Батарея, подъем

Впереди показалась его казарма, и мысли быстро вернулись с небес на землю. Время ещё было, и он свернул в тупичок между забором и кочегаркой. Там аккуратно распаковал свёрток и обнаружил конфеты, печенье и несколько банок сгущёнки. Молодец Светка! То, что нужно! Он быстро выбрал из конфет шоколадные и ссыпал в карман. Огляделся вокруг, заметил торчащие из-под снега обломки каких-то труб и спрятал туда две банки сгущёнки, а две оставил, кое-как запаковал изрядно похудевший свёрток, предназначенный для коллективного потрошения. Вот теперь можно и возвращаться.

Очередной караул. Его теперь ставят постоянно, и не только со своим взводом. «Через день – на ремень!» – чаще устав не позволяет. Всем взводным – они же начальники караулов – очень нравится, что у него статьи устава от зубов отскакивают, и Сдобнов «сдаёт его в аренду». Когда ночью приходит дежурный по части с проверкой, его сразу будят и подсовывают проверяющему. Тот, как положено, задаёт вопросы, Ромка браво отвечает, дежурный доволен, караул получает хорошую оценку, начальник караула доволен, командир батареи доволен. Только курсант Романов посерел от недосыпа, но это никого не волнует. С другой стороны, он ни разу не был в наряде дневальным, ни разу не драил сортир – это тоже чего-то стоит. Там же, в карауле, в свободное от смен время он строчит конспекты не только Сдобнову, но и самому командиру батареи майору Солдатенкову, который, оказывается, учится в какой-то академии заочно. Комбат очень хорошо к нему относится, называет сынком: «Ну что, сынок, написал?» Самая тяжёлая смена – с трёх до пяти ночи. Она почти всегда ему достаётся, потому что в это время реже всего ходит дежурный с проверкой. Вот и сейчас досталась. Тихо идёт снег, чуть поскрипывает караульный фонарь, и жёлтое пятно света едва уловимо колышется. Хорошо! Никогда в своей прежней жизни Ромке не приходилось вот так оставаться один на один с зимним ночным лесом. Он читает вырезанные штык-ножом надписи на караульном грибке: «Часовой, помни, что ты охраняешь сон того парня, который спит с твоей девушкой!» Смешно. И грустно. Интересно, у Кати кто-то есть? «Кто не был – тот будет! Кто был – не забудет!» – нет, это не про неё, это про армию. Ромка улыбается каламбуру. «Армия – школа жизни, но лучше пройти её заочно!» Это точно. «ДМБ 82–84» Господи! Кто-то уже дома! Неужели придёт и его черёд? Надписей много, и они свидетельствуют, что здесь массово и со вкусом нарушался устав. У него уже нет того пиетета к караулу, что был вначале. Он освоился, знает, где могут подловить, а где – нет, и тоже сейчас совершит грубое нарушение устава. Он перебросил карабин на левое плечо, снял рукавицы, расстегнул тулуп, шинель, крючок и верхнюю пуговицу гимнастёрки и наконец достал из-за пазухи тонкую брошюрку. В. И. Ленин, «О кооперации». Всё так же идёт снег, и снежинки бесшумно покрывают землю, а часовой Романов в тусклом свете караульного фонаря жадно впитывает ленинские строки:

«И вот не все товарищи дают себе отчёт в том, какое теперь гигантское, необъятное значение приобретает для нас кооперирование России…

В самом деле, власть государства на все крупные средства производства, власть государства в руках пролетариата, союз этого пролетариата со многими миллионами мелких и мельчайших крестьян, обеспечение руководства за этим пролетариатом по отношению к крестьянству и т. д. – разве это не всё необходимое для построения полного социалистического общества? Это ещё не построение социалистического общества, но это всё необходимое и достаточное для этого построения.

