Бандитский брудершафт

– Правильно! Давно бы уволили. Но я ведь не такой. Я ни разу не уходил в запои, веришь?

В это нельзя было не поверить. Ведь Тимофей каждое утро исправно шаркал метлой по асфальту и регулярно получал жалованье.

– Верю, – сказал Сашка и почувствовал, как выпитое и съеденное не находит в желудке места.

День выдался непростым, канительным.

Дядька еще с утра завел старую песню:

– А не купить ли нам на вечерок беленькую?

– Отчего же не купить? – сказал племянник, но поспешил поставить условие: – Только давай после похода в школу.

– Это само собой, Саня! Дела поперед всего остального.

Поход в школу с целью устроиться учителем труда был запланирован родственниками, после того как провалились все предыдущие попытки найти работу. До сегодняшнего дня они побывали в местной коммунальной конторе, в ближайшем автохозяйстве, в слесарной мастерской при железной дороге и даже в небольшом почтовом отделении. Но везде их ждал отказ. Свободных трудовых вакансий уже не было, их заняли люди, вернувшиеся с фронта. Либо начальство смущала левая рука соискателя, висевшая на перевязи.

В половине шестого утра родственники вышли на участок, который Тимофею надлежало содержать в чистоте, и сообща привели его в порядок. Сделать это было нетрудно. Ведь в начале лета тротуары с проезжей частью оставались чистыми. На них не было ни грязи, ни листвы, ни снега со льдом. Дядька помахал метлой, племяш потаскал здоровой рукой собранный мусор до ближайшего мусорного ящика.

Покончив с уборкой, вернули инструмент в сарайчик для инвентаря и отправились в мужскую семилетку, в которой некогда учился Сашка Аверьянов.

Директором школы с давних пор служил Антон Иванович Фащевский. Это был хромой пожилой мужчина, добрейшей души человек, хоть на вид порой и очень строгий.

Выстроит он, бывало, мальчишек в центральном школьном коридоре, пройдется, слегка подволакивая короткую ногу, после встанет по центру, подбоченится и грозно так спросит:

«И кто же из вас, озорников этаких, додумался подбросить учительнице физической географии под стол дохлую крысу?»

Никто не сознавался, мальчишек, желающих сдаться, не находилось. Все ученики оглаживали школьное начальство беспредельно честными, ангельскими взорами.

Племяш с дядькой пришли аккурат к большой перемене посреди первой смены. Завидев взрослых посетителей, вахтерша разгладила на грозном лице морщины, взамен натянула маску гостеприимства, узнала, к кому пришли гости, указала дорогу.

– Там рядом по левую руку от учительской и найдете кабинет товарища Фащевского, – крикнула она вдогонку.

– Узнаю родные стены, – увертываясь от оболтусов, бегающих по коридору, с улыбкой проговорил Сашка. – Тут даже запах не изменился.

– А чего ж тут поменяется? – Тимофей семенил следом за ним. – Хорошо, что от бомбежек здание не пострадало. Даже окна целые.

– Ну, с богом, – сказал Сашка, выдохнул и постучал в дверь.

– Да, войдите, – послышалось из кабинета.

Фащевский пребывал в растерянности ровно секунду. Поздоровавшись с визитерами и услыхав фамилию бывшего ученика, он резво поднялся из-за рабочего стола, раскинул руки и пошел навстречу.

– Аверьянов! Саша! Как же, как же! Прекрасно тебя помню!

Тимофей Григорьевич скромно стоял в сторонке, вздыхал и с робкой улыбкой наблюдал за тем, как целый директор школы обнимал и троекратно лобызал в щеки бывшего ученика.

– Вытянулся, возмужал, – заявил Фащевский, с удовольствием рассматривая Сашку. – Не удивлюсь, если ты пол-Европы прошагал. Воевал?

– Так точно, Антон Иванович. Под конец даже взводом командовал.

До сего дня Тимофея подтачивало сомнение относительно внешности нежданно объявившегося племянника. Порой его зрительная память, истерзанная алкоголем, все же малевала в сознании реальный довоенный Сашкин портрет, черты которого почему-то довольно-таки плохо совпадали с внешностью родственника, вернувшегося с фронта. В такие мучительные минуты Тимофей пожимал плечами и спешил отогнать эти мысли. Они были непонятными потому, что он не видел в подмене никакого смысла. На кой черт кому-то прикидываться его племянником? Что за выгода в этаком фокусе? Уж не в том ли, чтобы унаследовать полуподвал, пропахший плесенью? Глупости.

