Страница 4 из 19
Но отчего же у мамы слезинки на глазах? «Не плачь! Ну – пожалуйста, мамочка!..» Она у нас очень добрая, наша мама, но вот – много чего и постоянно боится. А бабушка зачем-то схватила сумку – и в магазин побежала. Лишь сказала: «Спичек и соли куплю!..» Но ведь у нас и так полно всего этого добра! Наверное, забыла – старенькая уже…
Интересно, а когда мы теперь обедать будем? Я видел: бабушка борщ варила и кислую капусту тушила. Моё любимое блюдо, да ещё – если со сметаной и пампушками!..
А после обеда надо бы всё-таки успеть сегодня и на Волгу сбегать!..
3. Наш папа
Папа – как мне кажется – был всегда. Он – такой спокойный, уверенный, всегда справедливый и точный. И ещё: от него ко мне всегда тянет каким-то душевным теплом, мягкой нежностью. Я это очень хорошо чувствую. Недаром лет до шести у меня в голове словно жили двое «я». Одно – моё, а другое – не знаю чьё. Они, эти «я», встречаются, но друг друга не любят. Я даже хотел маму спросить как-нибудь: почему это так, и у всех ли это бывает? Но она вечно занята чем-то, всегда – на бегу. А для такого разговора надо ведь спокойно и рядом посидеть: в глаза маме посмотреть, положить свою руку на её тёплую ладонь…
Потом, в классе, наверное, втором-третьем, это «раздвоение» у меня прошло – и как-то сразу. Моё «я» вновь стало единым…
А ещё бывает (правда – лишь изредка): гляну на что-то – и внезапно в голове всплывает «картинка» из какого-то далёкого (или даже очень далёкого) будущего. Вот, скажем, стою я в Москве – у стен Кремля: будто старый я уже, вокруг – штандарты и флаги разные, а рядом – мужчина: высокий, седой, лицо испитое, глаза красные, заплывшие – видимо, такой же старик, как и я, ровесник мой. И что-то он мне такое хорошее говорит. А все вокруг: «Президент! Президент!..» Кого он мне напоминает? Уж очень знакомый… Но тут – бах! – и обрывается «картинка»: ни начала, ни конца.
А случаются и «картинки» про то, что уже когда-то сбылось. Ну, например: однажды колхозный бык на меня ринулся – вечером, на улице, прямо напротив нашего дома. Не знаю, куда этого быка гнали и зачем, но вид у него был действительно ужасный: рыжая громадина, глаза кровью налиты, в губе – железное кольцо, а из губ – пена клочьями. И вот это чудище рванулось вдруг с цепи – да так, что земля под ним задрожала! И – прямо на меня мчится! А рядом – палисад дяди Якоба. Я – как пушинка – через забор перемахнул. И присел за ним – спрятался. Бык рядом пронёсся – даже горячим духом своей шерсти меня обдал… Всё это, кстати, я видел год назад, когда мы с пацанами за колхозным стадом смотрели – на том берегу, за рекой. Внезапно пронеслась в голове «картинка-видение» – и пропала, растворилась…
Рассказал я все эти истории Альке: он же у нас «самый умный» – сплошной отличник и спортсмен хороший. Но брат только поморщил свой короткий носик (у меня он и то больше) и отрывисто произнёс: «Визионер!» Я и не понял: хорошо это или плохо? Алька всегда вот так: считает, что я рассеянный, замкнутый и не сосредоточенный – в общем, неуправляемый какой-то, «так себе». Обидно! И не так это вовсе – и вообще! Да, может, мне иногда не хватает трудолюбия и сообразительности, но зато я старательный и упорный – как и все в нашей семье, в том числе, конечно, – папа.
