Любимая ведьма герцога

37.

Я проспала сутки, даже больше. До следующего утра. А когда наконец продрала глаза, едва смогла вспомнить, что произошло. Разговор с герцогом на галерее — это было последнее оставшееся в памяти более или менее отчетливо. Кажется, потом он привел меня в комнату и сдал Арике, но все это пряталось в густом тумане. В частности, то, как она помогла мне раздеться, потому что под одеялом я оказалась в рубашке.

Арика сидела у окна и что-то шила, солнце играло в ее огненных волосах.

— Доброе утро, нисса Дженна, — заметив, что я проснулась, она отложила рукоделие и встала. — Как вы себя чувствуете?

— Кажется, все в порядке, — не слишком уверенно ответила я, прислушавшись к себе. — А как наследник Тэрвин?

— Очнулся. Лекарь Двиан сказал, ему лучше.

Двиан — это тот, на которого можно положиться, припомнила я слова герцога. Интересно, а что второй? И священник? Успели донести Гирмасу? Может, меня уже ждут — чтобы снова утопить? Хотя нет, герцог отказался менять закон, значит, второй раз испытывать не могут. Но наверняка этот стервятник придумает что-нибудь еще.

«Кай!» — позвала я.

«Доброго утречка, — откликнулся он. — Я уже хотел тебя будить. Держишь меня на голодном пайке. Пока все тихо. Тэрвину действительно лучше. И, похоже, никто ни о чем не догадывается».

В дверь постучали, и Арика поспешила открыть. Вошел Медор, следом за ним лувер с подносом.

— Утро доброе, Дженна, — Медор подошел к кровати и поцеловал меня. — Я подумал, что тебе не помешает хороший завтрак. Оставьте нас, — повернулся он к слугам, и те направились к выходу.

Я села повыше, устроила поднос поверх одеяла и принялась за еду, ожидая, что последует далее. Не зря же Медор выставил слуг. Он походил по комнате, постоял у окна, глядя в сад.

— Аарцох рассказал мне, Дженна. Было досадно узнать такие вещи от него, а не от тебя.

— Я пыталась, отец! — от возмущения крошка попала в дыхательное горло, и я надсадно закашлялась. — Помните, я спросила, что было бы, если б я сказала: Гирмас прав, я на самом деле ведьма? И вы ответили, что сделали бы вид, будто ничего не слышали. Но тогда я еще не была уверена точно. Только догадывалась. Все проявилось, когда я узнала о болезни Тэрвина. И вы можете быть спокойны, отец. Моя сила не от матери и не от вас. Я получила ее с молоком кормилицы.

— Эфра — ведьма?! — брови Медора взлетели к границе волос, и голос тоже взвился. — Если б я знал…

— Что бы вы сделали? Нашли бы другую кормилицу и отдали Эфру дознавателям?

Он не ответил, только остановил на мне взгляд — долгий, осязаемо тяжелый.

«Он ведет себя так, как будто узнал, что ты лесбиянка и собираешься жить с женщиной, — заметил Кай. — Жизненные устои рухнули, но что делать. Дочь есть дочь, не на помойку же выбрасывать».

«Некоторые именно так и поступают. «Ты мне не дочь» и все дела. Он все же молодцом, признай».

— Кто-то еще знает, Дженна? Маллен? Твои служанки?

— Маллен — да. Он… приставлен ко мне. Чтобы помогать. Служанки нет. Больше никто. Разумеется, кроме тех, кто был в комнате Тэрвина, когда я…

— Маллен — подручный ведьм! — Медор закрыл лицо классическим фейспалмом. — Хорошо. Он останется при тебе. Но ни Эфры, ни Нелиды сегодня же не будет во дворце. И скажи спасибо, что я остановлюсь на этом.

— Эфру мне жаль, — вздохнула я. — А вот что здесь не будет Нелиды, нисколько не огорчит.

— Я разговаривал с аарцохом. Больше никто не должен знать. Я понимаю, у тебя не было выбора, без твоей магии Тэрвин умер бы. Но постарайся…

— Больше не применять ее? Не могу обещать, отец. Простите. Как же все это странно и нелепо. Ведьмы служат свету, но их объявили силами зла. А настоящих приспешников тьмы считают воинами высших сил, защитниками от черной магии. И даже умные люди, как вы и аарцох, ничего не могут с этим поделать. Для вас я словно заразилась постыдной болезнью. Вы готовы терпеть это, потому что я ваша дочь. Он — потому что я спасла Тэрвина. Но тайно. Лишь бы никто не узнал. Хотя… лекарь и священник наверняка проболтаются. Трудно не догадаться. Тэрвин умирал, а я заставила всех уйти, побыла с ним — и он поправился.