Так рассуждал старый дворник. Однако сейчас, когда Сашку признал не кто-нибудь, а сам директор мужской семилетки, последние сомнения враз растворились.

– Присаживайтесь, что ж вы стоите? – суетился директор. – Вот сюда, пожалуйста.

Племяш с дядькой уселись на стулья, стоявшие вдоль стены, увешанной грамотами и красными вымпелами.

После этого Сашка сразу перешел к делу:

– Работу я ищу, Антон Иванович. С рукой у меня не все в порядке после ранения, поэтому шофером, как раньше, не смогу. Вот и пришел к вам за советом.

На самом деле директор школы Антон Иванович Фащевский видел Александра второй раз в жизни. В первый раз они встретились несколько дней назад, во время подготовки операции по внедрению Василькова в банду. Тогда Фащевского вызвали в отдел народного образования якобы для участия в совещании. Однако вместо нудного мероприятия с ним встретились три сотрудника МУРа. Это были Старцев, Егоров и Васильков.

Антон Иванович был членом ВКП (б), слыл ответственным работником и надежным товарищем, поэтому сыщики решили говорить с ним без обиняков. Не вдаваясь в подробности, они объяснили ему ситуацию и попросили подыграть. Тот внимательно выслушал офицеров, задал несколько вопросов и в итоге дал свое согласие.

– Увы, Саша, рад бы тебе помочь, да не получится, – со вздохом проговорил он, выслушав бывшего ученика.

– Что так? – с расстройством осведомился тот.

– Видишь ли, во‐первых, вакансия учителя труда занята. Во-вторых, я слышал, что до войны ты был осужден и отбывал срок. Это правда?

Сашка поморщился, но все же мотнул головой и ответил честно:

– Было дело, подрался по глупости. Но я ведь отсидел, Антон Иванович! За что же меня второй раз наказывать?

Директор выдвинул ящик письменного стола, покопался в нем, отыскал какой-то документ, положил перед собой и накрыл ладонью.

– Я бы тебя взял, Саша. Ну, допустим, вести какой-нибудь технический кружок с начислением трети учительской ставки. Есть такая рекомендация в этом документе. Но в нем же через две страницы четко прописано: «К обучению допускать профессиональных педагогов, не привлекавшихся к уголовной и административной ответственности». Так что, Александр, извини. Не получится. Не утвердят тебя в районном отделе образования.

– У нас тут, в Москве строго было, почитай как на ваших фронтах.

– На фронте вплоть до расстрела, – подтвердил племянник. – Особенно за невыполнение приказа.

Тимофей размял ложкой вареную картофелину, обильно посыпал ее солью, отправил в рот, прожевал и продолжил:

– По городам указ, к примеру, действовал о затемнении. Ежели прошло объявление по радио об угрозе авианалета, так все, тушите свет. С этим делом настолько было серьезно, что патрули стреляли по окнам забывчивых граждан. Чтоб напомнить, значит. Машины колесили с нафарниками, а гражданам стали продавать светящиеся карточки по рубль шестьдесят каждая. Цепляешь ее на одежду и следуешь по улице, чтоб лбами в темноте не сойтись.

Васильков слушал дядьку и ломал голову над тем, как бы осторожно, не выдавая любопытства, вывести его на нужную тему. Выпитая водка мешала ему творчески мыслить, а без этого трудную задачу решить было невозможно.

– Не хватало еды, постоянно были перебои с электричеством, отоплением. Но хуже всего дело обстояло знаешь с чем?

– С чем?

– Вот! Не знаешь. Тогда ответь мне, с какой стати в московских аптеках пропали шалфей, чабрец, а заодно измельченный дубовый лист в пакетах? – с пьяной хитрецой любопытствовал Тимофей. – Тоже не знаешь?

Александру надоело напрягать мозги, выискивать ответы на каждый каверзный вопрос Тимофея. Он промолчал.

– Вот! – Дворник опять по-своему понял его молчание. – А они потому пропали, что наметился страшный дефицит табака. Все подчистил наш брат-куряка! Я самолично и чай курил, и хмель, и вишневый лист. На Преображенку пешком топал за табачком. Там стакан махорки по десять рублей спекулянты продавали. Правда, сволочи, сено подмешивали. А спички!