Океан между

– Эй, с вами все в порядке? – немного испуганно спросил он.

– Да-да, мы того, мы о’кей… – уверил его Самолетов, быстро поправляя одежду и прикрывая собою полураздетую Лану.

– А что это было?

– Что ты имеешь в виду? – переспросил его Никита.

– Ну вот это? – кивнул на пианино Юлик.

– Вот это? – Самолетов на секунду задумался. – Секунду, сейчас спрошу… Лана, а что это было?

Та отняла голову от его плеча и, ошарашенно оглядываясь вокруг слипшимися от слез и утомления глазами, ответила:

– Я не помню… кажется, что-то из Шнитке.

– Да, точно, – подхватил ее предположение Никита, – это Шнитке, тринадцатая симфония ля-ля-бемоль…

– Я так и понял, – показал в улыбке все свои отбеленные американским дантистами зубы Юлик. – Вы закончили музицировать?

– Ага, – в свой черед развеселился Никита.

– Мы тоже. Есть предложение: не хотите ли прошвырнутся по городу?

– Лана, ты как? – спросил уже вполне пришедшую в себя девушку Никита.

– Я просто схожу с ума… – ответила та, с обожанием глядя на своего партнера, – от того, как хочу выпить шампанского и пройтись по Питеру.

***

Прогулка по Невскому проспекту четверых ничем не озабоченных, кроме друг друга, молодых людей несет много радостей. Все вокруг: от пейзажа до местных жителей – кажется занятным, любой непривычный пустяк восхищает, любое событие веселит до неприличия.

А северная столица в этом смысле – незаменимое место, слишком уж отличается она от всех русских городов, восхищая своим пусть и сильно облупившимся, но все же европейским видом. Радуя глаз парадностью и «партикулярностью» улиц, даже пусть и слегка грязноватых. Что уж говорить о подворотнях и переулках, больше напоминающих фантасмагорию из запутанного сна, попав в который никак не можешь найти выход из пугающего лабиринта зданий.

Они начали прогулку от Московского вокзала, куда доехали на метро. Дойдя до Казанского собора, не преминули заглянуть внутрь, впрочем, большей частью, чтобы погреться – уж очень колюч ветер с Финского залива в это время года. Никита обратил внимание спутников на ямки в каменном полу собора, и со знанием дела объяснил это явление устройством пола. «Дело в том, – авторитетно заявил он, – что пол сложен из двух видов камня: черного и белого. Видимо, твердость у них разная, отчего белый камень стирается сильнее под воздействием ног многочисленных посетителей».

Лана внимала его словам с восхищением ученицы перед мудрым учителем. В Исаакиевском соборе он с важностью человека, закончившего физический факультет, рассказал о маятнике Фуко, подвешенном к потолку: почему смещение плоскости его качания объясняется вращением Земли и одновременно является его доказательством. Лана качала головой за маятником и с удивлением восклицала: «Ну, надо же!».

Выйдя из собора, Самолетов указал на другую сторону площади и с небрежностью всезнающего экскурсовода пояснил:

– А вот там расположена гостиница «Англетер», именно в ней Сергей Есенин покончил жизнь самоубийством, по крайне мере, по официальной версии…

И здесь Лана как ни в чем не бывало продекламировала:

«Шел господь пытать людей в любови,

Выходил он нищим на кулижку.

Старый дед на пне сухом, в дуброве,

Жамкал деснами зачерствелую пышку.

Увидал дед нищего дорогой,

На тропинке, с клюшкою железной,

И подумал: «Вишь, какой убогой, —

Знать, от голода качается, болезный».

Подошел господь, скрывая скорбь и муку:

Видно, мол, сердца их не разбудишь…

И сказал старик, протягивая руку:

«На, пожуй… маленько крепче будешь».

Здесь уже Самолетов открыл рот от удивления. С этими девушками и правда было что-то не так. Надо наконец выпытать у Юлика, откуда он их взял. Слишком уж не были похожи они на провинциалок легкого поведения, склонных к авантюрам с незнакомыми мужчинами.