Всё дело теперь в том, чтобы уметь соединить тот революционный размах, тот революционный энтузиазм, который мы уже проявили, и проявили в достаточном количестве, и увенчали полным успехом, уметь соединить его (тут я почти готов сказать) с уменьем быть толковым и грамотным торгашом, какое вполне достаточно для хорошего кооператора. Под уменьем быть торгашом я понимаю уменье быть культурным торгашом. Это пусть намотают себе на ус русские люди или просто крестьяне, которые думают: раз он торгует, значит, умеет быть торгашом. Это совсем неверно. Он торгует, но от этого до уменья быть культурным торгашом ещё очень далеко. Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски. От этого его отделяет целая эпоха.

Кончаю: ряд привилегий экономических, финансовых и банковских – кооперации; в этом должна состоять поддержка нашим социалистическим государством нового принципа организации населения. А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма.

4 января 1923 года»

И эти строчки являлись откровением для рядового Романова. Он чувствовал, что социализм, настоящий социализм, вовсе не то, что они имеют сейчас и что называют социализмом с трибун. И вот сам Ленин прямо пишет то, что Ромка чувствовал, то, к чему он пришёл интуитивно. А как вам про коммунистическое чванство, взятки и безграмотность – три врага социализма? А про НЭП? Эти работы ему не приходилось конспектировать для командиров. Там всё больше про классовую борьбу и вооружённый отпор. Но это понятно. Но почему на экономическом факультете МГУ эти темы оказывались в тени? Не потому ли, что после смерти Ленина страна пошла совсем по другому пути развития, нежели он завешал? Он спрятал брошюру обратно за пазуху, застегнулся и тут же услышал какой-то неясный звук. Мгновенно сорвал карабин с плеча, сделал несколько шагов вперёд, чтобы выйти из пятна света, и замер. Звук повторился.

– Стой! Кто идёт?! – он почти кричал.

Из темноты послышалось:

– Идёт начальник караула!

– Начальник караула, ко мне! Остальные – на месте!

Спустя несколько мгновений в снежной круговерти показался неясный силуэт. Не давая ему подойти ближе, Ромка, уже узнавший начальника караула по голосу, тем не менее скомандовал:

– Стой! Осветить лицо!

Старший сержант Рахманов как-то обмолвился в караулке, что в условиях плохой видимости лучше перебдеть. И не потому, что ты сомневаешься, начальник караула это или нет. А потому что бывают такие говнистые проверяющие, что пытаются всячески доебаться до часового. А ночью по-любому плохая видимость. А тут ещё и снегопад… Фигура замерла, вспыхнул фонарик, и в его резком свете, направленном снизу вверх, проявилось нечто фантасмагоричное, скорее напоминающее героя страшной сказки, нежели начальника караула. Но всё же это был он. Ромка отдал честь, взяв карабин «к ноге». После этого из темноты вслед за начальником караула показался дежурный по части – сам начштаба полковник Чумаков. Его боялись больше, чем командира, полковника Ваганова. Тот был барин – толстый, вальяжный, из кабинета выходить не любил. Должность у него была генеральская, и он сидел на жопе ровно – главное, досидеть до генерала без залётов. Начштаба же рыл землю носом. Ромка представился. Полковник смерил его подозрительным взглядом из-под каракулевой папахи:

– Так, часовой Романов, почему заставляете целого полковника ждать позади лейтенанта?

– Товарищ полковник, статья 177 Устава гарнизонной и караульной службы гласит: «В условиях плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя рассмотреть приближающихся к посту или к запретной границе, часовой останавливает их окриком “Стой, кто идёт?”. Когда на окрик часового последует ответ “Идёт начальник караула”, часовой приказывает: “Начальник караула, ко мне, остальные – на месте”; если необходимо, часовой требует, чтобы приближающийся к нему осветил свое лицо. Убедившись, что назвавшийся действительно является начальником караула, часовой допускает к себе всех прибывших лиц».

– Так, неплохо… А если придётся вступить в рукопашную схватку?

– При необходимости вступить в рукопашную схватку для защиты себя или охраняемого объекта часовой должен смело действовать штыком или прикладом.