момент он остановил движения, чтобы слегка охладить пыл, но она требовала его в себя снова и снова. Он поднимал глаза кверху, вспоминая все точные науки, которые он когда-либо изучал, чтобы хоть на мгновение отвлечься, но ее сдавленный накатывающий волнами крик возбуждал его все больше и больше.

Он насчитал в ней три сильнейших спазматических удара, перед каждым из которых она сдавленно шептала: «Сейчас, сейчас, ну еще немножко… Я кончаю-ю…» – пока, наконец, не решил покончить с бьющимся в нем самом неудержимым восторгом.

Теперь надо было поймать момент, чтобы на мгновение опередить фонтан живительной влаги. Он никогда не жаловался на реакцию, которая при сексе без предохранения должна быть безукоризненной, что женщины особенно ценят. Но когда по окаменению мышц в его теле и его сдавленному неконтролируемому стону Лана поняла, что сейчас все будет кончено, она вдруг в порыве страсти горячо зашептала: «В меня! Кончи в меня!»

Ее, возможно, безотчетное желание на мгновение смутило его: либо она предохраняется сама, либо хочет от него залететь, либо страсть ее настолько сильна, что ей уже все равно, что будет с нею – лишь бы это произошло.

Но спрашивать об этом сейчас было совершенно невозможно, и он принял единственно правильное решение.

Почувствовав стремительно поднимающуюся волну, он отпустил ее бедра, жестко взял ее за волосы и наклонил ее лицо вниз, к себе. Это неожиданно привело Лану в бурный восторг, который закончился четвертым взрывом в ее теле, когда белая терпкая роса ударила ей в лицо, в закрытые глаза, в полуоткрытый рот и дальше на шею и грудь…