Но больше всего Лана поразила его, когда они вышли на Дворцовую площадь. Она остановилась и, открыв рот, минут пятнадцать смотрела на всю окружающую красоту, находясь в самом настоящем шоке. У нее даже выступили слезы на глазах – она и в самом деле была искренне восхищена.

***

Когда ближе к ночи они вернулись с прогулки, Люба неожиданно почувствовала себя плохо. Она заперлась в спальне и не пускала к себе никого, даже Лану.

– Так, американец, – сдвинув бровки, стала наступать та на Юлика, – признавайся, что ты сделал с моей подругой?

– Ничего я не делал, – строя невинное лицо, отвечал тот, на всякий случай прячась за Никиту.

– Ну да – ничего! Я выдала тебе невинную девочку, – грозно воскликнула Лана, – а теперь она лежит и не может руки поднять.

– Эй! Так регулы, наверное, у нее, – объяснил Юлик. – Обычное дело.

– Что? Какие еще регулы.

– Месячные, по-русски.

– Ты уверен?

– Нет.

– Ладно, пойду сама спрошу.

Лана постучала в дверь и на слабый крик Любы, посылающий всех подальше, она решительно открыла спальню и шагнула внутрь.

Полчаса спустя она тихо вышла, прикрыла дверь, и, сделав знак приятелям следовать за собой, сказала:

– Спит. Пойдемте на кухню.

На кухне они налили себе вина с пузыриками, которое, как известно, вызывает блуд, и приготовились слушать парламентера.

– Так, Юлик, тебе бы надо сделать хороший втык, – сразу же вынесла свой приговор американцу Лана.

– За что? – громко начал тот, но тут же, оглянувшись на закрытую спальню, сбавил тон, – Все было замечательно. Я был мягок, как никогда. Она должна быть мне благодарна, что это я лишил ее девственности, а не какой-нибудь мужлан. Я понятия не имею, почему у нее до сих пор идет кровь.

– Ну, кто кому должен быть благодарен – это еще вопрос, – шепотом возразила Лана. – Твое счастье, что мы с ней все выяснили. Она девочка неопытная и думала, что кровь у нее от твоего вмешательства. Но потом мы все посчитали, просто у нее от стресса месячные раньше времени начались…

– Постойте, постойте, – с изумлением глядя на американца и Лану, зашептал Никита, – вы что, и правда хотите сказать, что она девочка?

– Была, до вчерашнего дня, – со фальшивой печалью подтвердила Лана.

– Братан, можешь мне поверить, – заверил его Юлик. – Предлагаю за это поднять тост.

– Точно, такое событие, – горячо поддержала его Лана. Пригубив, она продолжила. – Волноваться абсолютно не о чем. Месячные у Любки всегда очень тяжело идут, дней десять, только успевай прокладки менять. Не то что у меня: три дня – мало, но со вкусом.

– Ну и что теперь будем делать? – все еще ошарашено спросил Самолетов, у которого все окончательно смешалось в голове, и он только ждал, когда сможет остаться наедине с Юликом, чтобы задать ему пару вопросов.

– А что будем делать, будем ложиться спать! – сказала Лана и встала, чтобы идти стелить постель в свободной комнате.

– Втроем в одной постели? – весело поинтересовался Юлик.

– А что делать, ее лучше не беспокоить, – кивнула девушка в сторону спальни.

– Я согласен, – тут же обрадовался американец.

– Я в этом не сомневалась… Где у тебя белье?

Юлик достал из гардероба пожелтевшие простыни, и услужливо помог Лане их расстелить.

– Похоже, у этой простыни я буду не первый мужчина, – скептически произнес Самолетов, оглядывая готовую постель.

– Так, мальчики, вы ложитесь, а я приму душ…

Никита видел, как засветились глаза Юлика при этих словах. Он ощутил всем своим существом, как ему не хочется, чтобы надежды американца, о которых нетрудно было догадаться, оправдались. При этом он понимал, что не может и противиться этому. А вдруг Лана будет согласна? По сути он не имеет на нее никаких прав. И потом, этих двух девчонок привел американец, а Никита получается каким-то нахлебником, который и палец о палец не ударил, чтобы организовать эту поездку. Он морально обязан Юлику, и не сможет сопротивляться любому развитию событий этой ночью.