Безумие на двоих

Она упала прямо перед слизерицами, стоящими на коленях в первой линии, и даже не чувствовала, как разбивает голые колени о паркет. Драко стал извиваться, пытаясь вырваться из оков, а Амабелла грустно улыбнулась.

— Гриффиндорская отвага плохо на тебя влияет. Ты поступила очень глупо, моя дорогая. Я не ожидала от тебя такого, — услышала Грейнджер сквозь звон в голове.

— Ты вообще меня не знаешь, Амабелла, — прохрипела Гермиона, пытаясь прийти в себя.

Она привстала на локтях, смотря на Блэк.

— У меня будет время это исправить.

— Это уж вряд ли, — прошипела Гермиона.

— Ну мы ещё посмотрим. Круцио!

Громкий вой через закрытый рот заставил сжаться все внутри. Грейнджер дёрнулась, оборачиваясь назад, и заметила Пэнси, скорчившуюся на полу. Но ее взгляд перехватил Драко. Такой живой, такой родной, такой испуганный.

Она будто чувствовала, как Малфой переживает. Как просит ее бежать и не лезть на рожон, но она знала… что он поступил бы точно также. Боролся бы до конца. А его присутствие рядом и поддержка давали сил. Гермиона уже и забыла, что они ругались, что они вроде как расстались. Сейчас это было не главное. Сейчас все было гораздо серьезнее.

Это была грань между жизнью и смертью.

— Не переношу всех этих визгов, не то что моя сестра, но все же… как приятно видеть ваши мучения! — расплылась в дикой улыбке Амабелла, все же показывая своё истинной лицо.

Гнилое, искаженное местью и ненавистью. Гермионе почти не удалось его разглядеть, но зато кончик ее искривлённой палочки она увидела хорошо. Так хорошо и ясно, что хотелось бы развидеть или отмотать время назад и предотвратить эти события.

Но реальность была такова, что палочка была направлена на Драко. Прямо на этого гребаного идиота, который захотел без плана пересечь в портал, и к которому она, Гермиона, испытывала это щемящее сердце чувство, которое все зовут возвышенным и прекрасным словом Любовь.

Ее тело среагировала мгновенно, будто без осознанных мыслей Гермионы связалось с ее чувствами и решило действовать не смотря ни на что. Грейнджер ещё помнила боль, эту мучительную, острую и отрезвляющую, и вот опять будто смеясь над своими словами, что она не мазохистка, прыгнула вверх, закрывая собой его.

Этого, сука, прекрасного и неповторимого Драко Малфоя.

— Круцио!

— Не-ет, — крикнула Грейнджер, подставляясь под одно из непростительных с четкой уверенностью, что так и надо. Ей необходимо это сделать.

То ли это дурацкая гриффиндорская привычка спасать всех и вся, то ли она его слишком любит, чтобы дать причинить боль.

— Ты не сможешь прыгнуть под все мои заклятия, Гермиона. Ты не сможешь защитить их всех.

Женский голос было еле слышно сквозь звон в ушах. Слезы все же выступили, начиная жечь глаза, а на языке чувствовался металический привкус крови, которая сочилась из прокушенной губы. Казалось, что в этот раз боль была сильнее, чем прежде, будто она приложила больше усилий для этого.

— Я все… смогу, — выговорила Гермиона, не понятно кого убеждая больше, себя, Амабеллу или слизеринцев.

Грейнджер чувствовала спиной холодный паркет и полную обессиленность организма.

— Ты живешь глупыми сказками, Гермиона. Как бы ни было печально, но придётся мне показать тебе, что побеждает тот, кто сильнее и у кого выгоднее положение. Круцио!

Очередная вспышка боли. Позвоночник выгнулся до максимума, а ногти впились в ладони со всей силы. Казалось, что ее сейчас разорвёт на куски мяса. И никто больше никогда не соберёт воедино.

… Драко опять дернулся. С очередным оглушающим криком Гермионы, который будто ранил его, заставляя кровоточить сердце. Он не знал до этого момента, что человек может испытывать столько чувств одновременно. Страх за родителей и друзей, желание содрать с себя эти веревки и предпринять хоть что-нибудь и граничащая с безумием любовь к этой глупой гриффиндорке, которая кидается под Круцио так, будто это очередное развлечение от братьев Уизли.

