Архонт

– Отвали, дятел, – с ледяным спокойствием сказала Агата.

Улыбка парня чуть померкла, но он продолжал, словно не в силах был прервать заготовленную речь:

– …В буклете вы найдёте отрывной талон, который даёт право на двадцатипроцентную скидку…

Агата схватила его за ворот куртки, притянула к себе и прошипела ему в лицо с каким-то злобным весельем:

– Посмотри на мою рожу, чудила! Эту рожу спасёт косметика, а?

– К… конечно. Обязательно, – промямлил он испуганно. – Вся продукция фирмы сделана из… из натуральных продуктов…

Отпустив парня, Агата выхватила из его руки буклет, открыла страничку, смачно харкнула на изображение баночки с кремом, закрыла и сунула в карман куртки побледневшего агитатора.

– Вали!

Он свалил. Поспешно. Растерянно хлопая глазами. Агата только сейчас обратила внимание, что он был не единственным зазывалой на площади. Ещё один парень и две девчонки высматривали среди прохожих потенциальных клиентов. Мелкие хищники с крошечными зубёшками. Кого-нибудь да сцапают на радость хищникам покрупнее. И приманка хоть и тухлая, зато надёжная – двадцатипроцентная скидка. А вон уже и сцапали: тётка в полушубке приняла буклет с таким видом, будто миллион в лотерею выиграла. Лохушка.

Ну да хрен бы со всеми ними. Пирожное уже заждалось. Усмехнувшись, Агата устремилась к павильону. Настроение улучшилось. То, что произошло, её развеселило, а не разозлило.

Ехидно улыбался и Павел, который наблюдал за этой сценкой на расстоянии: как она его, а?! Будет знать, как лезть к моей любимой!

Эклеры, песочное, трубочки, слоёное, бисквитное, безе… Нет, только не безе! Агата терпеть не могла этот сладкий пенопласт. Но какое же выбрать? О, «Птичье молоко» – воздушное, аппетитное. Пускай сегодня будет «Птичье молоко». А завтра… нет-нет, даже думать об этом нельзя. Если сделать выбор заранее, то потеряется весь кайф. Выбирать пирожное нужно спонтанно, порой, вопреки собственному вкусу: может, выбрать пышный, обильно покрытый шоколадной глазурью эклер? Увы, не его сегодня день. Вот просто захотелось, чтобы было так, и точка! Сиюминутный бунтарский порыв. Эдакая неожиданность для самой себя. Без обид, эклер. Такая наивная блажь позволяла Агате не чувствовать себя рабой привычки.

С пирожным, завёрнутым в бумажный квадратик, она покинула павильон и направилась в парк. Заметила Павла. Тот, переминаясь с ноги на ногу, стоял возле продуктовой палатки и, несмотря на приличное серое пальто, галстук и круглые очки в металлической оправе, всё равно выглядел как бедный родственник. Агата давно отметила, что у этого дрыща был просто талант не вписываться в окружающую обстановку. Вокруг прохожие, автомобили по шоссе ползут, а он как будто диссонировал со всем этим. Так могла бы выделяться сухая ёлка в летнем лиственном лесу. А может, он и старался неосознанно выделяться? Для неё. Мол, вот я, всегда рядом, заметь меня.

Тут хочешь-не хочешь, а заметишь. Но он всё равно был частичкой обыденности – скучной и банальной, как пирожное безе, которое Агата никогда не покупала.

Итак – парк. Он находился совсем близко от торговых рядов. Место, которое давно облюбовали алкаши. Но они, как правило, собирались по утрам, чтобы объединить своё мутное сознание в не менее мутный, но мощный коллективный разум. Вопрос на консилиуме всегда решался один и тот же: где бы похмелиться? Коллективный разум неизменно находил ответ.

А Агата приходила в парк, чтобы расслабленно откинувшись на спинку скамейки, в спокойном одиночестве съесть пирожное. Откусывая от лакомства по маленькому кусочку, она обычно размышляла о всяких пустяках. Но порой именно в парке на неё что-то накатывало, и она принималась думать о том, что никогда не уедет из этого города, что родилась не в том месте, не в то время, и не в той семье. Думала об этом без жалости к себе – просто перебирала в голове неприглядные факты. Жалеть себя – запрет!

