Страница 7 из 13
Мужчина:Мы ничего не видали!Лирик:Вы не видали, как вчера, привязанного к трамваю,Грохоты проволокли отдых в гранитном канале.Мужчина:Я все вижу – и забываю.Лирик:У отдыха было измученное лицо, как у дня,Он хотел спрятать голову под крыло моего биплана,Но биплан рванулся, над отдыхом, тр…Биплан:рррр…Лирик:уня,И завор…Биплан:рррр…Лирик:чал, зар…Биплан:ррррр…Лирик:ычал тигр…Биплан:ррррр…Лирик:ом из тумана.Я вчера встретил – верьте мне —В переулке тишинуИ закрутил ее на вертеле,Как цыпленка.А теперь смотрите: я этаж восьмойК мостовойПригну,Чтоб были игрушкиУ вашего ребенка,Оттопырившего губки и ушки,А он, как мышь, вползет в библиотеки,Как мышь, будет грызть книги чужие и мои,Сделает из Данта воздушного змея! Накройте-каСтальной чешуей город, чтоб рай не лил слезы свои!Приват-доцент:Он грозит указательным пальцем культуре,Он не понимает, что культура, как таковая,Есть вещь в себе, что тридцать первый сонет к ЛауреЗначительнее лаяТрамвая.Лирик:Так ведь трамвай родился со мною;Я помню, как он впервые бросил молокоЛошадей, закусил женщиной нагоюИ поскакал по дроби площадей далеко.Пролетая пассажи,ГаражиИ темноту матовую,Блестя электроногтями, перевертывая все нельзя,Он расколол прямой пробор улицы надвое,По стальным знакам равенства скользя.Приват-доцент:Если сгорят библиотеки, сгорят и мои диссертации«Об эстетике в древней Америке у инков и омков»,И с ними сгорят овации,Которые мне пролили бы ладоши потомков.Сгорят мои примечания к опискам Пушкина!Дайте мне насладиться ими хоть!Лирик:Исчерпалось лунное пиво в небесной кружке;Завтра на аэро трясет свою бурую иноходь.Приват-доцент:Этот человек сумасшедший! Клянусь великим поэтом,Он не понимает того, что говорит.Лирик:А он, как чернильная клякса, высох над кабинетом,Он величавымОктавамИ перепетымСонетамИ триолетамТакую же протухшую будущность сулит.Он только считает опечатки в сто двадцать третьем издании Конта,Пережевывает недомыслие Руссо и других.Да взгляните: под юбкой синего горизонтаКопошатся руки аэропланов тугих.Художник:Но декольтированная улица спокойна в снежном балете…Лирик:Забеременели огнями животы витрин,У тебя из ушей вылезают дети,С крыш свисают ноги сосулек-балерин.Вот смотрите: стою я, зрячий и вещий,Презирая ваш гнусный, бумажный суд.Я зову к восстанью предметы и вещи,Им велю сказать, что они живут.И огромной ордою с криком «Свобода!»Ринутся в ваш кабинет и будуарКрыши и зданья, столы и комоды,Вывески, и машины, и даже писсуар.И там, где флюгера встали на страже,Чтоб возвестить о полчищах новых ветров,Уже падают в битве, испачканные сажей,Полки́ домов.И на вашу культуру с криком и воем,На ваш мир святынь и книжных мощей,Огромным разливом бессменным прибоемОбрушится новая культура вещей.Как флаги, заблещут красные светыЭлектротеатров, и вскрикнет вождь-граммофон,Нам порохом будет сок из котлеты,И все сольется в зловещем «Вон!»
Шум взвизгивает. Все сильнее. Нельзя ничего разобрать. Предметы окружают Лирика. Башенные часы сорвались с места, и стрелки крутятся по воздуху. С полного хода срывается мотор и врывается в небо. Один дом обрушивается на Лирика, и он стоит среди груды обломков, размахивая дымовою трубой. Мотоциклы кашляют без перерыва. Крики, вопли. Суетится Армия спасения. Над всем хаосом щупальцами тянутся красные огни кинемо. И грозно трубою басит Лирик.
Машина пронизала каждую секунду отточенным визгом,Машина заструит мои брыкающие слова по телефону.В телеграфном стуке всем наглым и близкимЯ кидаю пощечину колоссального звона,Я не настолько слаб, чтоб стать вашим божком,Спокойным идолом на стуле,Я дни струбливаю моим рожком,А мои ляжки омылись в стогрудом гуле.Через Атлантический изгибными мостами мои рукиТяну, я всю рыдальческую землю обниму.