— Ты неправа, Дженна, — покачал головой Медор. — Тайно — это ради тебя. Разумеется, Хеллай не согласится изменить закон, и тебя не смогут снова испытать водой. Но все может сильно осложниться, если у Гирмаса будут доказательства. Чудесное исцеление Тэрвина после того, как ты побыла с ним наедине… Да, это вполне может быть таким доказательством. Если лекари и священник подтвердят, что он действительно умирал и надежды не было.

— По крайней мере, один из лекарей и священник вполне могут, — я отодвинула поднос и откинулась на подушку, натянув одеяло до подбородка. — Так сказал аарцох, он их знает.

— Они ничего никому не скажут, — медленно, едва ли не по слогам возразил Медор. Таким тоном, что я поняла: вопросов задавать не следует. Может, их до конца дней посадили за решетку. Или на корабль, отплывающий на материк, с запретом возвращаться. Или… они вообще никогда никому больше ничего не скажут. Уточнять не стоит.

Повисла гнетущая пауза. Я не знала, что сказать, но Медор продолжил сам:

— Дело не только в тебе и во мне, Дженна. Помнишь, я сказал, что у Гирмаса наверняка не одна причина избавиться от тебя? Но есть кое-что еще. Он не только мой и твой враг. Их противостояние с Хеллаем намного серьезнее. Аарцох не желает больше идти на уступки, однако народ поддерживает церковь, поскольку верит ей. Гирмас может объявить, что правитель на стороне зла, поскольку укрывает ведьму. И обратиться к суду высших сил. Считается, что на таких судах боги выражают свою волю через глас народа. Раньше у дознавателей не было веских доказательств. А теперь есть, Дженна. То есть будут — если Гирмас узнает, что ты исцелила Тэрвина.38.

Я хорошо запомнила с детства это тягостное ощущение медленно подползающей грозы. В деревне у бабушки оно было намного острее, чем в городе. Все замирает в томительной духоте. Воздух становится таким густым и плотным, что, кажется, можно резать ножом. Повисает напряженная тишина, и с ней не могут справиться даже истошно орущие кузнечики. И запах — дурманящий запах травы и цветов, от которого кружится голова.

Какая гроза в конце зимы, когда только-только начинает таять снег? Но я никак не могла избавиться от липкой тревоги, щедро приправленной страхом и неизвестностью. И с каждым днем это чувство становилось только сильнее. Что-то, определенно, должно было случиться.

Тэрвин поправлялся, хоть и медленно, но верно. Я проводила с ним большую часть дня. Сидела на стуле рядом с кроватью и уходила, только когда он засыпал. О том, что произошло, рассказывать ему не стала. Пока не стала.

В то утро, после разговора с Медором, я встала с постели, с помощью Арики привела себя в порядок и спустилась этажом ниже. Герцог стоял у двери в спальню, о чем-то глубоко задумавшись. Услышав мои шаги, поднял голову и жестом остановил меня.

— Доброе утро, Дженна. Как ты себя чувствуешь?

— Благодарю, аарцох Хеллай, — я поклонилась. — Со мной все хорошо. А как Тэрвин?

— Гораздо лучше. Послушай, девочка… Я не знаю, стоит ли говорить ему о том, что случилось. И о том, что ты ведьма, — последние слова он произнес, наклонившись к моему уху, будто опасаясь, что кто-то может подслушать. — Решать тебе. Одного из лекарей и священника я… убрал подальше отсюда. Остальные поклялись молчать. Будем надеяться, что до Гирмаса не дойдет. Но ты же понимаешь, он не успокоится. Сможешь ли ты сама защитить себя? Своей силой?

— Не знаю, аарцох, — я покачала головой. — Я вообще пока ничего не знаю об этом. Что могу, чего не могу. Сила проснулась, когда получила письмо от отца о болезни Тэрвина. Точно знаю только одно: ее нельзя употреблять во зло, иначе исчезнет. Даже для защиты.

Хеллай погладил меня по голове и подтолкнул к двери.

— Иди к нему, Дженна, он не спит.

Увидев меня, Тэрвин улыбнулся и хотел приподняться, но упал без сил обратно на подушку.