Посетят ли её сегодня подобные мысли? Кто знает… Обычно, степень депрессивности мыслей зависела от погоды. А сегодня погода была неплохая – ветра нет, снежок. К тому же, весёлый настрой ещё не испарился.

Агата расчистила снег со скамейки и уселась. В парке было безлюдно. В сотне метрах отсюда жизнь кипела, а тут никого. Она не могла припомнить, чтобы здесь прогуливались влюблённые парочки, отдыхали старики. Неухоженный парк, дряхлый какой-то. Раз в год скамейки красили, недавно новые фонарные столбы установили… а всё равно дряхлый. Учительница в школе рассказывала, что когда-то здесь по выходным дням играл оркестр. Теперь же от эстрады в центре парка почти ничего не осталось. Никому больше не нужна живая музыка среди летней и осенней листвы. Разве что старикам, а их голоса слабы. Где-то в городе растут многоэтажки, строятся супермаркеты, а что-то увядает. Новое убивает старое. Оркестры под открытым небом, трамваи, пацаны с гитарами во дворе – уходят в прошлое. Вместо них ночные клубы, неподсудные мажоры на крутых тачках, косметические зазывалы на площади. Город разбухает, превращаясь в бездушного монстра.

Агата удивлялась: и откуда у неё такие мысли берутся? Ей ведь всего восемнадцать. Почему грустит по прошлому, которое знала лишь по советским кинофильмам? Или это удел всех некрасивых, считать, что лучше всегда там, где их нет? Даже в прошлом. Агата с грустью усмехнулась: паршивые мысли, девочка-танк. Так и до жалости к самой себе не далеко.

Она откусила кусочек от пирожного. Вкусно. По-другому и быть не могло. Пирожные утрачивают способность удивлять, когда к ним привыкаешь. Радуют, но не удивляют. Предсказуемые, сволочи.

А вот тип, который шагал в её сторону, Агату удивил. Он был болезненно тощий, его худоба ощущалась даже под чёрным плащом. Плащ зимой? Сейчас довольно тепло, но всё же… А ещё этот парень – с виду ровесник Агаты – был ну очень высоким. Человек-цапля. Лицо – обтянутый кожей череп с жидкими клочками волос на вытянутом подбородке. Тёмные волосы – прямые, длинные. В его походке было что-то комичное, птичье. Он шёл с задумчивым видом, держа спортивную сумку и глядя себе под ноги. Агата подумала, что этот тип, как ходячее наглядное пособие для капризных детишек, не желающих кушать: смотрите, дети и ужасайтесь! Вы станете такими же, если не будете есть кашу. Впрочем, эта аналогия её слегка смутила, ведь и она сама была как наглядное пособие, правда иного рода.

Но вот те раз – навстречу человеку-цапле шёл другой тип, не такой примечательный, но какой-то дёрганный и одновременно напряжённый. Он зыркнул на Агату, и она без тени сомнения определила его в разряд конченых наркоманов. Глаза. Дело было в глазах. В них отражались озлобленность, голод и хитрость. Мерзкая смесь.

Спинным мозгом она почувствовала, что на фоне обыденности сейчас разразится гроза. Она даже представила, как всё будет: обдолбыш поравняется с Цаплей, выхватит из его руки сумку и умчится в неведомые дали. А Цапля вздохнёт печально, проводит ублюдка тоскливым взглядом, да и потопает дальше.

Откусив от пирожного ещё кусочек, Агата откинулась на спинку скамейки: ну давайте, ребята, начинайте представление!

Наркоман поравнялся с тощим, схватил за лямку сумку, рванул…

А затем, к какой-то детской радости Агаты, всё пошло не по её сценарию: тощий сумку не отпустил. Он злобно заверещал, словно издав боевой клич, и принялся махать свободной рукой, как мельница крыльями. Даже умудрился заехать ублюдку по уху.

Наркоман опешил, ведь его план ограбления был точной копией сценария Агаты. Впрочем, он быстро пришёл в себя и, не собираясь отпускать лямку, начал бить тощего под дых. Но человек-цапля не ломался, его кулак снова нашёл цель – смачно впечатался в лоб похитителя сумок.

Увлечённая этим зрелищем, Агата даже не заметила, как целиком запихала пирожное в рот. И забыла, что его ещё нужно и пережёвывать. Так и сидела с раздутыми щеками и глупой улыбкой на губах. Кто победит? Только бы не обдолбыш! Ну, давай, тощий, поднатужься! В нос бей, в нос!