Все внутри смешалось в один большой комок переживаний. Но главное, что сейчас хотелось сделать — это впиться в глотку суке-Амабелле. Свернуть проклятую шею и смотреть, как в ее глазах тает жизнь. Мало того, что она пытала его родителей, связала их самих и собралась пытать. Она причиняла боль его Гермионе. Его и ничьей больше просто потому, что может быть только так и никак иначе. А он не собирается оставлять в покое тех, кто заставил испытать ее боль.

— Мисс Блэк, я привел пленников, — послышался голос.

В залу вошёл высокий, крупный мужчина. Издалека было плохо видно, но Малфой мог поставить сотню галеонов на то что он тоже находился под Империо, потому что это был Джейкоб Булстроуд собственной персоной. Немного бледный и знатно похудевший, но, сука, живой!

Блэк повернулась к нему и все так же дико улыбнулась.

— Замечательно, Джейкоб. Постой пока здесь, последи за ними.

Амабелла пошла по направлению к двери. А Малфой понял, что это и есть его шанс. Почти провальный и дурацкий, может, и не удачный вовсе, но после безумных прыжков Гермионы под Круцио Драко понял, что нет плохих действий, хуже только бездействие.

Видеть, как ее скручивает на полу от боли, и быть не в состоянии защитить, чувствовать тепло от того, как самоотверженно она защищает его друзей и его самого, но понимать, что он сейчас полнейшее ничтожество. Ее крики разрывали ему сердце, ее страдания были его страданиями. Они будто делили все на двоих. Сейчас и всегда.

Но сейчас было главное воспользоваться шансом и попытаться спасти всех так же, как пыталась это сделать Гермиона.

Драко сосредоточился. Так, как когда-то его учила мать, ведь всех чистокровных учат азам безпалочковой магии. Представил магию внутри себя, как нечто осязаемое, живое. Дышащее и теплое. Искрящееся, чувствующее.

Блэк вышла за дверь, а Булстроуд упёрся стеклянным взглядом вперёд, будто сканируя пространство.

Малфой прикрыл глаза, стараясь абстрагироваться. Не замечать Гермионы, ещё не пришедшей в себя после Круцио, начинающих дёргаться друзей вокруг. Если он даст волю своим чувствам, то ничего не получится.

Он глубоко вдохнул и… резко выдохнул, раскрывая глаза и стараясь вытолкнуть магию из себя. Сделать ее активной, живой, почти осязаемой.

Но

Конечно, с первого раза не получилось.

Драко попробовал опять, и ничего. Он сцепил зубы, смотря прямо перед собой. Прямо на Булстроуда у двери. Малфой знал, что у него должна быть его палочка. По-любому должна. Как бы иначе он привёл пленников? А потому ее надо было заполучить. Конечно, можно было бы притянуть к себе палочку Гермионы, но, если у них получится выбраться, то палочек для сражения понадобится больше.

А потому Малфой раз за разом пытался сделать все так, как учила его Нарцисса. Представить эту магию внутри — светлую, прекрасную и яркую… хотя на самом деле Драко ощущал лишь серость и грязь. Будто внутри него плескалась ртуть, а не нечто прекрасное, как рассказывала ему мать.

— Драко, — услышал Малфой слабый голос.

Гермиона повернула к нему голову, стараясь шевелиться. Ее лицо было искажено му́кой и бессилием, а в глазах стояли напряжение и страх, и ему так хотелось успокоить ее. Сказать, что все будет хорошо, что они смогут со всем справиться, а ещё лучше — своими действиями дать ей это понять. И он знал, что она это видит. Что она это чувствует, и это так бесило.

Выводило из себя. Заставляло ненавидеть себя все больше с каждой секундой. Он всю жизнь хвалился, что его самая чистая кровь даёт ему столько возможностей. А на деле? Он даже в экстренной ситуации не может воспользоваться беспалочковой магией!

— Я… тебя люблю.

Шепчет она, а ощущение, будто у Драко барабанные перепонки взрываются. Все внутри накреняется и падает все ниже и ниже, разбиваясь о скалы самоконтроля. Ему было необходимо жизненно важно разодрать веревки, обнять ее и шептать эти дурацкие три слова на ухо, лишь бы она знала, что он с ней. Как бы ебануто не было, но навсегда.