Он с отличием окончил немецкую школу, потом – немецкое педучилище. Одинаково хорошо говорит по-русски и по-немецки. Даже статьи пишет – в наши местные немецкие газеты. Правда, в разговорной русской речи немецкий акцент у него всё же заметен…
Вообще-то – у нас, в дальних заречных кантонах, по-русски мало кто говорит. Нужды особой нет: вокруг же – почти все немцы. Так что и в семье, и на улице, и в общественных местах – разговор только по-немецки. Но папа твёрдо считает: чтобы нам с братом учиться дальше (в иногородний институт, к примеру, поступить), надо русский язык хорошо знать! Нет без него дорог впереди! Потому-то он и перевёл Альку (сразу же после 6-го класса) в русскую школу. Тот, конечно, после этого здорово по «руссишу» подтянулся, но всё же, когда домашнее задание по математике делает, цифры-то по-прежнему пришёптывает по-немецки…
Ещё наш папа очень чистоту любит. У него на костюме никогда ни одной морщинки не бывает, а на сапогах и штиблетах – ни одной пылинки-соринки…
Я просто восхищаюсь его умом. Он так логично и стройно рассуждает и всегда всё видит далеко вперёд. Он для нас – как большое раскидистое дерево: при любой грозе стоим под ним – и не мокнем…
И главное: он всегда справедлив сам и безусловно верит в честность других людей. Вот однажды (мы тогда ещё на Украине жили) поздно вечером ввалился в наш дом сосед – дядя Остап. И – к папе в ноги: «Генрих Николаевич, Христа ради – одолжи 100 рублей! Никогда больше тебя не потревожу!» Папа спрашивает: «А для чего они тебе?» Тот отвечает: «Продулся я в дым! Надо бы отыграться!..» Там мужики (русские и украинцы – в основном) вечерами (а чаще – ночами) по баням в карты резались. Случалось – спускали всё до нитки: и деньги, и вещи, и скот – овец, свиней, даже коров…
Вот папа и говорит Остапу: «На игру денег не дам!» А тот встаёт с колен и уже спокойно так заявляет: «Тогда я сегодня погибну – и ты будешь тому виной!» Папа помолчал, потом сходил в другую комнату, вынес 100 рублей, вручил их Остапу и сказал: «Больше ко мне не обращайся! Никогда!..» Ну, сосед деньги схватил – и бегом по своим картёжным делам… А на следующий вечер вновь приходит к нам – весёлый, достаёт из кармана целую пачку денег – и протягивает её папе: «Возьми, Генрих Николаевич! Благодаря тебе, я много выиграл!..» Папа головой покачал, выбрал из пачки несколько бумажек – ровно 100 рублей, сказал: «Больше за деньгами не приходи!» Повернулся – и вышел. Остап как-то криво ухмыльнулся – и тоже ушёл…
«Деньги с игры никогда впрок не идут!» – это уже мама потом так сказала. Она у нас тоже мудрая, но совсем по-иному, нежели папа. А дело-то в том, что осенью того же года утонул дядя Остап: возвращался на лодке со своими приятелями (тоже картёжниками) из-за реки, были они все, надо думать, «изрядно выпивши», лодка перевернулась, и… Кто-то выплыл, а кого-то, как и Остапа, «Бог не помиловал» (так наша бабушка Эмилия считает)…
Как бы там ни было, а жилось нам на Украине очень даже неплохо: папа ведь там директором школы был. Может, и зря мы сюда, на Волгу, перебрались? Кто знает?.. А впрочем, нам и здесь не худо: грех жаловаться! Вон какие огромные у меня тут тыквы растут!.. Домишко маловат? Ну так что ж – дело наживное. И не семеро по лавкам у нас. Не то что в других семьях – по пять и более детей… Да ещё – разные родственники… Хотя это – тоже одна из немецких традиций: жить совместно несколькими поколениями, давать приют близким – если они в том нуждаются. Вот с нами, скажем, живут бабушка и дедушка. В семье моего друга Тео – сестра мамы с сыном. У Эвальда (ещё один мой приятель) – тётя папы, у Карла – тоже (как и у нас) бабушка с дедушкой (только по папе) и дядя Ганс… В среднем в каждом домике обитает не меньше шести человек… Так вместе-то жить и веселее, и интереснее, правда ведь? Люди-то – разные, и каждый свою думку, свою всячинку привносит. Кто-то в шахматы играет, кто-то – рыбак заядлый. У нас вот бабушка – отличная портниха… Словом: каждый дом – полной чашей. В тесноте – да не в обиде!..
Кроме всего прочего, наш папа очень любит пошутить, но не над кем-нибудь лично, а так – вообще, чтобы все смеялись и при этом никто не обижался. Когда мы с ним, к примеру, приходим вечером к нашим русским друзьям (это – на другом конце села), он стучит в окно и громко так говорит: «Тётя Варя, открывай ворота – немцы пришли!..»
Ну да ладно: что это разбросался я мыслями – обо всём на свете! Пора бы и на Волгу сбегать – пока ещё светло! Вон и Тео своё «железное колесо» – сам его из негодного металлического прута смастерил – катит по дорожке, вдоль дороги – как раз по направлению к реке. Прекрасное у него колесо! Я тоже сотворил такое, но у меня похуже получилось. А Тео – просто прирождённый механик. «У него в руках всё горит», – так моя мама говорит. И опять для меня непонятно: как это железо может «в руках гореть»?..